Жозе Душ Сантуш - Формула Бога
— Да, «!уа» и «ovqo», буквы с восклицательным знаком впереди, — это, очевидно, шифр, — полувопросительно сказала иранка. — А разве нет таких шифров, которые бы внешне выглядели как нормальные слова?
— Разумеется, нет, — ответил он, и его тут же взяли сомнения. — Постойте-ка, если только не… если только речь идет не о перестановочном шифре… Знаете, существует три вида шифровки. Первый — сокрытие послания при помощи приемов, как правило, несложных. Самый древний известный пример — запись сообщения на голове наголо обритого раба. Когда носитель информации вновь обрастал, его отправляли по назначению.
— Очень изобретательно.
— Затем идут шифры подстановки, в которых одни буквы в соответствии с заранее обусловленным ключом заменяют другими. В основе современных шифровальных систем, которые генерируют комбинации символов вроде наших «!уа» и «ovqo», обычно лежит данный вид шифра.
— То есть сегодня они наиболее распространены?
— Можно сказать и так. Но также существуют и шифры перестановки. В них буквы шифруемого текста переставляются в ином порядке.
— Не поняла…
— Взгляните, простой разновидностью перестановочного шифра является, например, анаграмма, слово, составленное из букв другого слова. К примеру, «Elvis» является анаграммой «lives». Оба слова состоят из одних и тех же, но расположенных в разном порядке букв. Или «elegant man» и «a gentleman». Единственный вид шифра, в котором послание может выглядеть как текст, это перестановочный шифр.
Ариана внимательно всмотрелась в написанные на листке слова.
— А как вы считаете, эти строки могут быть написаны при помощи подобного шифра?
Историк, устремив изучающий взгляд на текст, в задумчивости скривил губы.
— Гм-м… Да, это возможно. Мы можем проверить это, попытавшись составить из использованных в четверостишии букв другие слова. Со словами из португальского языка это не привело ни к какому результату. Может, получится с английскими. Давайте-ка попробуем. — Он склонился над листком. — Рассмотрим первую строку.
— Соединим буквы «t» и «а». Поставим рядышком обе «f». Что вышло?
— «Taff».
— Это ничего не означает. А если в конце добавить «i»?
— «Taffi».
— Переставим «i» вперед, перед двумя «f».
— «Taiff». Это название города в Саудовской Аравии. Но, насколько я знаю, он пишется с одним «f».
— Вот видите? Это уже кое-что. А что если между «а» и «i» воткнуть «r», получится… что? «tariff». Хотелось бы понять, что делать с остальными буквами. Что у нас в запасе? По одной «е», «r», «i» и «n».
— «Erin»?
— Гмм… «erin»? Или «nire». Или, может, «rine». Или… а почему бы и не «rien»? Вот, смотрите.
Он написал:
— «Tariff rien». Но что это значит?
Томаш пожал плечами.
— Ничего. Попытка не удалась. Покрутим как-нибудь иначе.
В течение всего следующего часа они перебирали разные варианты. Из букв первой строки удалось составить еще комбинации «finer rift», «retrain fit» и «faint frier», но ни одна не имела какого-то внятного смысла. Из второй строки — «De terrors tight» — складывалась только одна анаграмма: «retorted rights», но и она была лишена разумного содержания.
— С английским мы тоже далеко не уехали, — подвел итог Томаш. — А могло ли сообщение Эйнштейна быть на немецком? Если весь текст на немецком, ничто не мешало ему и это сообщение написать по-немецки. — Он пробежал глазами по бумаге. — «Месседж» на немецком, скрытый в строках стиха на английском. Блестящий ход, как по-вашему? Что ж, игра стоит свеч, попробуем! — Он озабоченно потер лицо. — Постойте-ка… а что если в зашифрованном сообщении фигурирует название рукописи?
— Какое название? «Формула Бога»?
— Да, но по-немецки — «Die Gottesformel». Нет ли в какой-нибудь из строчек букв «g», «о» и двух «t»?
— «Gott»?
— Да, слова «Бог» по-немецки.
Ариана быстро проанализировала строки.
— Во второй! — воскликнула она. — Сейчас подчеркну.
— Значит, есть: «t-o-g-t». Переставляем их и получаем «Gott».
— Но не хватает «formel».
Историк смотрел на оставшиеся буквы.
— Н-да, «Formel» из этого при всем желании не сложить.
Ариана явно колебалась.
— Но… посмотрите, как интересно, — заметила она. — Кроме слова «Gott», здесь есть еще «Herr». Видите? То есть, если их соединить, выйдет «Herrgott», «Господь». Одно из имен Бога.
— Ого! — оживился историк. — «Herrgott»! А из оставшихся букв какие-нибудь немецкие слова не складываются?
Ариана взялась за ручку и старательно вывела на черновике:
— Гмм, — промурлыкала она себе под нос. — «Herrgott dersit».
— А это что-то значит?
— «Dersit»? Если, например, разделить, получится «Der sit»… А ведь это не «sit», а скорее, «ist». Тогда и смысл появляется.
— «Herrgott der ist»?
— Нет. Наоборот. «Ist der Herrgott».
— И что это означает?
— «Господь» и глагол «быть» в третьем лице. — Ариана взяла листок в руки, пытаясь понять, какие еще слова можно составить из имеющихся букв.
— Какие слова наиболее часто используются в немецком языке? — нетерпеливо спросил Томаш.
— Ну… пожалуй, «und» или «ist».
— «Ist» у нас есть. A «und» где-нибудь выходит?
Иранка зрительно перебрала все буквы стиха.
— Нет, «und» здесь быть не может. Нет ни одной буквы «и».
— A «ist»? Может, еще один «ist» найдется?
Ариана с торжествующим видом указала на четвертую, последнюю строку:
— Вот!
И подчеркнула три буквы.
— Отлично, — одобрил Томаш. — Теперь заострим наше внимание на двух первых буквах каждого слова. «Ch-ni». Это может что-то значить?
— Нет, — ответила она, но тут же засомневалась: — Постойте… если переставить местами слоги, выходит «nich». Не хватает только «t». Одно «t» у нас уже было, но мы использовали его в глаголе-связке «ist».
— А если поискать еще одно «t»…
— Да вот оно! Тогда получается «nicht»!
— Ага! — обрадовался историк. — У нас в этой строчке есть «ist» и «nicht». Какие-то буквы остались не при деле?
— Одна «r» и одна «е».
— «Re»?
— Нет, подождите! «Er»! Получается «er»! «Ist er nicht». Видите?
— Вижу. И что это означает?
— Дословно: «он не есть».
Томаш записал на черновике под второй и четвертой строкой получившиеся слова.
— Так, что у нас осталось? Возьмемся теперь за первую и третью.
Эти две строки никак не поддавались расшифровке. После того как был перепробован целый ряд перестановок, Ариане пришлось попросить на ресепшн немецкий словарь, чтобы с его помощью отрабатывать новые версии. Они давно покинули ресторан и вернулись в бар, перетасовывая в разном порядке буквы и слоги, складывая из них слова и пытаясь скомпоновать их в значащие фразы.
Под их напором шифр наконец стал понемногу выдавать свои секреты. В третьей строке Томашу и Ариане удалось обнаружить слово «aber», что и позволило им прийти к финальной формулировке. С победной улыбкой Ариана начертала на черновике расшифрованные строки четверостишия:
— И что же мы имеем в целом? — поинтересовался Томаш, для которого немецкий скрывал еще много тайн.
— «Raffiniert ist der Herrgott, aber boshaft ist er nicht».
— Это я и сам прочитал, — заметил он. — Но что все это означает?
Ариана откинулась на спинку дивана, провела языком по тронутым легкой улыбкой чувственным губам, предвкушая чудесное звучание фразы, сокрытой Эйнштейном в таинственном четверостишии.
— «Изощрен Господь Бог, — перевела она чарующим голосом, — но не злонамерен».
XIV
Черный автомобиль неторопливо двигался по опустевшему городу, окутанному плотным покровом ночи, в которой властвовал спустившийся с гор холодный ветер. Фонари отбрасывали на улицы и проспекты желтоватый призрачный свет. Океан звезд, мерцавших в безоблачном темном небе подобно алмазной пыли, излучал мягкое, нежное сияние на непроницаемую белизну вечных снегов на вершинах далеких гор Эльбурса.
В Тегеране была полночь.
Съежившись на заднем сиденье, в наглухо застегнутой куртке, Томаш наблюдал, как в окне машины с калейдоскопической скоростью меняются виды. Перед его взором мелькали бесконечные лавки и магазины, офисные и жилые здания, мечети. Глаза его смотрели на безлюдные городские артерии и фасады домов, но мысли блуждали далеко отсюда — по закоулкам безумной авантюры, в которую он был вовлечен вопреки собственной воле. Томаш чувствовал бессилие перед неумолимым ходом событий, он ощущал себя потерпевшим кораблекрушение в волнах бурного моря, беспомощной щепкой, влекомой мощным течением в неведомую даль.
«Я, кажется, схожу с ума».
Эта мысль с поразительной настойчивостью все возвращалась и возвращалась к нему по мере того, как машина, кружа по иранской столице, неумолимо приближалась к конечному пункту, к безжалостному мигу, точке невозврата.
