Фристайл. Сборник повестей (СИ) - Сергеева Татьяна Юрьевна
Как всё-таки Леночке повезло: она — ученица лучшего педагога в училище. И более того: она считается одной из самых любимых учениц. Но любовь наставницы выражается по-своему: она заставляет своих любимчиков работать до изнеможения.
Леночка танцует, но закончить не успевает. Педагог резко опускает руку на клавиатуру фортепьяно, останавливая аккомпаниатора.
— Ещё раз стукнешь ногой, выгоню из класса. С того же места! И…
Леночка очень старается прыгнуть так, как от неё требуют. Собралась, сконцентрировалась. Прыгнула. Кажется, всё в порядке. Довольная, она смотрит на любимую наставницу, ожидая поощрения. Но слышит её спокойный голос.
— Стука нет, но и прыжка нет. Ещё раз!
И тут прозвенел короткий, но резкий звонок. Потом ещё один. Что это? Звонок после антракта в зрительный зал? Нет, это что-то другое. Тот звонок звучал совсем по-другому.
Старуха проснулась. В комнате царил сумрак летнего вечера. Лёгкий ветер покачивал новую штору. Она зажгла бра над своей кроватью и села на постели. Звонок прозвучал снова, теперь ещё более громкий и длительный. Это пришла Марина. Пришла насовсем.
Распахнув перед девушкой новую металлическую дверь с пятью тяжёлыми замками, словно в сейфе, Старуха окинула её ироническим взглядом — перед ней стояла испуганная девица в джинсах с прорехами на коленях, с голым животом и с вялым напоминанием о давней стрижке на взлохмаченных обесцвеченных перекисью волосах.
— Насколько я понимаю, это последний писк молодёжной моды? — Ядовито спросила она.
Марина, растерявшись, ничего не ответила.
Старуха отъехала назад, пропуская свою квартирантку в прихожую.
— Это все твои вещи? — Указала она на её новый пухлый рюкзак.
Марина смущённо кивнула.
— Небогато… — Поджала губы Старуха и покатила в комнату.
Здесь она круто развернулась и коротко изложила своё кредо.
— Как видишь, комнат у меня две, порядок ты будешь поддерживать в обеих, но это вовсе не значит, что одна из них будет твоя. Спать ты будешь в кухне. Диванчика, что там стоит, для тебя вполне достаточно. Под ним — большой вместительный ящик, вещей у тебя не шибко много, всё поместится. Не вздумай разбрасывать свою обувь, терпеть не могу чужие запахи. Что нужно делать по дому — будет ясно по ходу дела. За тобой уборка, кухня, магазины и всё прочее. В туалет я пока хожу сама. — Она грустно усмехнулась и повторила — Пока… Два-три раза в неделю я принимаю ванну, поможешь мне помыться. Перестелить постель — это обязательно. — Она перевела дух, подумала и добавила устало. — Пропишем тебя временно. На год пока, потом видно будет.
— Спасибо… — Только и сказала Марина.
Старуха бросила на неё быстрый косой взгляд.
— Неси свои вещи в кухню, устраивайся, а потом давай ужином заниматься. Там в холодильнике есть кое-что для начала.
Она подъехала к своей кровати и хотела было перебраться на неё, но спохватилась, что не сказала кое-что важное.
— Ты, Марина, твёрдо запомни: дома всегда переодевайся, ходи подтянутой, причёсанной, с чистыми руками и коротко обрезанными ногтями. Завтра я твою одежду просмотрю, подберём тебе что-нибудь для дома. Душ принимай два раза — утром и вечером. Мой дом — не конюшня, знаю, как от молодых потом несёт. Учти — я брезгливая.
Марина побагровела.
— Чего краснеешь? Я что не права? Моя наставница по хореографии из репетиционного зала нас выгоняла, если только почувствует запах пота. А тогда из дезодорантов была только одна вода из-под крана. Это сейчас их миллион. Да… паспорт свой вот сюда положи. — Она выдвинула маленький ящик тумбочки, которая стояла подле её кровати. — Здесь лежат все мои документы и паспорт мой тоже. Не забывай об этом. Не теряйся, ежели что…
— Ежели что? — Не поняла Марина.
— Напряги свой умишко-то. Ежели, значит, я помру неожиданно. Свой-то паспорт положи, пока я не забыла. Надо будет — возьмёшь на время, потом опять сюда же и положишь. Ну, ступай, разбирай своё имущество.
Уже после домашней вечерней молитвы, заплетая на ночь тяжёлую густую косу, Наташа вздохнула облегчённо.
— Слава Богу, Елена Ивановна согласилась девочку принять. Я так боялась, что она упрётся.
В квартире было по-летнему душно. Отец Михаил распахнул настежь окно и устало опустился на постель. Неожиданно улыбнулся.
— Знаешь, одного умирающего старца его духовные чада спросили: что ему, такому мудрому, осталось непонятным в этом мире? Он ответил, что не понял только одного: это плохой человек совершает хороший поступок или хороший человек поступает плохо? — Он вздохнул и покачал головой. — Я Марину у Елены Ивановны оставляю с большим сомнением. Уживутся ли? Слишком они разные.
— Да, — согласилась Наташа. — Как их отношения сложатся — только от них зависит. Насколько обеим хватит христианского смирения и терпения, конечно.
— Будем молиться за них.
— Обязательно будем.
День сегодня для Старухи выдался непростым. Она устала и, наверно поэтому никак не могла заснуть. Очень трудно было примириться с мыслью, что теперь в её доме будет жить совсем чужой, посторонний человек, эта весьма вульгарная девица. Она не могла отказать отцу Михаилу, просто не могла и всё! А теперь придётся терпеть и привыкать. Давно погас свет в кухне. Марина быстро угомонилась, только жалобно скрипнул под ней старый диванчик, а Старуха ещё долго лежала неподвижно с закрытыми глазами. Воспоминания о счастливых довоенных годах, нахлынувшие на неё днём, когда она была такой же юной, как эта незнакомая ей девчонка, посапывающая в кухне, вернулись снова.
Тогда ей, Леночке Бахтиной будущее представлялось таким светлым и радостным. Хореографическое училище она закончила с блеском. Её драматический талант, умение неистово работать, её творческую эксцентричность, темперамент и лёгкий характер педагоги заметили давно. На выпускном спектакле она сразила наповал всех скептиков и была принята в труппу Кировского театра. В корифейках она задержалась недолго, её быстро стали вводить во многие «групповки» текущих балетных спектаклей, и в пятёрки, и в тройки и даже в двойки. Её стала замечать балетная критика, в каких-то рецензиях несколько раз мелькнула её фамилия. И доброжелатели, и завистники, которых с избытком хватает в каждом театре, шептались за её спиной, что она вот-вот получит партию в каком-нибудь балете основного репертуара. А может быть, и не одну. И Петя Орлов, её единственная любовь, преданный друг и партнёр был рядом. Он тоже считался очень перспективным, талантливым танцовщиком, ему тоже прочили блестящее будущее. А творческий их дуэт сложился ещё в училище, в выпускном классе они были уже неразлучны и в жизни, и на сцене.
Но, к несчастью, подарки от благосклонной судьбы закончились очень быстро.
Грянула война. Падать с небес на холодную военную землю, терять такое яркое, перспективное будущее, бояться не только за себя, но и за отца-офицера, ушедшего на фронт двадцать третьего июня тысяча девятьсот сорок первого и пропавшего на полях сражений, за растерявшуюся без него маму, работавшую концертмейстером с вокалистами театра — это было так больно, так неожиданно, так несправедливо! Она повзрослела мгновенно. Тогда, в июне сорок первого Лене Бахтиной исполнилось двадцать лет.
Ленинградцы про любимый театр забыли. На объявленный в июньской афише балет «Лебединое озеро» было продано всего тридцать билетов, и спектакль отменили. В августе театр эвакуировался в Молотов, на Урал. На сборы было отпущено три дня. Из Ленинграда уезжали полторы тысячи работников сцены и две тысячи членов их семей. Посадочные талоны на себя и родных все получали в длинной-предлинной очереди в администрации театра. Потом, вслед за другими, они с Петей вошли в сырой полутёмный зрительный зал. Казалось, что все артисты театра, вся балетная и оперная труппы, все осветители, костюмеры и реквизиторы собрались здесь. Всегда такой праздничный, сверкающий золотом зал теперь был похож на траурный пантеон. Все стояли молча, словно на похоронах. Спотыкаясь о торопливо скатанные ковровые дорожки, они с Петей протиснулись к любимой сцене, запертой от них непроницаемым железным занавесом. Этот холодный бесчувственный металл словно разделял их жизнь на «до» и «после». Кто-то из девочек кордебалета громко всхлипнул. Лена резко оглянулась, пригвоздила её к месту холодным взглядом — интуитивно понимала, чувствовала, что главные слёзы будут потом. Сейчас надо было быть собранными и сильными.
