Михаил Елизаров - Мы вышли покурить на 17 лет…
А беспечный Славик увивался вокруг Коли, обхаживал, как деревенский ухажер с гармошкой. Что-то говорил, кружил, смеялся. Он будто и не боялся совсем. Значит, это не опасно — стрелка, белка. Но зачем тогда выдали обрез?..
Во что я ввязался… Не поздно ли еще отказаться? Наверное, можно! Отдать Коле обрез и просто навсегда уйти из зала… Но как он посмотрит на меня? Да, пожалуйста! Пусть смотрит! Кто мне эти люди? Если я уйду, то все равно их больше не увижу… А вдруг увижу?..
С этим паническим «постойпаровозом» в мыслях я не шел, летел домой. А там перед воркующим телевизором сидели отец и мать и даже не подозревали, какая «менязасосалаопаснаятрясина».
Ночью не спалось. Я на ладони перекатывал страшные патроны, изучал рыжие пятна окиси на гильзах. Вспоминал кривого Пашку. У нас когда-то тренировался. Поехал в Москву работать вышибалой в ночной клуб. Там загулявший посетитель по пьяни пальнул в лицо из револьвера дробовым патроном: — Я ведь еще в больнице этим глазом видел, — убивался Пашка, когда зашел к нам в зал — показать увечье. — Он вытекал, а я им видел!..
Все деньги, что заработал ночным клубным сторожем, Пашка оставил в институте Федорова. Но не помогло, глаз не сохранили. Вытекший, он без стеклянного протеза ссохся в кожаную щель с мутным проблеском белка. Так там даже не дробь была, в револьвере, а стружка…
Все утро, весь день я терзался. Как Ленский, представлял себя пронзенным. Майский вечерний Харьков словно нарочно освежили какой-то кладбищенской серебрянкой…
В зале были Юр Юрич, Гена и Коля Добро. Неторопливо тренировались, будто ничего не намечалось…
Я спросил: — Ну что, едем?!
— Не, — сказал Гена. — Отбой. Без вас разобрались.
На сердце радостные забренчали гитары. Развеселые цыгане сами съехали с базара. И «чертям» вернули «рафик»… Я чуть не захлебнулся от переизбытка счастливого воздуха в легких. Обошлось!
Рядом суетился Славик, пытался попасться сразу всем на глаза: — Жаль, жаль! Я прям настроился уже!
Что-то начал про своих луганских цыган рассказывать — как они приматывают ножи скотчем к руке, чтоб не выпали в драке…
— У меня тут это, — я полез в сумку. — Раз никуда не едем…
Юр Юрич с любопытством оглядел обрез: — Сицилийская лупара ижевского производства. Достойный агрегат… Утопить надо от греха!
— Зачем? — Я опешил. — И где?
— В Темзе, конечно…
Хохотнул за спиной льстивый Славик: — Смешно! В Темзе!..
Юр Юрич журил: — Мишаня!.. Нормальный же парень, из интеллигентной семьи…
— И Лимонова читал, — подытожил Гена, повернулся к Коле. — Братуха, а тебя вообще на день оставить нельзя…
— Да все путем, пацаны сами просились, — спокойно сказал Коля. — Давайте сюда…
Он забрал обрез и унес в раздевалку. На том и кончилось.
Патроны я на радостях забыл отдать. Они потом еще долго валялись дома — патроны…
Мне грезилось, что после того ижевского обреза я сделался для «братвы» своим. Бог знает, кем себя вообразил. Великовозрастным сыном полка, бандитским Ваней Солнцевым. Обманывался…
Выпить приглашала «братва». А если за столом появлялись новые люди, всегда рассказывали случай про Аслана. Как я его сразил потолком. Я смущенно раскланивался, точно со сцены, — мол, все так и было — и потолком, и кулаком — сам в это верил…
Пострелять свозили за город. За короткую мою бытность в армии я-то оружия толком не увидел. А у Юр Юрича имелся целый арсенал. Я вдоволь пострелял из ТТ, нагана и Макарова, из карабина Симонова, и даже из ПШШ — и такой раритет имелся, с барабанным магазином…
Две последние августовские недели я провел в Судаке. Ходил желанный и манкий по побережью. В Новом Свете ко мне подкрался какой-то заботливый родитель с фотоаппаратом: — Постойте в кадре с моей дочкой, пусть дома похвастается подругам, что за ней такой Тарзан ухаживал…
Я обнимал юную дурнушку за рыжее плечо. Сидел с ней в кафе. Выносил на руках из волн.
Вовремя насторожила одна отдыхающая дама: — Напрасно вы это делали. Тот с аппаратом ей вовсе не отец. Вот найдут ее мертвую в камнях, а на пленке — вы!..
Напугала… И ведь действительно, пропала на следующий день странная семья. Я в Судаке решился и второй раз за юность остриг длинные волосы. Будто переоделся во вражеский мундир. Утешался, что длинные волосы больше не соответствуют моему мироощущению. И во-вторых, вдруг рыжая отыщется в камнях…
Вернулся в Харьков, примчался в зал. И заревновал. Пока меня не было, «братва» приблизила Славика. Мне так показалось. Уж слишком самодовольно он расписывал, как вчерашним вечером на дороге беспонтовый «Жигуль» сшиб старика: — А старый дятел уже на асфальте сориентировался и перекатился под мою «Мазду», — но не тут-то было, Славик просто перенес проныру за шкирку на газон, и был таков…
«Братва» благосклонно слушала. А мне как-то и не обрадовались, словно не узнали.
Славик отпустил шпильку в мой адрес: — Я смотрю, ты причесон наконец-то нормальный сделал. Хоть в «Беркут» записывайся. Там у них нормативы галимые: пятнадцать подтягиваний на турнике, брусья — пятьдесят…
Юр Юрич почему-то поддержал шутку: — Да, Мишаня, он такой беркут, всех заклюет…
А тут еще мимо шел, ни сном ни духом, Виталий. Не понял сути и взялся отговаривать меня от хохляцкого омона, мол, лучше сразу поезжай во французский иностранный легион. И не понимал отчего все веселятся: — Я б сам туда рванул, да возраст не тот!..
Я, конечно, взбеленился и поэтому, когда Славик подставился словом: — Зря отказываешься, верная тема! — рискованно сказал: — У тебя, Славик, по жизни одна тема: образ Татьяны из «Евгения Онегина»…
Настала очередь Славика обижаться: — А ну, повтори! Ответь за Татьяну! — Принял стойку, изобразил все боксерские ужимки: корпус туда-суда, голова вправо-влево.
— Я ведь с тобой не драться буду Славик, я тебя просто гантелей ебну!..
Такая лоховская клоунада. «Братва» смеялась. Но до кровопролития не дошло. Помирились.
Тогда впервые ужаснула мысль — зачем коротал волосы? Пытался уподобиться «братве»? Они же — изначально другая каста, иная раса. Разве я этого не понимал?..
В прежнем виде я был неуязвим, а в самодельном костюме «пацана» меня подкалывал даже луганский Славик.
И Коля Добро скучным голосом добавил: — Жаль, был на Сагадеева похож…
На выходные «братва» позвала на шашлыки. У них было свое укромное место в лесопарке. Наверное, следует пояснить. «Лесопарк» — это как и «лесостепь», помесь, только в данном случае — природы с городом. У лесопарка не было четких границ, мы приехали туда, где дремучести было больше, чем парка.
