Эдуард Тополь - Свободный полет одинокой блондинки
Выстояв очередь к лифту, Алена поднялась на двенадцатый этаж, подошла к двери с табличкой «1237». Нужно собраться, изготовиться к бою. Она размяла плечи, как учил делать Марксен Владиленович перед выходом на сцену, набрала воздуха, «надела» лицо безмятежной юности и — постучала.
Мужской голос ответил издалека, но громко:
— Виходите! Виходите!
Алена озадаченно заколебалась — входить или уходить? Потом неуверенно открыла дверь.
Номер выглядел совершенно не по-гостиничному, а скорее как обжитая квартира богатого холостяка. Тигровая шкура на полу, нижний свет от торшеров, бар на колесиках с массой иностранных бутылок, кресло-качалка, два дивана углом со стопками цветных журналов, стол с какой-то вазой и остатками недавнего ужина с выпивкой, на стенах зеркало и картины с обнаженными пышными красотками прошлых веков. Включенный телевизор с программой Cи-эн-эн, но без звука, вместо него звучал магнитофон с негромким джазом.
С минуту в комнате никого не было, потом Гюнтер выскочил из ванной с переносным телефоном в руке, по которому он говорил с кем-то по-немецки. Он был среднего роста, плотный, но не толстый — с фигурой, сохранившей память о юношеских занятиях боксом или борьбой. На нем был спортивный костюм, тапочки на босу ногу, на плече — банное полотенце. Но главным в этом немце была его голова — круглая, как шар, и абсолютно лысая. Махнув Алене на вешалку, диван и бар на колесиках, он тут же убежал обратно, громыхая в трубку своим немецким.
Алена сняла полушубок, повесила на вешалку в прихожей и посмотрела на себя в зеркало. Платье снова пришлось одернуть на бедрах, ох уж эти бедра!.. Но самое главное, не смотреть на его лысину. Сколько ему лет — 40, 45?
— О! Ошен карашо! Ошен!.. — прозвучало у нее за спиной.
Алена оглянулась.
Гюнтер, оказывается, уже давно стоял в гостиной и смотрел, как она приводит себя в порядок.
— Ты ошен красивый девошка! Русский красавец! Мой имья Гюнтер, твой имья Альона, я знаю. Я лублу твой имья. Садис суда, на диван. Что ты выпиваеш? Водка? Джин? Шнапс?
Алена села на край дивана.
— Сок, если можно.
— Сок — нелзя! — Гюнтер выдержал паузу и засмеялся: — Шутка! — Он налил в бокал апельсиновый сок и добавил бренди. — Сок можно, но немношко с алкоголь. Ошен вкусно, называется «манки милк», как это по-русски?
— Обезьянье молоко, — перевела Алена.
— Обези… Нет, сказат не можно! — Он засмеялся и чокнулся с ее бокалом. — За здоровье!
Алена отпила чуть-чуть.
Гюнтер запротестовал:
— Нет! Так пит не можно! Нужно пит по-русски — до дна! Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!
Алена, принужденно улыбнувшись, выпила.
Гюнтер зааплодировал.
— Зер гут! Ешо рас! — И он налил себе и Алене, распевая: — Ешо рас, ешо рас, ешо многа-многа рас! — Чокнулся с Аленой и выпил. — За здоровье!
Но Алена не стала пить.
— Нужно пит! Пей до дна! — стал требовать Гюнтер.
— Не нужно, — сказала Алена.
Гюнтер отставил свой бокал.
— Карашо. Русский девошка — ошен упрямый, я знаю. Русский девошка лубит пет, гаварит, смотрет звезд на небо. Германский мужчин не такой. Мы лубим работат, работат, работат и — много секс. Много! Видиш, как я живу? Я ошен карашо живу, имей много денги. Я могу купит этот отел, я иметь три такой отел в Швейцария. Потому што я много работат, много! Русский не лубит работат, русский не может делат кароший секс…
Телефонный звонок в другой комнате прервал этот монолог.
— Пей. Я бистро… — сказал Гюнтер, нажал какую-то кнопку на пульте дистанционного управления телевизором и убежал в другую комнату, возможно, спальню.
По экрану телевизора побежали полосы не то перемотки кассеты, не то ракорда.
Алена протянула руку, взяла с дивана ближайший журнал, открыла. Порно, которое она увидела, было чудовищно даже для бывшей стриптизерши ночного клуба «Монте-Карло». Она испуганно захлопнула журнал, но потом, после паузы, медленно открыла снова. И стала листать, рассматривая иллюстрации то с ужасом на лице, то с отвращением, то с любопытством, то снова с отвращением… А подняв глаза на включившийся звук телевизора, увидела то же самое и на экране, только в движении и под музыку…
Тут вошел Гюнтер — в одних алых плавках, туго обтягивающих увесистый пах. Взяв свой бокал и бутылку с бренди, подсел к Алене на диван.
— Карашо! Русский девошка лубит сначала много гаварит, мы будем много гаварит. Почему все молодой русский девошка ехат в Европа? Потому што русский мужчин не может делат кароший секс, русский мужчин — капут! А молодой девошка нушно секс, много секс! Пей до дна, я буду делат кароший секс, много секс. — И он распустил молнию на спине у Алены.
Алена отшатнулась:
— Стоп! В чем дело?
Но Гюнтер уже ловким и отработанным движением стягивал платье с ее плеч.
— Give me a kiss![2] — И, схватив ее одной рукой за затылок, а второй за грудь, полез целоваться. — Give me a kiss! Я тебья хочу…
Алена, мыча и дрыгая ногами, вдруг ощутила, что не может вырваться, что хватка у этого немца действительно нерусская, стальная.
А Гюнтер уже налег на нее всем телом, повалил на диван, придавил своим весом и впился мокрым ртом в ее губы…
Но тут руки Алены, слепо шаря в воздухе, нащупали на столике бутылку бренди… скользнули к горлышку этой бутылки… привычно ухватили ее и… давно, еще в Долгих Криках, отработанным ударом Алена со всей силы стукнула немца по темени.
Он обмяк и свалился с дивана.
Алена, на ходу застегивая платье, бросилась к двери.
Хозяйка бюро «Женихи из Европы» не впустила ее в свою квартиру, а просто вышвырнула за дверь свадебное платье и валенки. Алена подобрала их, подумала, потом вызвала кабину лифта, переоделась в этой кабине и бросила под дверь хозяйки ее платье на молнии и итальянские сапоги.
33
Зимой московские вокзалы забиты не столько пассажирами, сколько беженцами, переселенцами и бомжами. К ночи тут уже яблоку негде упасть: люди спят на лавках, на подоконниках, на полу, на чемоданах. Скулят и ревут дети, кто-то скандалит из-за места, кто-то уговаривает проститутку «за так», а кто-то — за кагор. Радио жестяным голосом объявляет прибытия поездов и посадки на экспрессы в Мурманск, Санкт-Петербург, Вильнюс…
Отчаявшись уговорить проводников бесплатно довезти ее до Твери, Алена подстерегла в зале ожидания какой-то только что освободившийся закуток в углу, пристроилась на полу, вытянула ноги и устало закрыла глаза…
Но каждые два часа — милицейский обход. Едва милиционеры появляются в одном конце зала, как опытные обитатели вокзалов тихо поднимаются со своих теплых мест и без спешки, с видом деловых пассажиров гуськом тянутся к выходам, перемещаются на соседние вокзалы — Казанский или Ярославский.
