Захар Прилепин - Восьмёрка
— Позавчера вечером вы и ваш любимый товарищ — или кто он вам, подруга? — в два часа ночи, совместно, во дворе по адресу Сретенский переулок, дом девять, совершили убийство с целью ограбления. Такого же голубка, как вы, кстати, и замочили — уж не знаю, были вы знакомы или нет. Ваша проблема только в том, что есть свидетельница убийства, которая в упор из окна смотрела, что вы там вытворяете. Как вам вообще в голову это пришло, я хер его знаю.
— Подождите, — скривился Новиков, борясь со своими щеками, которые становились всё больше и тяжелее. — Подождите! Какая подруга? Какой голубок?
— Вы друг друга можете сношать! — снова заорал опер и, ухватив в кулак ворот новиковского пиджака, усадил его на стул. — Друг друга сношайте! А мне ты мозги не еби, у меня другая ориентация!
— Я не… — начал Новиков, поворачиваясь на стуле вослед оперу, который пошёл за бутылкой, поднял её, раскрутил, глотнул и снова закрутил. Газировки осталось гораздо больше половины.
Новиков это отметил. Он даже успел подумать, что если б газировки осталось меньше — его б не стали бить пустой бутылкой: не больно же.
Впрочем, вид у опера был настолько спокойный и отстранённый, что Новикову всё равно показалось: его больше не будут бить. В ту же секунду опер взял Новикова за волосы и с силой ударил бутылкой по уху.
Ухо завопило. В голове снова разгорелся тошнотворный костёр.
— Прекратите! — заорал Новиков, пытаясь выставить вперёд руки, но тут же словил бутылкой по губам; причём опер, обходя Новикова, так и держал его за волосы, скручивая их в жгут.
Держа в ладони создавшуюся косицу, опер, примериваясь и с оттягом, трижды ударил Новикова по одной и той же щеке.
— А-а-а! — дуром закричал Новиков. — Спасите! — он попытался избежать нового удара, толкнулся ногами и, услышав чавкнувший хруст собственных волос, упал на пол.
Опер на секунду остался стоять с потным клоком в руке, — но тут же присел на колено, спокойно признав:
— Так даже удобнее!
Он уселся Новикову на грудь и, меняя руки, ещё какое-то время бил его бутылкой по щекам.
Вокруг летали новиковские волосы, налипая на бутылку, на стул, на руки и щёки опера, на лоб Новикова.
— Что, чмо голубиное, готов к даче показаний? — кричал иногда опер, и когда Новиков не отвечал или отвечал не так, как требовалось, лицо опера вновь становилось почти спокойным, лишь немного раскрасневшимся от усилий.
Новиков чувствовал свою голову как огромный мясной шар, рыдающий всем своим мясным существом — ежесекундно ему казалось, что от следующего удара лопнет щека и в трещину вытечет глаз, лимфа, всякая иная телесная жидкость.
Во рту при этом было сладко, как от леденца. Как от нескольких разных леденцов.
Новикова никогда в жизни так не били. Он ужасно хотел заплакать.
— Слушайте, пожалуйста… — просил он. — Я расскажу вам всю свою жизнь, все подробности, только не надо уже больше…
— На хер мне нужна твоя пидорская жизнь, — отвечал опер совершенно обыденным голосом, он сидел у Новикова на груди и зачем-то выправлял деформированную бутылку, она хрустела у него под пальцами. — Будешь писать добровольное признание по поводу убийства в Сретенском?
— Я же сказал вам, я клянусь — я никого не убивал, я не был там!
— А где ты был позавчера вечером?
— Не знаю, не помню, гулял… Подождите, не бейте. Не помню! Но там не был точно!
— А друг ваш был? — спросил опер, хмуря лоб.
— Не знаю, откуда мне знать, — ответил Новиков, чувствуя быстрый и ужасный стыд, что словно бы предаёт Лёшку, — хотя сам наверняка знал, что Лёшка не мог никого убить.
— Врёшь ты всё, голубня, — сказал опер и влепил Новикову по лбу, но тут бутылка, наконец, лопнула и всё вокруг окатила обильной тёплой водой.
— Тьфу ты, — сказал опер, вставая и стряхивая воду с рук.
Новиков шевелил и кривился щёками, чтоб скорей отекла вода, но рот открыл — хотелось пить, пить, пить — всё кругом было в газировке, а в рот не попало.
Опер задумчиво посмотрел Новикову прямо в рот.
— Я не голубня… у меня девушка есть, — сказал Новиков.
Опер стоял расставив ноги, и Новиков видел его набрякший, странно обильный пах, живот, заметный в чуть выпроставшейся рубахе, подбородок с плохо сбритой щетиной и следом пореза.
— Девушка, да, — согласился опер и пошёл к своему столу. — С хером в сорок сантиметров, — добавил он, шелестя бумагами на столе.
Новиков перевалился на бок.
— Вставай, хули ты улёгся тут? — вполне равнодушно сказал опер, возвращаясь к Новикову.
По пути опер поднял разорванную бутылку и бросил её в ведро у входа.
«Неужели он совсем не боится, что я вцеплюсь ему в лицо, в глотку?» — снова спросил себя Новиков. Сам-то он знал, что никуда не вцепится и даже напротив — подтолкни его ноготком, скажи, что нужно поблагодарить опера за старанье и волнение, — он, наверное, поблагодарит. Почти наверняка.
— Иди в коридоре подожди, — сказал опер. — А я пойду ещё газировки куплю, — хохотнул опер своей шутке и подтолкнул Новикова к выходу.
Новиков потрогал свои щёки и не узнал ни щёк, ни рук.
— Тут сиди, — уже в коридоре опер показал Новикову на скамейку.
Он ждал на скамейке в коридоре — почти свободный человек.
Можно было подняться, пройтись.
Мысли перепутались, даже думать их до конца оказалось болезненно и противно.
Новиков медленно опускал и поднимал ресницы. Облизывал кончиком языка губы. В механическом движении лицевых мышц было куда больше смысла, чем в попытках осмыслить что-нибудь.
Из-за угла коридора раздавались иногда хлопки дверей, шаги, невнятный шум.
«Неужели оттуда не слышно, что тут происходит?» — подумал Новиков.
Он смотрел на синюю решётку, в которую вышел опер минуту назад.
«Может быть, там обычный язычок, который всего лишь надо отодвинуть и всё?» — подумал Новиков, никак не решаясь встать.
«Разве я могу быть опасным преступником, раз меня посадили тут в коридоре, никак не связанного?» — ещё раз попытался успокоить себя он.
Раскрылась дверь соседнего кабинета, и оттуда вышел другой хмурый опер, Новиков узнал его — этот сидел на переднем сиденье.
Опер молча смотрел на Новикова.
— Здравствуйте, — сказал Новиков, как будто они виделись когда-то очень давно.
Но не прошло и получаса с тех пор.
Совсем близко послышались многочисленные шаги, и Новиков вдруг увидел Лёшу — его тоже подвели к решётке. Непонятно только, где все они были эти проклятые полчаса.
Рядом с Лёшей стояли двое незнакомых оперов.
За ними топтался его, Новикова, мучитель — действительно, с двумя бутылками воды в руках.
