Мария Арбатова - Меня зовут Женщина
— Он в меня влюбился, дорогая, но моя мама и слышать об этом не хотела, — далее следует английское выяснение отношений по поводу того, кто в кого первый влюбился, и, конечно, про маму. — Рональд был коммунист, но кого интересуют твои убеждения, если на тебе форма офицера британской разведки. Папа относился к этому демократично, но мама, она была главная, она все время хотела вывести Рональда на чистую воду. Но Рон тогда еще не говорил ни по-русски, ни по-еврейски, а мама не знала больше никаких языков. Потом Рон, конечно, ради мамы выучил и русский, и еврейский, но сначала они выясняли отношения на пальцах. Тут приезжает младший брат Рона, простой солдат, к нему у мамы было больше доверия, и она решила выяснить истинные убеждения Рональда. Она собрала все свое знание английского и спросила: «Рональд коммунист? Ноу?», что означало «Ну, признайся же мне, наконец, коммунист ли Рональд». А младший брат не знал, какой именно ответ может навредить нашему браку, и он, как истинный англичанин, ответил: «Рональд коммунист? Ноу?», что означало «Вы спрашиваете, коммунист ли Рональд? А разве нет? Впрочем, может быть, и нет. Но почему вы с вашей проницательностью спрашиваете меня?» Мама обиделась и махнула рукой. Чтобы жениться на мне, Рон сразу перешел из отдела разведки в отдел образования, они начали открывать в Израиле школы европейского типа. Но у него был огромный комплекс вины перед евреями, ведь англичане в них стреляли, и тогда он решил принять еврейство. Да, да, он совершил все необходимые ритуальные процедуры. Рон вообще не такой, как все, он святой человек. Мы поженились и сразу уехали в Лондон. Мои родители были такие заботливые, что они никогда не дали бы нам жить, будь они рядом. Сначала мне было невыносимо в Англии, меня как будто достали из сладкого компота и сунули головой в мороженое. Да, да. Постепенно я привыкла, но знаешь, за пятьдесят лет я не приобрела в Лондоне ни одной подруги. Они вообще не понимают слова «подруга», — грустно вздыхает Пнина.
Дети, дерущиеся на втором этаже подушками, прерывают этот рассказ.
— Петя, Паша, вам нравится здесь?
— Ничего, только все время хочется есть. И рука болит.
Решено, утром идем к врачу. Запихиваемся в машину, едем в Бромли, ближайший травматологический пункт — не ближний свет, я вам скажу. Ободранная поликлиничка, автомат в фойе дает кофе, сок, жвачку. Куча журналов, невключенное видео, потому что лень включать. Медкарту заполняют на компьютере, ну, сейчас нам окажут капиталистическую помощь.
Заходим и столбенеем: народу больше, чем у нас в травмпункте. Очередь тиха и статична. Возле нас молодой парень сидит, закинув голову вверх, из носу у него не то чтобы хлещет, но все-таки льется кровь. На полу лужица крови. Ее периодически вытирает девица в черных колготках и свитере с сердобольным, густонакрашенным взором, нянечка по-нашему. Рядом еще один, видимо, после аварии, на ногах лоскуты кожи и пятна ожогов. Сидит тихо, как коммунист под пыткой. Приносят на руках девочку с переломанной ногой, тихо, как индейцы на охоте, садятся в очередь. Проходи час. Сидят по-прежнему, как в палате лордов, ни одного страдальческого взгляда.
Наконец нас вызывают. Кабинет до потолка оклеен развлекушными обоями, в кресле сидит плюшевый медведь с меня ростом. Медсестра крутит Петину руку.
— О, здесь что-то серьезное! Это необходимо показать врачу. Сядьте в очередь, вас вызовут.
Еще час в очереди. Вызывают. Врач, пэтэушного вида девочка в тертых джинсах, крутит Петину руку.
— О, кажется, здесь что-то серьезное. Необходимо сделать рентген. Сядьте в очередь на рентген, вас вызовут.
Еще час. Вызывают. Рентгенолог печально смотрит на Петю.
— О, это очень серьезно. Сядьте, подождите, пока снимок высохнет. Вам его принесут.
Садимся. Ждем. Приносят снимок.
— Сядьте, пожалуйста, снова в очередь к врачу, о должен посмотреть снимок.
Садимся в очередь. Ждем. Вызывают.
— О, я так огорчена! Это действительно очень серьезно, это похоже на перелом ключицы. Сядьте, пожалуйста, в очередь к медсестре, она окажет вам помощь.
Садимся, ждем, вызывают. Сейчас бедного Петю загипсуют от щиколоток до ушей. Медсестра снимает с Петиной руки шарфик и подвязывает вместо него полотняную повязку с фирменным знаком. Ослепительная улыбка.
— Мы так рады, что смогли вам помочь. Я с трудом сдерживаю матерные выражения,
Пнина говорит совершенно серьезно:
— Ну вот, ты видишь, какие они милые и заботливые. Теперь все будет хорошо.
Я понимаю, что мы просто попали на другую сторону планеты, где живут, как говорила Алиса, «антиподы».
Кстати, прилетев в Москву, отводим Петю в районный травмпункт, пьяный травматолог с порога орет:
— Типичный перелом ключицы! Почему сразу не загипсовали? Скажите спасибо, что он растет, иначе одно плечо стало бы выше другого! Какие козлы лечили ребенка?
В Англии все время говорят о погоде. Ее заклинают, как злого духа. Она глумливо меняется каждые пять минут. Житель нашего глобального материка чувствует себя одураченным в островной энергетике: солнце, дождь, снег, град, ураганный ветер и тут же опять солнце. Переодеваться надо каждые пять минут. Дети побежали по солнышку в магазин тропических рыб, вернулись под градом. Более измученный Петя через пару часов выдал температуру сорок. Сбиваю лекарствами, слава богу, с собой привезла, — не сбивается.
— Я бы хотела вызвать «Скорую помощь», они вколят анальгин, — прошу я Пнину.
— Дорогая, у нас не вызывают в таких случая «Скорую помощь». Сажай его в машину, поедем к врачу.
— С такой температурой?
— Ну и что?
— Для чего тогда вообще ваша «Скорая помощь»?
— Ну, если она приезжает, а человек недостаточно болен, приходится очень дорого платить. Вообще здесь болеть непопулярно. И скажи, зачем ты ему так часто ставишь термометр?
— Чтобы проследить динамику.
— Зачем тебе динамика? В Англии вообще нет термометров.
— Как это нет? Я сама видела в магазине для животных.
— Ну, так это же для животных.
Я осталась бы с впечатлением, что надо мной издеваются, если бы не история, поведанная мне одной знакомой, водившей Пнину к престижному домашнему врачу. В Лондоне мокро, как в бане. У них даже есть понятие «горячий шкаф» — кладовка с отоплением, чтобы не портились от сырости белье и одежда. Итак, в эдакой мокроте семидесятилетная леди с пневмонией приходит к врачу.
— Знаете, сэр, кажется, у меня снова пневмония.
— Да, мэм, это прослушивается. Вы правы. У вас снова пневмония — это очень неприятно. Хотите кофе?
— Благодарю вас, сэр, я не хочу кофе. Что же мне делать?
