Мария Метлицкая - Наша маленькая жизнь (сборник)
– Племянница, – сказала та и, всхлипнув, шмыгнула носом.
– А ближе никого, что ли, нет? – сверкнув глазами, недобро спросила старуха.
– Нет, – мотнула головой Наденька. – Только я и мой сын – самые близкие люди.
В больничном морге ей указали на список вещей, необходимых покойнице в последний путь. Она все старательно записала на маленьком листке, вырванном из записной книжки. Потом поехала по знакомому адресу, долго не могла открыть входную дверь – замок, как всегда, барахлил.
Она зашла в прихожую, включила свет, разделась, мельком, по привычке, задержалась у зеркала и пошла в комнату собирать вещи. Открыв платяной шкаф, вынула несколько платьев, повертела вешалки в руках, выбирая, и остановилась на темно-синем, крепдешиновом, в маленьких, нежно-голубых цветах. Затем она нашла пару капроновых чулок, свернутых в плотный шарик, длинное трикотажное трико небесно-голубого цвета и белую нейлоновую комбинацию с жестким кружевом по подолу. Затем она открыла с трудом поддающийся, рассохшийся ящик, где лежали атласные бюстгальтеры, сшитые Софьей Михайловной на заказ в спецмастерских.
На дне ящика лежала коричневая жесткая папка с белыми тряпичными тесемками. Она открыла ее и увидела бежевый плотный лист с надписью «Завещание». Наденька села на старый, шаткий венский стул и стала читать – от волнения у нее дрожали руки.
Все свое имущество, включая квартиру, Софья Михайловна завещала Наденьке. А как могло быть иначе? Близкие люди – ближе никого нет. Завещание было написано шесть лет назад.
Легко на сердце
Встречались, как всегда, у станции метро «Университет». Таня пришла первой – от дома до метро было всего-то полторы-две минуты. Редкое счастье. Минут через пять появилась Галка – сгорбленная, маленькая, ставшая к старости совсем старушонкой. Хотя какая старость – всего-то шестьдесят лет, но она и в молодости была тощей, сутулой, сгорбленной какой-то. А сейчас и вовсе шаркала по земле, почти не отрывая ног. Таня тяжело вздохнула. Галка вышла из метро и сразу закурила. Таня видела, что, когда та прикурила, у нее крупно дрожали руки. Галка увидела ее и прибавила шагу.
– И чего – опять эту прынцессу ждем? – без «привет» и «здрасти» зло бросила она.
– Ты же знаешь, – вяло отмахнулась Таня.
– Нет, ты мне скажи, ну не сволочь? – Галка подняла голову и кивнула на небо, с которого щедро сыпалась серая, колкая снежная крупа вперемешку с дождем.
Таня не отвечала.
– И ведь видит же, сволочь, какая погода! Ну почему ее должны все и всегда ждать? А? Ну понятно, нас за людей она вообще не держит. – Разнервничавшись, Галина зашлась в хриплом натужном кашле. Таня спокойно сказала:
– Ну ты же знаешь, не заводись, береги нервы.
– Ага, – подхватилась Галка. – Береги. Что там беречь-то? Эти гады третьим беременны. – Это она про сына и невестку. – Нет, ну ты мне скажи, это люди?
Таня пожала плечом, хотела что-то сказать, но Галка яростно продолжала:
– Две комнаты смежные, кухня с херову душку, мал мала двое – из соплей не вылезают, их бы на ноги поставить. А она опять пузом сверкает.
– Ну, Галь, это же их дело, ты же не можешь им запретить, – робко вставила Таня.
– Что запретить? Сношаться? – Галка никогда не была изысканна в выражениях. – У этого мудака зарплата – копейки, дети гречку с картошкой жрут. А она мне – дети, Галина Васильевна, это счастье, жаль, что вы этого не понимаете. – От возмущения Галка задохнулась, и на глазах у нее выступили злые слезы обиды.
– Ну, Галь, ну успокойся, куда деваться, такая судьба. – Таня погладила ее по сухой морщинистой руке с короткими неухоженными ногтями.
– Покоя хочется, понимаешь?
Таня кивнула.
– Тишины, книжку почитать, поваляться. Просто одной побыть. Ты же знаешь мою жизнь. Шестьдесят лет терплю. Не живу, а терплю. Понимаешь? Этот алкаш издох – думала, вот, сейчас поживу. А тут сыночек привел, не запоздал. И начали рожать раз в два года. Нет сил. Совсем нет сил.
Таня кивала и гладила Галку по руке. «Бедная, бедная, – думала Таня. – А ведь и вправду жизнь у нее – не приведи господи. Сначала муж – алкаш, потом сын – дурачок, теперь невестка – бесперебойная родильная машина. Квартирка жуткая, нищета всю жизнь. Что она видела хорошего в жизни, Галка? А детство? Сирота, хорошо еще, что тетка взяла, пожалела, а так – детский дом. Хотя, если про эту тетку, неизвестно, что лучше. Нет, это я, конечно, утрирую».
– Идет, – злобно бросила Галка.
Таня обернулась. По грязным лужам, в которых отражалось недоброе небо, по сизому снегу не шла – плыла Жанночка. Принцесса. Белая шубка, белая шапочка, белые сапоги – снегурочка просто. Из-под шапочки – локоны. Издали – девочка двадцати пяти лет. Она подплыла к ним с радостной улыбкой.
– Ой, девочки, привет! Давно ждете?
– Ты что дурочку включаешь? На часы посмотри, – набросилась на нее Галка.
Жанночка послушно заковырялась в отвороте пушистой перчатки, отыскивая часы.
– Ой, правда, на двадцать минут! – очень удивилась она. – Ну вы же меня, девчонки, знаете! Завозилась с утра – то то, то се!
Галка останавливаться не собиралась:
– Дрыхла небось, потом марафетилась, а люди ждать должны по этой погоде!
Таня примирительно проговорила:
– Ну, все, все. Где машина, Жанночка? Пойдем, пойдем скорее, мы и вправду околели.
Гуськом двинулись к машине. Галка продолжала ворчать. В машине было, слава богу, тепло и пахло земляничной отдушкой. Двинулись наконец.
– На кладбище, наверное, посуше, – волновалась Жанночка. – Там небось вовсю еще снег. Боюсь, промокнут ноги.
– Промокнут – высохнут, – злобно обнадежила Галка.
– Ой, что ты! Я тут так отболела – две недели такой бронхит! И насморк – так намучилась!
– Да ладно скулить! – Галка приоткрыла окно и опять закурила.
Жанночка поежилась:
– Галь, дует!
– Не сдует – ты ремнями пристегнута, – отозвалась Галка.
Таня улыбнулась. Скандал, похоже, сходил на нет.
У кладбища купили три одинаковые корзины – еловые ветки с шишками – и двинулись внутрь. Первой лежала тетя Оля, Ольга Андреевна, Жанночкина мать. На главной, престижной аллее – Жанночка уже тогда была в очередной раз удачно замужем. Ее муж, известный архитектор, без труда пристроил тетю Олю на хорошее место – он лично знал директора кладбища. Главную аллею всегда чистили и убирали, люди на ней лежали непростые, известные. Тетя Оля оказалась в неплохой компании. Тот же архитектор придумал тете Оле и памятник – он этим слегка занимался («Так, побочный заработок», – оправдывалась Жанночка). Памятник получился четкий, не громоздкий, не пошлый, весьма оригинальный и – выдержанный. Не будь его, архитектора, вкус и воля, Жанночка наверняка насочиняла бы каких-нибудь гирлянд, вазонов и виньеток. На могиле была идеальная чистота – конечно же за ней смотрели. Жанночка всхлипнула, сняла перчатку и провела по портрету матери маленькой, совсем детской рукой. Галка и Таня деликатно стояли в стороне.
