Мухаммед Диб - Кто помнит о море
Осман Самед снова уронил руку на книгу, и снова комната погрузилась во тьму. Я умолк. Он уже не глядел на меня, а только кивал головой, как бы выпроваживал меня, и опять углубился в чтение или просто делал вид, что разбирает свои бумаги, письма.
Я прошел сквозь туннель в обратном направлении, визит мой был бесполезен. Вынырнув оттуда и очутившись под палящим полуденным солнцем, я почувствовал себя совсем потерянным. Он ничего не понял из моих слов, это ясно, но я не отчаиваюсь и хочу снова зайти к нему как-нибудь на днях; надо только хорошенько продумать, что ему следует сказать. Тогда я смогу изложить все как следует… А сам ловлю себя на мысли: за это время мне станут известны еще какие-нибудь тайны.
С тех пор, как я побывал у него, стоит мне выйти на улицу, стены тут же смыкаются у меня за спиной — словно угадав мои намерения, они пытаются помешать мне, сделать так, чтобы я никогда туда не вернулся. Но когда, внезапно оглянувшись, я замечаю, что все они преспокойно стоят на своих местах, мои подозрения кажутся мне необоснованными. Хотя вовсе не обязательно быть семи пядей во лбу, чтобы разгадать их маневры.
Правда, взвесив все основательно, нельзя не согласиться, что чувствуют они себя неуютно и все-таки смеются нам в спину. Они поймали нас в свои сети, подчинили себе нашу жизнь. Взять, к примеру, меня — вообразите, я вынужден бегать всюду, едва ли не выпрашивая защиту, которая положена мне по праву, мне приходится совершать чудеса изобретательности только для того, чтобы выжить. На основе собственного опыта я наконец понял причины, которые заставляют их действовать таким образом. Присмотритесь к ним хорошенько, когда они занимаются в городе своим делом, и вы увидите, что они глухи и слепы ко всему, что их окружает, и тогда вам все станет ясно. А ведь это наши стены.
* * *Я пытаюсь проложить себе дорогу, но не могу найти пути. Может, потому, что ищу не там, где нужно, или потому, что мне не хватает… сам не знаю чего. И чем больше я упорствую, тем меньше мне удается сделать, все оборачивается против меня. Вся наша надежда на море, и потому я решил вверить ему свою судьбу, даже если мне суждено превратиться в камень. Только в его взоре можно еще отыскать то, что некогда именовалось состраданием. Просто удивительно, почему я порой забывал об этом. Да будет мне даровано прощение! Город, новые сооружения — каким ничтожным кажется мне теперь их могущество, что за несбыточная фантазия — верить, будто можно найти тепло и укрыться в стенах города, а ведь есть такие, кто и сейчас верит в это. Выигранное время оказалось на самом деле потерянным.
Море по-прежнему занято своими играми, с наступлением ночи оно готовит нам постель. Как-то вечером Мамиа обратила на это мое внимание.
— Уж не собираешься ли ты плакать? — спросил я.
— Кто, я? Посмотри.
И она провела пальцем по своим сухим ресницам, а потом заснула с открытыми глазами. И тут я подумал о Нафисе. Море в этот момент потихоньку ушло.
С тех пор жизнь для меня начинается только по ночам. Каждая новая ночь находит свое продолжение в следующей, а днем я живу воспоминаниями. В городе, который, даже будучи мертвым, остается настороже, это ограждает от многого! Представив себе, что бы сказали по этому поводу мы с Нафисой, я начинаю смеяться. Вот уже несколько ночей у меня вошло в привычку подходить к воротам города, и пока море резвится предо мной, бросаясь то в одну, то в другую сторону, я подстерегаю отблески пламени, словно поджидающего меня у кромки воды. И вот, внимательно наблюдая за ним, я стал замечать, что оно с каждой ночью разгорается все ярче, только не могу понять: звезда ли это, жаждущая крови, или пылающая роза в руках Нафисы?
Как странно после этого возвращаться к дневной жизни, которая идет своим чередом, будто ничего не случилось. На улицах полно народа, шум, гам, открытые лавки, праздные люди на террасах кафе, из тех, что проводят жизнь в бессмысленной беготне, словом, жизнь, которую не удалось уничтожить новым сооружениям, продолжается. Я гляжу вокруг, не в силах понять, что же все-таки происходит. И хожу всюду, куда еще можно пройти. В самом деле, мне остается только получше приготовиться к следующему своему свиданию с Османом Самедом. Я не отступлюсь до тех пор, пока коварные стены не сомкнутся надо мной. Я живу надеждой на эту встречу. Строю самые разнообразные планы, продумываю до мелочей окончательное объяснение, рассчитывая убедить его, представив ему неоспоримые доводы. Немалую помощь в этом деле оказывает мне ночь. Ее влияние благотворно. Ночь указывает мне путь. И ночь, и море… В сущности, они так похожи. Но, прежде чем обратиться к Осману Самеду, мне следует вести наблюдение за розой или за звездой, это непременное условие. Пытаюсь представить себе, как пройдет наша встреча на этот раз: сначала он наверняка будет растроган и станет упрекать меня за то, что я медлил снова прийти к нему, а у меня от волнения на глаза навернутся слезы. Потом он скажет, что я могу располагать им… Его присутствие у входа в подземный город внушает мне бесконечное доверие.
Сегодня, уладив кое-какие дела и вернувшись домой к полудню, я заметил два зеленых автомобиля, остановившихся у входа. В них никого не было, и я замер на месте. К счастью, сразу же собрались любопытные, иначе мое присутствие не прошло бы незамеченным. Пустые машины. Это означало, что те, кто приехал на них, вошли в дом. Я стоял, не двигаясь, отрешившись от того, что предстало моим глазам, и более всего на свете опасался привлечь к себе нечаянно внимание. Повернуть обратно? Это как раз то, чего ни в коем случае не следовало делать. Через несколько минут началось какое-то движение, появились чьи-то платья. Лиц я не различал. Они открыли дверцы, тут же заработали моторы, и машины тронулись. Любопытные разошлись, улица приняла свой обычный вид. Я все еще стоял на месте и как бы заново проживал только что происходившую на моих глазах сцену. Войти в дом казалось мне столь же немыслимо, как немыслимо было недавнее бегство. Я воображал, что эти женщины привезли Нафису, подобно тем, другим, которые когда-то в таком же необычном автомобиле привезли ее в день нашей свадьбы. «Только бы все это кончилось, и лучше бы уже наступило завтра, а еще лучше — прошла бы целая неделя», — высказал я вслух свои мысли.
Где-то по соседству послышался рев осла, мимо проносились машины, велосипеды, улица очнулась от своего оцепенения, И я решил: надо войти — и вошел. Как только я появился во дворе, навстречу мне бросилась Зулейха. Она со смехом рассказала мне, что за мной приезжали от какого-то Османа Самеда, но, не застав меня дома, эти люди уехали, не назвавшись и не оставив своего адреса. И снова, пока она все это рассказывала, я, затаив дыхание, обливался холодным потом. Я надеялся на чудо… и вот оно свершилось.
Что мне было сказать этой женщине? Да и зачем? Ничего не придумав, я бегом бросился на улицу.
Все окружающие предметы, лица, фасады домов, их окна, лавки, даже автомобили, старьевщик, толкавший свою тележку, — все изображали притворное спокойствие. Надо подумать и главное не терять голову. Море могло бы помочь мне, но как отыскать его? Сейчас никак нельзя, ночь еще не настала. Придется все облазить. А если они вернутся в мое отсутствие? — подумал я, но тут же отбросил эту мысль: второй раз они не придут. Я пустился бегом по четко очерченным, прямым как стрела улицам, заранее зная, что не смогу отыскать их следов, и все-таки не унимался: так я ненавидел город, который держал меня в плену вместе с сотнями тысяч других, заживо погребенных в его стенах, Я обошел все улицы по нескольку раз и, ничего не найдя, вернулся домой. Дом тоже дышал спокойствием. Но стоило мне переступить порог, как кровавый ручеек, как будто и не заметив меня, вновь заструился, а стены стали исходить протяжным криком. Вскоре я понял причину этих стонов: кровь поднималась вверх по перегородкам. Из глаз моих хлынули слезы. В этот момент сбежались жильцы. Я старался скрыть от них свои слезы. Не теряя времени, они принялись петь, окружив меня плотным кольцом, обнимали, целовали меня, словно в день моей свадьбы. А уж что было потом! Они устроили настоящее свадебное пиршество, весь дом принимал в нем участие, подали роскошный обед; соседи, отбросив привычную сдержанность, дали волю своей неуемной радости, пустились в пляс. Разделяя их веселье, я думал про себя: «Это и есть конец».
И вот снова спускается ночь, и снова я стою у моря один. Оно безмолвно и недвижимо в этот вечер, но неясное пламя, что вздрагивает на его волнах, говорит как будто яснее, чем обычно: «Я иду, я иду». С нетерпением жду его и задаюсь вопросом, сумеет ли этот мир достойно принять его? И надо ли его дожидаться здесь, или лучше спуститься в подземный город? Успеет ли оно появиться раньше, чем я спущусь?
Надо обязательно повидать Османа Самеда, иначе я буду просто никчемным человеком; быть может, это бесплодное созерцание — пустой обман; недаром же другие ушли созидать город у нас под ногами, ведь это не просто прихоть. А в самом городе тем временем новые сооружения непрестанно взрываются, посылая нам и ночью и днем свое горячее дыхание. Вызывающе надменные, они несут с собой смерть, сметая все на своем пути. Сколько людей погребено под ними или уничтожено жаром, излучаемым их стенами! Бесчисленное множество. И это не считая тех, кого выставляют напоказ над их крышами с каждым восходом солнца. Я гляжу на людей, которые ходят, работают, обмениваются рукопожатиями, и не понимаю, почему мы все еще здесь, в то время как где-то под землей существует другой, более надежный город. Конечно, знать это — мало, надо еще иметь возможность проникнуть туда. Так пускай каждый из нас в таком случае приложит старания, вместо того чтобы растрачивать попусту свои силы на это бессмысленное существование. Хотя бы ради того, чтобы вырваться из сетей соучастия, раскинутых собственными нашими стенами, которые с остервенением преследуют нас и как бы ненароком выталкивают население под надзор новых сооружений.
