Роман Лерони - Не говорите с луной
Чтобы не стоять на дороге, Саша отошёл на противоположную сторону улицы и присел возле дувала, стараясь успокоиться. Только сейчас он заметил, что на него льётся вода. Сначала удивившись, но затем вспомнив, он сам себе усмехнулся. Шёл дождь. Кажется, гораздо сильнее прежнего, но в этот раз Александр подставил лицо, наслаждаясь отрезвляющим холодом небесной воды.
Сначала он увидел, как какой–то веер ярких нитей мелькнул на головой, и через мгновение долетел треск автоматной очереди. Пули, сочно впиваясь в глину забора, выбивали большие куски, которые посыпались на непокрытую голову офицера. Александр повалился ничком в небольшую канавку, которая проходила между дувалом и дорогой, и была полна дождевой воды. Упав, в мгновение подчинившись инстинкту, он ошалело таращился в темноту, но видел только где–то рядом, прямо под своими глазами застрявший, дрожащий комочек красного света. Когда ударила вторая очередь, брызнув камнями на дороге, Александр сообразил, что тлеющий комочек был огоньком его, зажатой судорогой в губах, сигареты. Поспешный удар ладонью пришёлся по щеке, но сигарета выпала в воду. Быстро перекатившись дальше по канавке, он замер, выставив оружие и сняв его с предохранителя. Стреляли явно не из того двора, где были бойцы и Сотка. Били трассирующими пулями, когда ни у кого из бойцов таких не было. Об этом было предупреждено задолго до выхода. Стрелял кто–то чужой, или свой — свой для этого кишлака, благоразумно дождавшийся, когда закончится зачистка, и пришедшие в ночь чужаки немного расслабятся.
Снова ударила очередь. Распушённый веер пуль пролетел вдоль улицы, и где–то оттуда, из темноты донёсся громкий, разрывающий сознание мукой крик. Кричал не человек, а животное. Определить огневую точку не удалось. Бойцы, цедя маты сквозь зубы, перепрыгивали через дувал в соседний дворик. Александр слышал, как громко и сочно шлёпались в грязь их ботинки.
— Автомат мой где? Автомат мой, б…ть!!!
По голосу можно было узнать Сотку. Он сильно шепелявил, крича не «автомат», а «аффтомат», и говорил, словно его рот был чем–то набит. Наверняка причина была в выбитых зубах. Жалости к нему не было. Александр поднялся, и, глубоко пригнувшись, пробежал метров двадцать, прежде чем снова упал в воду канавы, которая в этом месте сильно воняла навозом и мочой. Проблемой было то, что в такой темноте можно было запросто перестрелять друг друга. Раздались ещё выстрелы — короткие, отрывистые очереди, но не было видно летящих жал. Стреляли куда–то в сторону, но судя по тому, как скупо отрезали порции свинца, били прицельно. Неужели они видели его отряд в такой глухой темноте? Первые очереди были направлены на огонёк сигареты. В этом сомнений не было. Если у врагов есть приборы ночного видения — дело было дрянь.
Короткая пробежка по канаве, и снова плашмя, с разгона в холодную и вонючую грязь. Справа, по дворам, перемахивая дувал за дувалом, бежали бойцы. Лишь один он двигался возле дороги, время от времени укрываясь в неглубоком зловонном арыке.
Где–то совсем близко разорвалась граната. Вместе с дождём по земле застучали камни и какие–то палки. Они падали где–то далеко. Никто не кричал. Решив перебраться на другую сторону улицы, перебегая через дорогу, Александр налетел на что–то мягкое и тёплое, дёрнувшееся от удара и захрипевшее. Не устояв на ногах, он со всего маха упал на дорогу, сильно и больно ударившись об острый щебень. Теперь кто–то, тяжело и натужно дышал ему прямо в лицо, обдавая тёплым и кислым смрадом. Неожиданно взвилась белая осветительная ракета, и в её свете он увидел, что лежит рядом с ослом. Животное тяжело дышало, время от времени едва–едва дёргая передними ногами, соскребая копытами камни на дороге. Скотина умирала.
Он собирался уже подняться, когда кто–то сильно и бесцеремонно ухватил его за шейный ремень разгрузочного жилета и поволок в сторону от линялой от яркого света дороги, и так же грубо сбросил в канаву.
— Живой? — спросил кто–то громким шёпотом.
Александр хотел ответить, но задавил слова в горле, глубже вжимаясь в мягкую грязь укрытия. Длинная очередь, выбивая камни из дороги, осыпая искрами ночь, легла рядом с ним.
— Да живой, — ответил кто–то другим голосом. — Что с ним будет? Живучий гад!
Саша подумал, что говорили именно о нём. Он перевернулся на спину и в мерцающем свете ракеты увидел опухшее и окровавленное лицо Сотки.
— Чё, старлей? — сплюнул старшина. — Повоюем? Даже посрать нормально не дал. Теперь самое время просраться всем… Погаснет эта шипучка и побежим. Двигай за мной. Не отставай.
Едва он договорил, как сверху, навалилась плотная темень. Он услышал, как кто–то рядом начал движение; почувствовал, как в лицо ударили гравий и грязь, вылетев из–под чьих–то ботинок. Это, наверняка, вскочил и побежал Сотка… Глаза ещё не успели привыкнуть к темноте, чтобы хоть что–то можно было рассмотреть, но Александр также вскочил и побежал, стараясь двигаться на звук бегущего впереди человека.
Несколько раз он оступался, попадая ногами в выбоины дороги, в канавы, но балансируя, матерясь, оставался на ногах, продолжая бежать. Что–то ударило его, твёрдое и холодное, налетев из темноты и сбив с ног. Удар был такой силы, что остановилось дыхание, а в глазах поплыли электрические сполохи.
— Столбов, б. ть, не видишь, старлей?! — заорал кто–то на него, заставляя подняться. — Двигай, долб…б! Сейчас повесят ещё одну люстру и перещёлкают, как собак в загоне.
Он снова поднялся и побежал, стараясь выдавить сознания наверх, в ясные и логические мысли, но оно упрямо пыталось провалиться в вязкое беспамятство. Падая, он вновь поднимался и бежал, уже практически ничего понимая. Это продолжалось бесконечно, пока были силы, а когда они иссякли, внезапно, словно отвалились, как лишний груз, он упал, окунувшись вместо темноты беспамятства, в ослепительное свечение, выжигающее сознание. Лишь спустя мгновение он осознал, что он по–прежнему при памяти, просто лежит навзничь, уставившись глазами в небо, где посреди чёрного бездонного провала, в сетке дождевых капель висит осветительная ракета. Внезапно в уши ввалился грохот близкого боя. Он приподнялся на локте, но снова упал, плотнее вжавшись в холодную и мокрую землю, когда рядом с собой увидел подскочившие кусочки грунта, отбитые рикошетившими пулями. Как можно плотнее прижавшись к холодной поверхности, он стал отползать, остановившись лишь тогда, когда оказался за каким–то бугром. Осмотревшись, он понял, что находится вместе с другими бойцами на краю села, в точке сбора, ранее намеченной для отхода. С нависающей над кишлаком горы, рассыпаясь веером, сыпанули трассёры пуль. Стреляли примерно с того самого места, где совсем недавно они сидел вместе с Шевалье. Он снова подумал о везении. Задержись они там на минуту–две дольше, сейчас бы наверняка остывали на холодных камнях под струями ледяной воды с перерезанными глотками.
Где–то рядом залопотали пули, застревая в саманной стене крайнего, углового дома.
Раскинув ноги и взяв наизготовку автомат, он терпеливо ждал, пока сидящий на горе стрелок обозначит своё место вспышками выстрелов и веерами трассирующих пуль. Ждать пришлось недолго. В этот раз стреляющий выбрал себе какую–то другую цель. Пули воткнулись где–то в стороне от позиций отделения. Автомат задёргался в руках, под щекой, и в тот же момент темень на горе расцвела редкими нитями искр, когда пули разбивались о камни. Александр в уме отсчитывал выпущенные короткие очереди и прекратил стрельбу, когда счёт был на «пяти». Пол рожка в самый раз! Он ещё раз осмотрелся. Два его бойца во что–то увлечённо стреляли, также используя короткие очереди. Посмотрев по направлению стрельбы, он ничего не заметил. Обожжённый нервным светом ракеты кишлак был недвижим.
— Прекратить огонь! — закричал он. — Прекратить огонь!
А когда смолкли выстрелы, добавил:
— Перезарядиться! Сотка, ко мне!
К нему никто не прибежал. Вместо этого, грубо, бескомпромиссно и унизительно, так же, как и совсем недавно, его схватили и быстро поволокли. Только в этот раз хватали не за разгрузку, а за ноги. Оказавшись в тени, рядом с двумя бойцами, он провёл рукой по подбородку. Эта часть тела сегодня настрадалась больше остальных. На ладони, блестя чёрным лаком на ярком свету, была кровь. Он растёр её другой рукой. Не место и не время, чтобы обращать внимание на такие пустяки. Но подбородок, которым он только что проехался по щебню дороги, болел довольно сильно.
— Я звал Сотку!
— Здесь я, старлей! Тебя Немец приволок. Ты разлёгся посреди дороги, как дурак.
— Как ты? — спросил Александр, с ужасом смотря на отёкшее лицо старшины, на его изорванные окровавленные губы.
— Ничего, — просипел солдат. — Терпеть можно.
— Извини, но ты достал…
— Потом сочтёмся, — спокойно ответил старшина. — Если память не изменит или тебе снова не повезёт. Бл…ть!
