Мэри Шеффер - Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков
Элизабет часто рассказывала об острове Гернси и книжном клубе. Мне все это казалось настоящим раем. На нарах мы дышали тяжелым, загустевшим от болезней и грязи воздухом, но, слушая Элизабет, я будто ощущала свежий морской ветерок и аромат фруктов, нагретых на солнце. Теоретически невозможно, но я не помню в Равенсбрюке ни единого солнечного дня… Еще я любила слушать про то, как из-за жареной свиньи возник ваш клуб. Еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Но смех в бараке до добра не доводил.
У нас было несколько кранов с холодной водой, где помыться. Раз в неделю водили в душ, выдавали кусок мыла. Необходимая вещь, потому что больше всего на свете мы боялись грязи, заразы. Заболевшие не могли работать и становились не нужны, их умерщвляли.
Мы с Элизабет вместе с нашей группой каждое утро в шесть часов шли работать на фабрику «Сименс». Она находилась за стенами лагеря. На фабрике мы толкали тележки к железной дороге и перегружали тяжелые металлические пластины на платформы. В полдень получали гороховую болтушку с мукой, а к шести вечера возвращались в лагерь на поверку и ужин — суп из репы.
Мы делали что прикажут, и однажды нам велели рыть траншею для хранения картошки зимой. Наша подруга Алина украла картофелину, но уронила ее на землю. Работы остановили, надзиратель стал искать вора.
Алина страдала отслоением роговицы, если бы надзиратели это заметили, решили бы, что она слепнет. Такого нельзя было допустить. Элизабет без раздумий взяла вину на себя, и ее поместили в карцер на неделю.
Камеры в карцере крохотные. Пока Элизабет сидела там, охранник однажды распахнул двери во все камеры и начал поливать заключенных сильной струей воды из шланга. Элизабет сбило с ног, но ей все же повезло: сложенное одеяло не намокло. Она, когда смогла встать, укуталась, легла и согрелась. А вот молоденькой беременной девушке в соседней камере сил встать не хватило. Она замерзла и ночью умерла на полу.
Я, наверное, рассказываю лишнее, то, о чем знать не хочется. Но я обязана донести до вас правду о жизни Элизабет в лагере — и как она изо всех сил стремилась оставаться доброй и смелой. По-моему, это важно и для ее дочери.
Теперь — о ее гибели. У большинства через несколько месяцев пребывания в лагере менструации прекращались. Но у некоторых — нет. Лагерные врачи на такой случай ничего не выдавали — ни тряпок, ни марлевых прокладок, ни мыла. Женщины просто терпели, что по ногам течет кровь.
Надзирателей это тешило: такая гадость! Повод лишний раз наорать, ударить. Однажды на вечерней поверке надзирательница Бинта принялась кричать на одну несчастную девочку. Вопила, грозила плеткой. Потом начала бить.
Элизабет выскочила из строя мгновенно — молниеносно. Выхватила плетку из рук Бинты и стала хлестать ее, удар за ударом. Прибежали охранники. Двое прикладами повалили Элизабет на землю. А после бросили в грузовик и увезли опять в карцер.
Один охранник мне рассказал, что на следующее утро солдаты встали квадратом вокруг Элизабет и вывели ее из камеры. За стенами лагеря росли тополя. Их ветви смыкались дугой, и Элизабет гордо прошла под ними. Встала на колени на землю, и ей выстрелили в затылок.
Здесь я закончу. Я часто ощущала ее присутствие рядом, когда болела после лагеря. У меня был жар, и мне казалось, будто мы с ней плывем к Гернси в маленькой лодке. Мы мечтали об этом в Равенсбрюке — как будем жить в ее коттедже вместе с маленькой Кит. Мечты помогали мне заснуть.
Надеюсь, и вы ощущаете ее присутствие, ни сила воли, ни рассудок, ни присутствие духа не покидали ее ни на минуту — но жестокость переполнила чашу ее терпения.
Примите мои наилучшие пожелания, Реми Жиро
Записка от сестры Сесиль Тувье, приложенная к письму Реми
Вам пишет сестра Сесиль Тувье. Я настояла том, чтобы Реми отдохнула. Не хотела позволять ей так долго писать, но она упорствовала.
Она умолчала о том, как была больна, но я скажу. За несколько дней до того, как русские вошли в Равенсбрюк, звери немцы выгнали туда всех, кто еще мог ходить. Открыли ворота и вытолкали на разоренные пустоши: «Прочь. Идите — ищите войска союзников».
Истощенные, изголодавшиеся женщины много миль брели без еды и воды. От урожая в полях к тому времени ничего не осталось. Этот печальный путь стал маршем смерти. Сотни женщин умерли по дороге.
Через пару дней Реми так опухла от голода, что больше не могла двигаться. Она легла на землю и стала ждать смерти. К счастью, ее нашли американские солдаты. Они пробовали накормить ее, но тело не принимало пищи. Реми отнесли в полевой госпиталь, где ей дали койку и откачали из тела целые кварты воды. Она провела в госпитале много месяцев и наконец поправилась достаточно для того, чтобы ее можно было переправить к нам в хоспис. В день поступления она весила меньше шестидесяти фунтов. Иначе, конечно, написала бы вам раньше.
Я верю, что теперь, когда письмо написано и долг перед подругой исполнен, она начнет по-настоящему поправляться. Вы, разумеется, можете ей писать, но прошу, не задавайте вопросов про Равенсбрюк. Самое лучшее для нее сейчас — поскорее обо всем забыть.
Искренне Ваша, сестра Сесиль Тувье
Амелия — Реми Жиро
16 июня 1946 года
М-ль Реми Жиро
Хоспис Лафорет
Лувье
Франция
Дорогая мадемуазель Жиро!
Спасибо, что написали нам — так великодушно с Вашей стороны. Представляю, насколько это тяжело — вспоминать пережитый кошмар и смерть Элизабет. Мы молились о ее возвращении, но правда все же лучше неизвестности. Мы очень рады узнать о Вашей дружбе с Элизабет и о том, каким утешением вы служили друг другу.
Нельзя ли мне и Доуси Адамсу приехать навестить Вас? Нам бы очень хотелось, но мы боимся Вас потревожить. Мечтаем познакомиться с Вами — и у нас есть к Вам предложение. Однако еще раз подчеркиваю, если наш визит в тягость, мы не станем Вас беспокоить.
Благослови Вас Бог за храбрость и доброту.
Искренне Ваша, Амелия Моджери
Джулиет — Сидни
16 июня 1946 г
Дорогой Сидни!
Каким утешением было услышать от тебя: «Черт, черт их всех раздери на кусочки!» По-честному, что еще скажешь? Смерть Элизабет — ужасная подлость, и все тут.
Наверное, странно оплакивать незнакомого человека. Но я оплакиваю. Присутствие Элизабет ощущалось здесь постоянно. Она везде, не только в коттедже, но и в библиотеке Амелии, куда натаскала книг, и в кухне Изолы, где помогала готовить отвары. Все даже сейчас говорят об Элизабет в настоящем времени, и я убедила себя, что она вернется. Мне так хотелось с ней познакомиться.
Впрочем, другим хуже. Вчера встретила Эбена — совсем постарел. Хорошо, что с ним Илай. Изола исчезла. Амелия говорит, это ее способ лечить душевные раны.
Доуси и Амелия решили поехать в Лувье и попробовать уговорить м-ль Жиро погостить на Гернси. В ее письме есть душераздирающий момент: Элизабет в лагере помогала ей заснуть, рассказывая, как они вместе будут жить на Гернси. По словам м-ль Жиро, это было как мечты о рае. Бедная девочка заслужила рай; ад она уже прошла.
Когда они уедут, Кит останется на моем попечении. Мне так грустно за нее: никогда не узнает матери, только по рассказам. Кроме того, ее будущее туманно, по закону она теперь сирота. Мистер Дилвин успокаивает: для принятия решения полно времени. «Давайте пока не будем ни о чем беспокоиться». Ты когда-нибудь слышал такое от банкиров и попечителей? Благослови его небеса.
Со всей любовью, Джулиет
Джулиет — Марку
17 июня 1946 года
Дорогой Марк!
Мне жаль, что наш вчерашний разговор так плохо закончился. Трудно передать оттенки смысла, когда громко вопишь в трубку. Но я действительно не хочу, чтобы ты приезжал в эти выходные, — что никак не связано с тобой. Моих друзей постиг тяжелейший удар. Элизабет была центром их жизни; известие о ее гибели потрясло нас всех. Странно — я представляю, как ты читаешь эту фразу, и вижу на твоем лице недоумение: какое отношение смерть незнакомой женщины имеет ко мне и твоим планам на выходные? Однако имеет. Я словно потеряла очень дорогого и близкого человека. Я в трауре.
Теперь тебе немножко яснее?
Твоя Джулиет
Доуси — Джулиет
21 июня 1946 года
Мисс Джулиет Эштон
Грандмэнор, коттедж Ля Буви
Сент-Мартинс, Гернси
Дорогая Джулиет!
Мы в Лувье, но к Реми пока не ходили. Путешествие очень утомило Амелию, перед посещением хосписа она хочет как следует выспаться.
Ехать по Нормандии было страшно. Вдоль городских дорог сплошь руины, груды камня, искореженного металла — следы бомбежек. Тут и там, на большом расстоянии друг от друга, уцелевшие дома, похожие на почерневшие, полусгнившие зубы. Во многих местах нет фасадов и видны цветочки на обоях, кровати, кое-как стоящие на покосившемся полу. Я теперь понимаю, до чего повезло Гернси.
