Пенелопа Лайвли - Фотография
Хозяин говорит. Он рассказывает, что, когда покупал картину, был незнаком с творчеством Бена Хепгуда, но как только увидел портрет в галерее, он сразу же привлек его внимание. Он тут же попал под обаяние вещи.
— Решение стало быстрым и легким. Такие принимаешь с удовольствием — когда просто знаешь, что картина должна быть твоей, и все.
Он улыбается Глину заговорщицкой улыбкой, как коллекционер коллекционеру. Привлекает его внимание к дивной лепке лица. К тому, как расположен свет, как он падает на руку и на выступающий уголок желтой подушки.
Словом, этот человек — сама учтивость. Учтивостью было пронизано и письмо, написанное им Глину в ответ на его тщательнейшим образом сформулированный запрос о том, где находится портрет его покойной жены, который, как ему удалось выяснить, приобрел некий мистер Клементс в 1989 году — мол, хотелось бы посмотреть на него и сфотографировать. Фотоаппарат лежит у него в кармане.
И тут его хозяин вдруг задает странный вопрос. Он спрашивает, как звали Кэт. Кажется, он на самом деле этого не знал; картину продали ему как портрет подруги художника, без всяких уточнений. Когда Глин просвещает его, он долго и пристально смотрит на картину.
— Кэт, — произносит он наконец. — Значит, вот как ее звали. Кэт. Я всегда думал о ней как… о ней. С уважением, разумеется. А теперь — большая разница. Тем более что ее больше нет.
Глин вычеркивает из списка мистера Сола Клементса, который никогда не был любовником Кэт, даже не знал ее имени, но теперь станет жить с ней каждый день в странной близости. Как вычеркивает и Питера Клэйвердона с Беном Хепгудом, которые тоже не спали с Кэт, но откуда ему было знать? Несколько раз он зашел в тупик — так всегда, когда начинаешь какое-нибудь фундаментальное исследование. Глин давно привык к чувству крушения иллюзий — он знает, что потребуются терпение и сила воли. Но вот к чувствам, вызванным этим исследованием, он не привык совсем. Он стал нервным, беспокойным, утратил способность контролировать собственную реакцию. Вместо того чтобы спокойно идти к цели — то есть установить, было ли в характере Кэт ходить налево, — он обнаруживает на своем пути засады и ловушки. Ему надо бы отбросить оказавшиеся бесплодными гипотезы, он же то и дело погружается в печальные размышления. О мастерской, где сидела, болтала и смеялась Кэт. Об освещенном точечной подсветкой портрете. О том лете, когда состоялся музыкальный фестиваль, и о сияющей на групповом снимке Кэт. Он хочет вернуться в то время и задать ей вопросы, которые ни разу не задал тогда. Куда ты собираешься? Почему? Каково тебе там?
Ник
Ник точно в ступоре. Ему нехорошо. Он потерял счет времени, не знает, какой теперь день недели. Бродит по Лондону, потому что в квартире Полли еще хуже, но так и не может найти себе никакого дела. Раньше поездка в Лондон была сущим подарком судьбы, теперь же он чувствует себя так, точно его сослали в Сибирь. Проголодавшись, он должен искать еду сам, потому что днем Полли нет дома, да и вечерами, как правило, тоже, а ее холодильник — совсем не то же самое, что забитый едой холодильник у них дома. Дома? Кажется, теперь у него нет дома. Полли едва ли не взашей выталкивает его в агентство, чтобы он отыскал себе съемную квартиру. Но он почти не слушает агентов, и списки, которые ему выдают, так и остаются лежать непросмотренными.
Этого не может быть. Это какая-то ужасная ошибка. Он пытается дозвониться до Элейн, но она не берет трубку. Либо к телефону подходит Соня и тактично уклоняется от прямого ответа, либо включен автоответчик. Он оставляет сообщения — просьбы, поначалу гордые и вежливые, вскоре перерастают в нытье и униженные мольбы. Но Элейн не отвечает.
Полли отправляется проведать мать и возвращается злая и раздраженная.
— Придется подождать, пап, — говорит она. — И слушай, ты точно не хочешь посмотреть ту квартирку в Клеркенвелле? Кажется, как раз то, что тебе надо.
Но Ник не хочет смотреть «потрясающий лофт» «практически в центре». Он хочет домой, прямо сейчас, он не хочет ждать. Хочет, чтобы этот кошмар поскорее закончился, отправился в прошлое и забылся, как должны забываться ошибки: с глаз долой — из сердца вон. История с Кэт давно поросла быльем и не всплыла бы, если бы не… не этот нелепый случай и безумная эскапада чертова Глина.
Было и прошло. Хорошо, хорошо, этого не следовало делать, но никому же тогда от этого хуже не стало, зато стало сейчас, и так некстати. Ник не может поверить, что столь давнее прошлое может всплыть на поверхность — и разрушить его жизнь. Он унижен и раздавлен; неудивительно, что у него все чаще болит голова и отказываются служить ноги. Они с Элейн должны пережить это вместе — тихо и спокойно; он уверен, у них бы получилось, дай она ему шанс.
Вместо этого он шатается по жуткому Лондону, периодически встречаясь с кем-нибудь из старых знакомых. Но эти встречи давно потеряли свою привлекательность. Более того, он уже не хочет ехать в Нортумбрию, и все проекты, что роились в его голове, внезапно куда-то подевались.
Неужели Элейн серьезно считает, что в подобных обстоятельствах он сможет работать? Он едва способен сконцентрироваться даже на том, чтобы купить себе газету. Сидит на скамейке в парке с бутылкой пива, точно какой-нибудь алкаш, и пялится на свои ботинки.
И вспоминает о том, что случилось тогда, чего не должно было случиться — что не должно было вернуться и врезать ему под дых.
В один прекрасный день, взглянув на Кэт, он видит, что она такая хорошенькая. А что, раньше он этого не замечал? Да, но не так, просто подумал об этом вскользь, и все. А теперь ее привлекательность вдруг стала другой: она стала значимой, значимой для него самого, заставляла думать о том, что с этим что-то надо делать.
Он захотел переспать с ней. Осознав это, он пришел в замешательство. Послушайте, это же сестра Элейн! Господи, сестра Элейн, которую ты знаешь столько лет!
Но это ничего не меняло. Абсолютно ничего. Ну и что? — говорил в его мозгу тихий, спокойный голос. Что с того, что она сестра Элейн? Такое случается, правда? И никто ничего не может с этим поделать. Ты не виноват в этом, да и она тоже.
Он вспоминает, как на него накатила… хорошо, похоть. Вспоминает, как смотрел и смотрел на Кэт, ошарашенный тем, что может смотреть на нее другими глазами, что знакомое лицо Кэт стало совсем другим. Но к изумлению примешивалось приятное волнение. Он вспоминает, как день начинал играть новыми красками, как в нем кипела и бушевала энергия.
Все он прекрасно помнит. Куда меньше он припоминает временные рамки. Сколько это продлилось? Полгода? Год? Сколько раз они занимались любовью? Ведь не так много? В его голове все слилось в горстку живых, отчетливых воспоминаний: лицо Кэт, ее тело, голос.
Она отворачивается от него. «Зачем мы это делаем?» — спрашивает она. И пристально смотрит на него — он хорошо помнит этот пристальный и слегка покорный взгляд. Взгляд, который ему не понравился, который совершенно не подходил к моменту. «Ты-то понятно — ты делаешь это затем, зачем все мужчины… все люди, — поправилась она. — Но зачем это делаю я?»
Он пытается успокоить ее. По крайней мере, он так считает. Когда теперь он слышит ее слова, он думает о том, что мог бы сказать ей в ответ, но так, очевидно, и не сказал.
— Ты — муж Элейн. Может, поэтому? Я сплю с тобой потому, что ты — муж Элейн?
Он вспоминает тот день, когда была сделана фотография. Проклятый снимок, из-за которого он сидит на скамье в парке, у его ног ветер гоняет пакетики из-под чипсов, а рядом сидит старик и читает «Сан». Я больше не могу так жить, думает он, не могу.
Зачем они поехали именно туда, на виллу? Кэт предложила? Но Кэт никогда не любила древние развалины. Нику подумалось, что, наверное, это он сам подал идею поездки, в связи с каким-то очередным проектом. Но на самом деле это был предлог для того, чтобы увидеть Кэт, потому что тогда ему было необходимо быть с ней — даже в компании. Вот они все и собрались — Элейн, он сам, и Кэт, и эта женщина, Мэри Паккард, с каким-то мужчиной, и Оливер. Судьбоносный Оливер, которому приспичило взять с собой фотоаппарат.
Он вспоминает пикник. Вся компания валяется на траве, и он, как никогда, ощущает присутствие Кэт, тщательно стараясь уделять ей не больше внимания, чем остальным, аккуратно продолжая вести себя с ней нормально, так, как вел все эти годы. Он вспоминает, как они с Мэри Паккард ушли побродить по окрестностям, как они смотрят на какой-то кусок мозаики и смеются. Тогда он еще подумал: знает ли Мэри Паккард? В конце концов, Кэт с ней очень дружила. Была ли Кэт с ней настолько откровенна? Он почти захотел узнать, что известно Мэри Паккард.
Он вспоминает, как они стояли вокруг чего-то и он очутился возле Кэт. Очутился? Скорее сам подошел к ней. И не удержался от того, чтобы взять ее за руку — потянулся к ней и сжал ее пальцы, отведя руки назад, спрятав их за ее развевавшейся юбкой. Тайна и интимность этого прикосновения были волнительны и приятны, особенно волнительны оттого, что с ними как раз разговаривала Элейн; он чувствовал вину и в то же самое время радостное возбуждение. Все продлилось лишь несколько секунд, а потом пальцы Кэт выскользнули. Но Оливер выбрал именно этот момент, чтобы запечатлеть воспоминания о прогулке. Не нарочно — Ник в этом почти уверен, — тем не менее фатально.
