Сильвия-Маджи Бонфанти - Сперанца
А про себя она думала: «Сейчас он меня поцелует»…
И как раз в эту минуту Таго сказал:
— Мне очень жаль, Спере, что вчера вечером так получилось: я не должен был тебя целовать.
Он почувствовал, как под его рукой вдруг оцепенела рука Сперанцы, но продолжал:
— Ты должна понять меня. Мужчине легко потерять голову, когда он имеет дело с молодой, красивой и очень неглупой девушкой… Даже слишком легко! Вот поэтому я и поцеловал тебя вчера вечером… Потому что ты была рядом со мной, плакала из-за меня… ревновала меня. Но мне тридцать лет, Спере, и с моей стороны это было непростительно. Многие годы я думал о тебе, как о сестренке. Ты была у нас самая маленькая, и поначалу судьба твоя складывалась не очень-то счастливо… И я, уже видевший столько горя, хотел, чтобы хоть тебя-то жизнь пощадила, и надеялся, что так оно и будет… К тому времени, когда я приехал за тобой, чтобы привезти тебя сюда, ты очень изменилась… Но хотя ты была уже похожа на девушку, у тебя была мордочка ребенка и в руках ты держала младенца Иисуса… Ты ехала сюда с легким сердцем, ни о чем не тревожась, и я, зная, что тебя ждет, поклялся не покидать тебя и насколько будет в моих силах оберегать от других бед. А они тебя уже поджидали, бедная моя Спере…
Сперанца слушала, и сердце ее тревожно билось. Она предчувствовала, чем кончит он этот разговор, и думала: «Он меня больше не поцелует… Больше не поцелует!»
— Но вышло так, — продолжал Таго, — что я тебя даже избегал, потому что заметил потом, что ты смотришь на меня как-то не совсем как на… Иногда бывает, что ребенок влюбляется во взрослого… Представь себе, я, например, в шесть лет влюбился в одну учительницу… — Он засмеялся, сжав руку Сперанцы. — Но я не хотел, чтобы с тобой так получилось… Я думал у тебя это пройдет раньше, чем ты станешь взрослой девушкой… Если же нет… случится как раз то, что и случилось!
Он тяжело вздохнул, как будто устал говорить.
— Ты слушаешь меня, Спере?
Она грустно кивнула головой.
«Никого… — думала она между тем. — Никого… ничего… Одна!.. И так всю жизнь…»
— Но хоть и издалека, — опять начал Таго, — я всегда следил за тобой. Даже в то время, когда мы организовывали союз и я был очень занят. Потом, когда случилось несчастье с моим дедушкой и с дядей Цваном, я почувствовал, что по-настоящему люблю тебя. Понимаешь? Я был в бешенстве в тот день, но до меня дошла одна вещь. Я спросил себя; а что если бы это случилось со Спере? Ведь всего за несколько минут до того она была у нас… И больше я уже не мог думать ни о чем другом и понял, что если бы что-нибудь в этом роде произошло с тобой, никто не смог бы меня удержать и я бросился бы убивать этих сволочей… Ты понимаешь, меня, Спере?
Сперанца, прикрыв глаза, ждала окончания… Она стояла, прислонившись к стволу старой ивы, а Таго упирался в него кулаками.
Его руки, как барьером, ограждали ее с обеих сторон, и прямо перед собой она видела его лицо в бликах лунного света, падавшего сквозь листву.
«Господи, — молила она, — господи, на один только миг сойди с облаков, умоляю тебя…»
— Я не знаю, что ты думала обо мне. Знаю только, что думали другие, когда говорили: «Таго, у этой девочки нет никого… Мингу ведь нечего считать… Таго, она подрастает и становится красивой, и на нее уже заглядываются мужчины, а учить ее уму-разуму некому». Боже мой, как я тогда бесился…
Выходит, я должен был приходить к тебе и давать советы… Стать, так сказать, твоим опекуном! Мне это казалось насмешкой… Я редко тебя видел, но и я заметил, что ты выросла и стала очень, очень красивой…
Сперанца ждала, напряженная, как лук с натянутой тетивой.
Таго отнял руки от ствола липы и на шаг отступил. Опустив голову, он скручивал сигарету.
— И я тоже ревновал… я ненавидел всех, кто говорил мне, какая ты красивая…
Он неожиданно повернулся и опять приблизился к ней.
— Вот почему вчера вечером я не выдержал. Вот почему… Он оборвал фразу и сжал Сперанцу в объятиях.
Господь бог сошел с облаков…
«Сколько разговоров… — улыбнулась она про себя, — сколько разговоров, чтобы поцеловать меня…»
— Спере, — ласково шептал Таго, — Спере, что мы затеяли? Я не могу предложить тебе безмятежную жизнь. У нас у всех здесь в долине жизнь не очень-то красивая и легкая… Но у меня, в частности, есть еще дело, которое всегда будет на первом плане… Ты будешь не очень-то счастлива, Спере.
Он смотрел Сперанце в глаза и гладил ее волосы.
— Почему ты ничего не говоришь?
— Я не знаю… — прошептала Сперанца и вдруг крикнула в каком-то порыве: — Таго, милый! Умоляю тебя, Таго… Хотя бы в этот вечер дай мне быть счастливой… Потом ты мне скажешь все, что хочешь… Но пусть у меня раз в жизни будет счастливый вечер… Один-единственный вечер… Я не прошу многого…
Это говорила не женщина; во всяком случае не такая женщина, с какой, быть может, хотел бы Таго связать свою жизнь. Это говорила Сперанца в свои шестнадцать лет, это девочка умоляла его со слезами в голосе…
Юная и влюбленная Сперанца отстаивала свое право на малую толику счастья.
— Хорошо, дорогая, — прошептал Таго и зарылся лицом в ее волосы, чтобы скрыть слезы.
Уже высоко в небе стояла полная луна, когда, выскользнув из узорчатой, как кружево, тени липы, Сперанца побежала по пустынной дамбе, тоненькая, босая, легкая, как тень.
Глава тридцать первая
Сперанца навсегда сохранила воспоминание об этом лете. Солнце, казалось, опрокинулось в долину. Шла жатва, и повсюду, куда ни кинешь взгляд, золотом пламенели хлеба.
Даже небо отражало эту слепящую желтизну, и глаз отдыхал лишь на маячивших вдали рядах тополей и извилистой ленте дамб — единственных зеленых оазисах в этой раскаленной равнине.
Сперанца вместе со всеми работала на солнцепеке. Она была счастлива, и даже когда и небо и земля дышали палящей жарой, ее, усталую от непосильного труда, до того переполняло счастье, что она вдруг начинала петь.
В сентябре Сперанца должна была выйти замуж.
Она уже вычистила и обила изнутри холстиной старый сосновый сундук и сложила в него те немногие еще не ношенные, но пожелтевшие от времени вещи, которые оставались от приданого матери, предварительно выстирав их, как водилось в долине, в росную ночь при луне, и теперь собиралась прикупить кое-что из самого необходимого.
Таго занимался домом: не могли же они жить вдвоем в каморке Сперанцы или в закутке кухни, где спала Минга. После смерти Джузеппе и Цвана Таго перебрался было в долину, сняв комнату в самом поселке. Но теперь он снова переселился в старую хибарку, чтобы отремонтировать ее, сделать пригодной для жилья. Работы по осушке болота к тому времени уже значительно продвинулись, и хибарка стояла теперь недалеко от зоны мелиорации.
— Когда до нее доберутся совсем близко, ее снесут… — замечали люди.
— Что ж! Мне помогут ее перенести на другое место, — отвечал Таго. — Ведь дом-то разборный. Вытащил гвозди — и готово!
Он любил в шутку называть свою хибарку «особняком» и охотно посмеивался над этим вместе со всеми.
— Проходил здесь один человек, — шутил кто-нибудь, — и спрашивает: «Что это за чудеса у вас творятся? Там, на болоте я видел какого-то парня, который возводит стены с помощью рубанка».
— Плохо же он видел! У меня и рубанка-то нет! Одним топором приходится орудовать!
Сперанца не знала, как у него подвигается дело. Она еще не видела хибарки, потому что у них был такой уговор: она пойдет туда, только когда Таго закончит всю работу.
Но она открыла, что с высокого тополя на изгибе дамбы видно гребень крыши и угол хибарки. Частенько к вечеру она влезала на него и, примостившись на суке, глядела, болтая ногами, на этот деревянный домишко, в котором ей предстояло поселиться, и думала о занавесках, которые она видела на рынке и которые ей так нравились, о горшках с геранью, которые она расставит на подоконниках, и о сверкающей медной кухонной утвари…
«А как быть с мебелью? — размышляла она. — У обоих вместе кое-что наберется, но ведь этого так мало…»
Не хватало еще очень много. Но, мечтая то об одной, то о другой покупке, Сперанца не забывала старой привычки перемежать мечты подсчетами.
Вечерами Таго приезжал в Красный дом и вместе со всеми его обитателями подолгу сидел на лавочке, толкуя с Надаленом и другими мужчинами.
Теперь, когда Сперанца вот-вот должна была выйти замуж, Эмилия подобрела и время от времени вмешивалась в разговор, подавая советы.
Когда Таго приезжал, у него всегда была прикручена к раме велосипеда какая-нибудь дощечка.
— Что это?
— Кусочек особняка!
Но когда Таго не приезжал, Сперанца сразу исчезала, и вскоре ее можно было видеть на вершине ее любимого тополя.
Ночью, даже при полной луне, трудно было что-нибудь разглядеть вдали, и Сперанца не столько видела, сколько угадывала угол хибарки, выдававшийся из камышей.
