Уинстон Грум - Гамп и компания
Пока малыш Форрест ждал у двери, я подошел, представился и сказал ей, зачем я здесь.
— Отлично, — говорит Элайн, — но вы прибыли немного рановато. Большинство народа только часиков через пять-шесть здесь показывается.
— Что? Они едят где-то еще, а потом приходят сюда? — спрашиваю.
— Нет, дурачок. Они все на приемах с коктейлями, представлениях, открытиях и тому подобном. Это заведение — для позднего вечера.
— А вас не затруднит, если мы тут устроимся и немного поедим?
— Да пожалуйста.
— А вы примерно представляете себе, какие знаменитости смогут попозже здесь появиться? — спрашиваю.
— Думаю, те же, что и обычно: Барбра Стрейзанд, Вуди Аллен, Курт Воннегут, Джордж Плимптон, Лорен Бэколл. И кто знает, быть может, Пол Ньюмен или Джек Николсон сейчас в городе.
— Они все сюда приходят?
— Иногда приходят. Но послушайте, есть одно правило, и вы не должны его нарушать. Нельзя подходить к столикам этих знаменитостей и как-то их раздражать. Никакой фотосъемки, никакой звукозаписи, вообще ничего такого. В общем, вы просто сидите вон за тем большим круглым столом. Он называется «семейный стол», и, если какие-то знаменитости входят и никаких других распоряжений не делают, я сажаю их туда, и вы можете с ними поговорить.
Так мы с малышом Форрестом и сделали. Мы съели весь ужин и десерт, а затем еще десерт, но к Элайн к тому времени прибыла лишь небольшая кучка людей. Я понимаю, что малышу Форресту все это уже надоело, но также прикидываю, что это мой последний шанс поразить его Нью-Йорком. Как раз в тот момент, когда он уже буквально корчится за столом, желая уйти, дверь открывается и в ресторан входит не кто иная, как Элизабет Тейлор.
После этого заведение начало очень быстро наполняться. Брюс Уиллис, Дональд Трамп и кинозвезда Шер. Понятное дело, входит Джордж Плимптон со своим приятелем, неким мистером Спинелли, а также писатель Уильям Стайрон. Вуди Аллен прибывает с целой свитой — и то же самое писатели Курт Воннегут, Норман Мейлер и Роберт Лэдлем. Там были всевозможные красивые люди в дорогих одеждах и мехах. Про некоторых из них я читал в газетах и все пытался объяснить малышу Форресту, кто они такие.
К несчастью, у всех у них, похоже, другие планы, и садятся они друг с другом, а не с нами. Через какое-то время Элайн подходит и садится — думаю, чтобы мы себя такими одинокими не чувствовали.
— Думаю, сегодня у них легкая холостяцкая вечеринка, — говорит она.
— Угу, — говорю. — Но если нам нельзя с ними поговорить, может, вы нам расскажете, о чем они друг с другом толкуют? Просто чтобы дать малышу Форресту представление, о чем знаменитости разговаривают.
— О чем они разговаривают? — переспрашивает Элайн. — Ну, кинозвезды, могу себе представить, обычно о самих себе говорят.
— А как насчет писателей? — спрашиваю.
— Писатели? — говорит она. — Гм. Эти всегда говорят примерно об одном и том же — о бейсболе, деньгах и задницах.
Примерно в этот момент дверь открывается и входит какой-то чувак. Элайн тут же манит его к «семейному столу», чтобы он с нами сел.
— Итак, мистер Гамп, я хочу, чтобы вы познакомились с мистером Томом Хэнксом, — говорит она.
— Рад с вами познакомиться, — говорю я и представляю его малышу Форресту.
— А я вас по телевизору видел, — говорит малыш Форрест.
— Вы актер? — спрашиваю.
— Как пить дать, — говорит Том Хэнкс. — А вы кто?
Тогда я рассказываю ему самую малость про свою пеструю карьеру. Том Хэнкс немного послушал, а потом говорит:
— А знаете, мистер Гамп, вы определенно чувак любопытный. Похоже, кто-то должен о вашей жизни фильм снять.
— Не-е, — говорю. — Никого такая глупость не заинтересует.
— Как знать, — говорит Том Хэнкс. — Люди говорят: «Жизнь — она вроде коробки с шоколадками». Между прочим, у меня тут как раз под рукой коробка с шоколадками. Не хотите ли немного купить?
— Не-е, — говорю. — Я к шоколаду не особо. Но все равно спасибо.
Том Хэнкс как-то странно на меня смотрит.
— А я всегда говорю: «Если человек дурак, то и вид у него дурацкий». — С этими словами он встает и направляется к другому столику.
На следующее утро в конторе Айвена Бузовски начинается нешуточный переполох.
— Ах, боже мой! Ах, боже мой! — вопит мисс Хаджинс. — Мистера Бузовски арестовали!
— Кто арестовал? — спрашиваю.
— Полиция! — орет она. — Кто же еще людей арестует? Они его в тюрьму забрали!
— А что он сделал?
— Инсайдерная торговля! — заходится мисс Хаджинс. — Его обвинили в инсайдерной торговле!
— Но ведь я президент отделения инсайдерной торговли, — говорю. — Почему же меня не арестовали?
— Это еще не поздно сделать, большая шишка. — Голос принадлежит здоровенному, уродливому на вид детективу, который стоит в дверном проходе. За ним — два легавых в форме.
— Теперь идем с нами подобру-поздорову — и никаких проблем.
Я сделал, как он сказал, но его последние слова оказались чистейшим враньем.
Так меня опять в тюрьму посадили. Я должен был понимать, что все это не может продлиться вечно, но никак не ожидал, что это станет таким большим делом. Арестовали не только Айвена Бузовски. В тюрьму также бросили Майка Маллигана и множество другого народа из этого бизнеса. Мисс Хаджинс тоже посадили под замок как «важного свидетеля». Мне позволили сделать один звонок, а потому я позвонил малышу Форресту в Хелмсли и сказал, что к ужину домой не приду. Я просто не мог ему сказать, что его папашу опять в тюрягу загнали.
Айвен сидел в соседней со мной камере, и выглядел он к моему удивлению совершенно спокойным.
— Ну вот, Гамп, — говорит он. — Теперь, по-моему, настала пора провести ваше представление с дрессированным медведем.
— Угу, а что это такое?
— Просто делайте то, что вы делали для полковника Норта — лгите, покрывайте, берите на себя вину.
— Чью вину?
— Да мою, дубина! А чего ради, черт возьми, я сделал вас президентом отделения инсайдерной торговли? Ради ваших мозгов и внешней привлекательности? Ради того, чтобы вы взяли на себя весь жар в подобном случае — вот зачем я вас нанял.
— Гм, — говорю. Я должен был понять, в чем тут подвох.
Следующие несколько дней добрая сотня полицейских, адвокатов и следователей допрашивает меня насчет всевозможных финансовых агентств. Но я ничего им не говорю. Я просто держу свой большой рот на замке, и это капитально их обламывает, но ничего поделать они не могут. Их там такая уйма, что я уже не разбираю, кто из них представляет меня, мистера Бузовски и Майка Маллигана, а кто против нас. Хотя мне это без разницы. Я молчу как моллюск.
В один прекрасный день тюремный охранник приходит и говорит, что ко мне есть посетитель.
Когда я пришел в помещение для визитов, это оказался малыш Форрест.
— Откуда ты узнал? — спрашиваю.
— Как я мог не узнать? Про тебя писали во всех газетах, и по телевизору тоже показывали. Говорят, это крупнейшая заваруха со времен нефтяного скандала в Типот-Доуме.
— Со времен чего?
— А, проехали, — говорит он. — Короче, мне в конце концов пришлось встретиться с миссис Хелмсли, про которую ты говорил, что она вся такая милая.
— В самом деле? Ну как, она хорошо о тебе заботится?
— Еще как — вышвырнула меня на улицу.
— Чего-чего?
— Вышвырнула нас на улицу вместе со всеми вещами. Сказала, мол, не потерпит, чтобы в ее отеле проживал мошенник.
— Так как же ты теперь?
— Я устроился мыть тарелки.
— Ну, у меня в банке есть кое-какие деньги. Где-то в моих вещах есть чековая книжка. Можешь ею воспользоваться, чтобы найти себе жилье, пока не вернешься домой. Там даже может хватить, чтобы забрать меня отсюда под залог.
— Ладно, сделаю, — говорит он. — Но похоже, что на этот раз ты капитально влип.
В этом малыш Форрест, судя по всему, прав.
После того как выкуп был заплачен, мне позволили пока что выйти на свободу. Но недалеко. Мы с малышом Форрестом сняли квартиру в доме без лифта, полном преступников, нищих и проституток.
Малышу Форресту интересно было знать, что я собираюсь делать, когда состоится суд, но по правде, я сам этого не знал. В смысле, меня наняли, чтобы взять на себя вину, а есть определенное достоинство в том, чтобы сделать то, что ты должен. С другой стороны, мне вроде как не казалось справедливым проводить остаток жизни за решеткой, тогда как Айвен Бузовски и Майк Маллиган будут и дальше наслаждаться всеми прелестями роскошной жизни. В один прекрасный день малыш Форрест напрямую меня об этом спросил.
— Знаешь, — говорит он, — я был бы не прочь снова смотаться к статуе Свободы. Мне вроде как та поездка понравилась.
Так мы и сделали.
Мы сели на экскурсионный катер до статуи, и вся она была такая славная и сияющая в предвечернем солнце. Затем мы остановились и прочли надпись про «усталых, бедных и страждущих, мечтающих о свободе». Дальше мы поднялись на верхушку факела и посмотрели оттуда через залив на Нью-Йорк и на его небоскребы, которые, казалось, уходили прямиком в облака.
