Александр Снегирёв - Тщеславие
— Для вручения приглашается неподражаемый... — начал кумир девочек.
— ...стремительно ворвавшийся в русскую литературу... — добавила по бумажке звезда реалити.
— Сергей Геленский! — выкрикнули они хором.
Возникла мгновенная пауза. Запинка. Из первых рядов крикнули: «Гелеранский!»
— Что? Прошу прощения... Сергей Гелеранский! — в одиночку исправился кумир девочек.
Гелер вбежал на сцену, как боксёр на ринг, подпрыгивая и поводя плечами. В ярком свете обнаружилось, что Гелер обут в новенькие ботинки. Если лично меня спросить, какой предмет гарде[192]роба может хорошенько подставить человека, я отвечу — новенькие ботинки. Более броской и притягивающей взгляд штуковины ещё не придумали. Даже если быть абсолютно голым и обуться в новенькие ботинки, то все смотреть будут именно на них, а не на что-то другое. Всё равно, что светофор на ноги нацепить. Ботинки Гелера выглядели порядком веселее, чем лицо. Путаница с фамилией дело весьма неприятное, особенно если ты «неподражаемый» и «стремительно ворвавшийся».
Димка скосился на филологиню, на Яшу-Илью, на Лису и Марата. У каждого нервозность проявлялась по-своему. Яша-Илья, стоявший рядом с Димкой, переминался с ноги на ногу и слал кому-то эсэмэски. На зал Яша-Илья даже не смотрел. Можно было подумать, что крепыша и лжеветерана вытащили сюда против воли и его мучает смертельная скука. Однако Димка видел, что экран телефона крепыша мёртв. Яша-Илья слал эсэмэски с выключенного телефона. За Яшей стояла филологиня, на её лице застыла презрительная, вальяжная улыбка. Пальцами филологиня сжимала свой бутафорский живот. Так качки тискают резиновые мячики для тренировки запястий. Будь она беременна взаправду, можно было бы опасаться за то, что ребёнок появится на свет с вмятинами от её пальцев. Лиса, казалось, чувствует себя спокойнее всех. Фингал почти не заметен, лицо расслаблено, лёгкая улыбка, в глазах ос[193]мысленность. Ничего бы не выдавало Лису, если бы не поминутное движение плечами. Лиса то и дело покручивала ими, как будто лямки платья доставляли ей неудобство. Марат стоял не шевелясь, с лицом каменным и бледным. Остекленевшие глаза смотрели в одну точку, не моргая. Если раньше Марат хлопал веками чаще нормы, то теперь они не закрывались вообще. Димка вдруг осознал, что ни Яша-Илья, ни филологиня, ни Лиса, ни Марат не знают ничего заранее. Никому не намекнули. Все были на грани обморока. «Что же делать? Может, просто прятаться от камер, а деду завтра правильные газеты подсунугь, а? Не могу же я из-за его сосудов всё потерять! Я его люблю, конечно. Он со мной в поле воздушного змея запускал. Синего с алой лентой... Когда я мелкий был... Да и терять пока нечего... Надо настроиться. Победа! Победа! Победа! — принялся заклинать про себя Димка. — Успех, слава, женщины, благодарственная речь, как на «Оскаре», прыгнугь через голову, как футболист после гола... Прыгнугь вряд ли получится, но вот пошутить, чтобы зал грохнул смехом, это можно. — Он почувствовал, как дрожат колени. Переступил с ноги на ногу, всё равно дрожат. — ...Чтобы толпа журналисток с цветными елдаками микрофонов осаждала, чтобы лицо на глянцевых обложках по всему городу. Мне нужна эта чёртова БУКВА! Я заслужил её больше остальных! Обещаю отдать деньги другим, мне они не нужны, Юлька всё равно ушла, но статуэточку... [194]статуэточку мне!.. Кому бы отдать деньги? — Димка добросовестно стал всеми своими мыслями показывать Богу, что он взаправду поделится, не кинет. Не ради денег он здесь. Дед со своими сосудами и воздушным змеем затерялся где-то в дымке прошлого. — Лисе, Яше-Илье, филологине, поэтессе Наташке. Всем понемногу. Но если раздать всем, это всё равно никому не поможет, проще себе оставить»...
— Я долго говорить не буду. Все ребята талантливые, с большим будущим, — произнёс Гелеранский, вертя золотой буквой «А» на мраморной плашке. Вживую буква оказалась больше, внушительнее, чем Димка ожидал. Две палки «домиком» и одна поперёк. Крепкая конструкция.
— Победитель в номинации «рассказы»...
«Если Гелер начнёт с «Ми...», значит, это я, Димка Козырев, то есть Михаил Пушкер, если с «Ма...» — Маринка-Лиса или Марат...» Ожидание приговора по призу сродни ожиданию, когда дантист надвигается на твой разинутый рот с бормашиной. Ты пристёгнут и покорен. Вот-вот жужжащее жало коснётся тебя. Будет больно или не будет? Боль или не боль... И когда понимаешь, что машинка уже буравит твой зуб, а боли нет, испытываешь счастье.
— По... — начал Гелеранский.
«Всё! Полина Гончарова! Филологиня»! — рухнуло Димкино сердце, и весь он полетел в тартарары.
[195] — ...Пушкер Михаил! — выстрелил Гелеранский, перескочив с «по» на «пу», и резко протянул Димке золотую букву.
— Пушкер?! Пушкер???!!! — тупо переспросил Димка и выбросил руку за статуэткой. Тут он заметил, что из-под ногтя большого пальца течёт кровь. Очень быстро и обильно. Капля, стремительно налившись, сорвалась на пол. Ещё. Ещё. И Гелер увидел кровь. И вот Димка стоит, протянув руку к статуэтке, и не берёт её. Цвет у крови такой весенний, яркий, свежий. Ещё капля.
Это он руки теребил, пока решение жюри объявляли, и содрал корочку с ранки. С той ранки, которая получилась, когда он перед приездом в «Полянку» ноготь неудачно отстриг. Не почувствовал даже, как содрал. Ещё капля.
Димка схватил, наконец, букву за золотую перекладину, как хватаются спецназовцы за перекладину верёвочной лестницы, брошенной с родного вертолёта, когда задание выполнено и герои бегут от разъярённых варваров. Лиса крутанула плечами, вроде метательницы молота перед броском, и вся покраснела, и как-то набухла. Марат не шелохнулся, только стал моргать частой очередью. Филологиня смяла свой живот так, как мнут женские груди после армии. Яша-Илья что есть мочи нажал на клавиатуру. Громко заиграла стартовая мелодия Nokia. Телефон, наконец, включился. Новая капля сбежала с пальца, повторила золотую линию буквы, за[196]мешкалась на мраморной плашке и плюхнулась на паркет.
Димка неловко подпрыгнул. И ещё. На этот раз прыжок получился эффектнее. Димка подпрыгнул снова и снова и так раз десять, не меньше. Букву держал высоко над головой. Мелькали лица тётенек из литературных кругов с холодными улыбками, оживившиеся лица фотографов и телеоператоров, наводящих объективы, лица ведущих с улыбками, застывшими и профессиональными, лица бывших, побеждённых уже, соперников. Димка был счастлив. Кровь теперь текла по его сжимающему желанный металл кулаку. Кровь пересчитывала его пальцы. Финишная лента была сорвана его пульсирующей от надрывного бега грудью.
Как контуженный, он сошёл со сцены. Видел картинку вокруг, но не различал голосов. Только сказал «спасибо» и больше ничего. Все намеченные слова позабылись. Его догнала девушка с красным пакетом. Подарки от спонсоров.
* * *
Вручения продолжились. Димка сосал раскровлённый палец. Объявляя выходящих на сцену, кумир девочек и звезда реалити постоянно сокрушались об отсутствии министра культуры, который очень хочет обратиться к собравшимся, но задер[197]живается на совещании. В промежутках между молодыми на сцену вызывали стариков, которых поощряли за заслуги перед литературой. Старики шли к сцене медленно, опираясь на палки. Это были седые сухие мужчины с лысинами и большими горбатыми носами. Многие принимались говорить мимо микрофона, и тогда им кричали из зала и делали знаки, дескать, не слышно. Выступающие не понимали, и кто-нибудь из ведущих подталкивал очередного старика к микрофону. Они благодарили срывающимися хриплыми голосами и троекратно целовали ведущих, особенно задерживаясь на мулатистой звезде реалити-шоу. Ведущие же говорили со стариками нарочито упрощёнными фразами и довольно громко, как разговаривают с детьми, иностранцами или умственно отсталыми. Несмотря на финансовый кризис, старики получали конверты с наличными и пакеты с подарками от спонсоров, с удовольствием прикладываясь к девице, которая эти пакеты подтаскивала.
Димка приткнулся на первое свободное кресло рядом с двумя типами: один усатый и в очках, а другой усатый и бородатый, но без очков. Имя каждого удостоенного награды пенсионера они комментировали тихими возгласами «старый мудак и пьяница».
Один из удостоенных в благодарственной речи через слово поминал великого русского поэта:
— Если бы не Пушкин... Я и Пушкин... Пушкин духовно меня благословил...
[198] — Пока ты о Пушкине думал, рубль падал и рынки чуть не наебнулись, — ехидно шипели Димкины соседи.
В качестве развлекательных вкраплений между вручениями выступали отдельные певцы и небольшие коллективы. Здесь тоже оказались свои опоздавшие и заболевшие. Кумир девочек-подростков и звезда реалити ссылались на пробки и внезапные гастроли, оправдываясь зачем-то перед гостями за то, что вместо заявленного известного артиста выступит другой, неизвестный. Первым из второго состава на сцене оказался донжуан не первой и даже не третьей молодости, весь как-то подобранный кверху. Как будто его кто-то невидимый всегда за шкирку держит. Брюки не прикрывают щиколотки, но зато натянуты почти до груди и застёгнуты в районе солнечного сплетения на топорщащуюся пуговку. Туловище и шея при этом очень короткие. Пел донжуан, естественно, о любви и собственном непостоянстве. Исполнив что-то на бис, он послал в зал залихватский воздушный чмок и удалился за кулисы. Зрители проводили исполнителя овацией.
