Олег Красин - кукла в волнах
Однако встретиться вечером нам с Илоной не удалось. В Азовск отправлялось несколько автомобилей с имуществом, и потребовались старшие машин. Шахно знал, что замполит батальона отзывает меня, и назначил старшим на один из «Уралов», в который загружали учебные бомбы. Пришлось спешно собирать вещи, хорошо хоть их было не много.
Посреди сборов в комнату зашел Терновой.
— Уезжаешь? — спросил он, присев на кровать.
После моего резкого с ним разговора в автопарке, он какое-то время меня сторонился, да и я не горел желанием с ним общаться. Но здесь мы оба поняли, что очень скоро военная жизнь раскидает нас и мы больше, по всей видимости, не увидим друг друга. Я ответил:
— Еду старшим машины. Ты, наверное, тоже скоро будешь в Азовске, оформишь документы и поедешь в ЗабВо?
Терновой грустно вздохнул, не отвечая на мой вопрос, потом взял две кружки и налил туда «сороковника» из банки.
— Ну что, замполит, не держи на меня зла! Давай выпьем за удачу, чтобы она нас не покидала!
Мы выпили, глухо чокнувшись алюминиевыми солдатскими кружками. Потом я сказал:
— Сергей, у меня есть одна просьба. Извинись, пожалуйста, за меня перед Илоной. Я обещал ей вечером прийти, но не могу.
— Хорошо! — кивнул головой Терновой, — всё сделаю.
Позднее, я узнал, что Терновой выполнил мою просьбу, сообщив девушке о моём внезапном отъезде. Когда он приехал в Азовск для оформления перевода, мы с ним разминулись и не встретились. Больше я его никогда не видел.
Но всё это было уже после моего отъезда.
Я садился в кабину «Урала» и невольно окинул взглядом бараки нашего лагерного аэродрома, где провел последние три месяца. Сложные, противоречивые чувства овладели мною. С одной стороны я покидал друга, с кем близко сошелся в последнее время, а с другой… Предстоял сложный, мучительный разговор с Илоной, который должен был привести к разрыву наших отношений. Что поделать, если я её не полюбил? А морочить ей голову дальше? К чему? И всё же, было тяжело сразу рвать отношения.
Вздохнув, я захлопнул дверцу кабины. Первые машины колоны, груженные солдатскими койками, матрасами и другим имуществом, медленно тронулись из лагеря. Наш «Урал» немного пофырчав, тоже двинулся следом. Посмотрев в заднее окно кабины, я увидел ровные ряды стоявших вертикально в деревянной таре учебных бомб, окрашенных в серый цвет.
«Что же, — отметил я про себя, — перевернута еще одна страница жизни. Надо жить дальше, как написано у одного известного писателя. Надо жить дальше! Изумительно глубокая мысль! Вроде той, что если проснулся, надо почистить зубы или выпил пива — сходить в туалет».
Наташа тяжело переживала отъезд Сергея. Поздно осенью она появилась в Азовске бледная и сильно похудевшая, сказала, что выходит замуж за прапорщика — местного жителя Нижней Калитвы, служившего в танковой «учебке».
Я увидел её сидящей в автопарке и складывающей путевые листы для отчета. Может быть мой вид, эти путевые листы, что-то еще, напомнили ей жаркое лето на лагерном аэродроме. Она закусила нижнюю губу, синие глаза стали наливаться влагой, как будто она хотела заплакать, но из последних сил себя сдерживала. Пальцы, перебиравшие листы, разглаживали их бережно и нежно, словно она гладила лицо любимого человека. Внезапно мне вспомнился Тютчев:
«Она сидела на полу
И груду писем разбирала,
И как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала.
Брала любимые листы,
И чудно так на них глядела,
Как души смотрят с высоты,
На ими брошенное тело».
Мне вдруг показалось, что с помощью этих пожелтевших путевых листов она хотела вернуть назад что-то дорогое для неё, что-то чрезвычайно важное — то, что вернуть было уже невозможно. Как невозможно вернуться душе в покинутое тело.
Часть II. Азовск, основной аэродром
Глава 1
Азовск был таким же небольшим южным городком на море, как и лермонтовская Тамань, только без контрабандистов. Тёплое море, мелкое, нагретое солнцем и не остывающее до осени, зеленые сады, раскинувшиеся повсюду, мягкий южный говор.
Частный сектор города состоял из кирпичных домов, которые мне, выросшему в Сибири, где такие дома строились только из бревен, казались солидными, добротными, говорящими о достатке хозяев. Многие владельцы в глубине своих дворов, чтобы не пустовало место, возводили дополнительные строения в виде летних кухонь, небольших флигелей, которые сдавали внаем, в основном, военным.
Один из таких маленьких домиков снимал и я у хозяйки Нины Александровны. Обстановка в нём была самая неприхотливая, спартанская. Шкаф, стол с двумя стульями, кровать. В небольшой прихожей — газовая плита, за которой примостился голубой газовый баллон. Из вещей взятых напрокат — холодильник и черно-белый телевизор «Рекорд». Вообще у меня был минимум личных вещей, да и зачем они мне, когда в любой момент могли перебросить в новый гарнизон? Впрочем, небольшой комплект гражданской одежды всё-таки имелся.
На столе в комнате стоял купленный в комиссионке магнитофон «Панасоник». Вот, собственно и всё.
Хозяйка Нина Александровна была своеобразной женщиной. На вид, ей было около шестидесяти, давно разведена, жила одна. Порою, она находила одиноких мужиков своего возраста, которые к ней временно подселялись. На юге таких мужчин называют «примаками». Чем богаче был мужичок, чем больше он имел за душой, кроме пенсии, тем, разумеется, было лучше.
Моя хозяйка, в общем и целом, была незлым человеком. В то же время, развод с мужем, покинувшим её ради молодухи, заставил смотреть на мир с пессимизмом, вернее на мужскую половину мира. Она пришла к выводу, что от каждого нового мужчины, становившегося у неё примаком, надо было что-то урвать. Как говорится: «С паршивой овцы хоть шерсти клок!»
Родила она поздно — её дочь, которую звали Оксана, была чуть старше меня. Когда я поселился во флигель, молодой и неженатый, то вполне естественно, что дочка стала уделять мне повышенное внимание. Например, Оксана частенько заходила, чтобы спросить что-то совершенно пустяковое и, при этом, садилась на один из стульев, принимая шутливо-вызывающую позу. Летом она надевала легкие платья, почти все из прозрачной ткани, чтобы непременно просвечивали трусики и бюстгальтер.
Но женитьба не входила в мои планы. Оксана это поняла, только, как большинство упрямых женщин, не оставила своих провокаций. Она считала, что может случиться момент, когда я не выдержу и сдамся на милость победителя. Это продолжалось до тех пор, пока на её горизонте не появился богатый вдовец, армянин — их на российском юге проживает множество. Говорят, что первые поселения армян были основаны еще при Екатерине II.
Армянин, к моему облегчению, тоже положил глаз на Оксану. Вскоре сыграли свадьбу, и она ушла жить к мужу. Таким образом, больше всех за Оксану радовалось двое: её мать и я. Нина Александровна была довольна как мать — наконец-то, пристроила дочку, а я, оттого, что освободился от плотной опеки девушки, вступившей на тропу охоты.
В конце концов, если каждый день смотреть на соблазнительное тело, то можно и не выдержать. Под бдительным оком хозяйки наша связь не осталась бы незамеченной. Я думаю, её дочь и не стала бы ничего скрывать — меня бы просто поставили перед дилеммой: женитьба или партком, причем, обращение в партийную организацию однозначно бы поставило крест на моей карьере.
Примерно в такую ситуацию попал комсомолец полка Юрка Ющенко. Он познакомился с одной девушкой, работавшей в штабе нашего батальона в службе АТИ[16]. Долго обхаживал её, потом, наконец, пригласил к себе во флигель. Своих друзей, которые с ним проживали, попросил освободить помещение на одну ночь.
Девушка, конечно, поняла, что означает вечернее приглашение в гости, и приняла контрмеры. Как вспоминал Юра, ночь была фантастическая. Правда, пробуждение — не очень. Над собой он увидел разъярённое лицо мамаши, узнавшей от предусмотрительной дочки адрес заранее. Мать с ходу начала обвинять бедного комсомольца в изнасиловании и пригрозила походом в партком полка. Ющенко признался мне, что в ту минуту чуть не поседел, прокляв все свои амурные похождения, тягу к сексу и вшитый в член шарик.
Спасла положение его хозяйка. Она услышала какой-то шум во флигеле у постояльцев, и пришла разведать, из-за чего разгорелся сыр-бор. Охватив всю картину своим хватким бабским глазом, она безоговорочно встала на сторону Ющенко и принялась крыть на чем свет блудливую дочь и ее мамашу. Она заявила, что девушку никто не насиловал, как никто не заставлял её оставаться ночевать. А так поступать, как они, могут только поганые люди. Короче говоря, Ющенко с той поры в отношениях с девушками стал архиосторожным.
