Юрий Рытхэу - В долине Маленьких Зайчиков
В перерыве Праву подошел к Ыттувги.
Представитель острова оказался словоохотливым собеседником.
– Плохо я выступил, – самокритично заявил он. – Как поднялся на трибуну, так забыл данное себе обещание не распыляться.
Ыттувги оглядывал зал. Изредка его взор задерживался на ком-нибудь, и он радостно кивал знакомым.
– Тут собралось больше оленеедов, чем оленеводов, – с иронической улыбкой заметил он. – Видал, какую якутскую ярангу навязывают нам для оленеводов? Смешно и грустно! Тащат во вчерашний день, в ярангу. А нам нужен легкий домик с окном, печкой… И такие домики есть! Вроде тех, что на станции «Северный полюс»… На Чукотке можно иметь стадо в миллион голов! Что бы ни говорили знатоки и экономисты, я считаю, что в принципе тракторные домики – это самое правильное. Во все отрасли хозяйства машина давно пробила дорогу, только оленеводство остается в стороне…
Видимо, будущая механизация оленеводческих бригад захватила Ыттувги по-настоящему. Вообще Праву заметил на совещании одно обстоятельство, обрадовавшее его: большинство выступавших оленеводов говорили от своего имени, высказывали собственные мысли, а не зачитывали их по бумажке, как водилось прежде.
Праву вернулся в гостиницу поздно вечером и сел писать отчет о делах в стойбище Локэ – завтра его должны были слушать на заседании исполкома.
Спать лег поздно, а утром ровно в десять часов уже входил в знакомое здание.
На заседании исполкома присутствовали Савелий Михайлович, секретари райкомов, руководители крупных предприятий.
Рассказывал Праву около часу.
Сидящий в первом ряду Савелий Михайлович повернулся к залу:
– Вопросы есть?
Присутствующие зашумели, заскрипели стульями, но не отзывались.
– Тогда разрешите мне, – сказал секретарь обкома. – Как вы думаете, Николай Павлович, что нужно сделать там в первую очередь?
– Послать туда Коравье, – после некоторого раздумья ответил Праву. – Очень способный человек. Просто удивительно, как он все быстро схватывает. Даже успел научиться читать… И еще: в этом году осенью открыть школу в стойбище. Для этого нужно построить какое-нибудь временное сооружение в виде большой яранги или палатки.
– Палатку не палатку, а временный щитовой дом надо поставить, – сказал Савелий Михайлович. – И послать в эту школу учителей, которые имеют опыт работы в кочевых школах.
– Где же мы найдем таких людей? – развел руками заведующий облоно. – У нас давно нет кочевых школ.
– Поищите. Запросите чукотский окроно, районные отделы народного образования, расспросите учителей. И обязательно, чтобы знали язык.
Прощаясь с Праву, Савелий Михайлович спросил:
– А как движется ваша научная работа?
– Никак, – ответил Праву. – Времени нет. Да и сейчас не это главное.
– Зря так думаете, Николай Павлович. Надо и для этого находить время. Пишет же Сергей Володькин стихи… А в общем вы делаете большую работу, товарищ Праву. Если будет нужна помощь – обращайтесь прямо ко мне.
Праву вышел из здания обкома, окрыленный дружескими напутствиями Савелия Михайловича. Он так и сказал: «Надо людям помочь за год пройти путь, который иные народы проходили веками…»
Целый день Праву бегал по разным учреждениям Магадана, выполняя поручения Елизаветы Андреевны. После обеда пошел в магазин и купил подарок Коравье – фотоаппарат «Смена».
Вечером поднявшийся ветер принес пахнущий морем туман. Праву шел по улице, вглядывался в лица прохожих, надеясь встретить кого-нибудь из знакомых. Но когда в толпе промелькнуло лицо Маши Рагтытваль, он не сразу сообразил, что это она. Опомнившись, кинулся вдогонку за девушкой.
Она шла легко, свободно, будто чему-то радовалась.
Праву слегка дотронулся до ее плеча.
– Здравствуй, Маша!
Маша Рагтытваль порывисто обернулась и, узнав Праву, смутилась. Лицо ее потемнело от прихлынувшей крови.
– Здравствуй, – медленно, с расстановкой произнесла она.
– Никак не думал встретить тебя здесь! – радостно проговорил Праву. – Ты никуда не спешишь?
– Нет, я просто гуляю, – ответила Маша. – После работы хочется подышать свежим воздухом.
– Так ты теперь здесь работаешь? А Еттытегин мне писал…
– Я здесь на курсах, – объяснила Маша. – Приехали изучать электронный станок для производства клише. Потом обратно домой поедем.
Постепенно она оправилась от смущения.
– Сколько лет мы не виделись? – спросила она. – Сейчас сосчитаю. Два года ты учился в педучилище, пять лет провел в Ленинграде. Семь лет!
– Значит, тебе сейчас двадцать два года, – сказал Праву. – Вот как быстро растешь! И как я мог ухаживать за такой малюткой? – пошутил Праву.
Он искоса смотрел на девушку. Красивая стала. Сердце Праву сжалось от нежности.
– Ты стала очень красивая.
– Ого! Это в университете учат говорить комплименты девушкам? – шутливо заметила Маша.
– Нет, я серьезно, – сказал Праву.
Они зашли в парк, прошлись по длинной аллее. Постояли у теннисного корта, наблюдая за игрой, вместе с другими зрителями аплодировали городошникам. Заглянули в металлическую клетку, в которой расхаживала почерневшая от грязи медведица Юлька. Она мало походила на белых медведиц арктических просторов, а больше – на большую облезлую собаку.
Присели отдохнуть на скамейке.
Маша Рагтытваль болтала без умолку. Рассказала обо всех своих школьных подругах: кто где учится, где работает, кто за кого вышел замуж.
Вдалеке играла музыка. Смятенные звуки, разорванные ветром, носились по парку, теряясь в тонких стволах лиственниц. С бухты Нагаева тянуло сырым туманом. Он полз на город, захватывая улицу за улицей, дом за домом.
– А ты что молчишь? Ничего не рассказываешь? – спросила Маша, истощив запас воспоминаний.
– Пойдем ко мне в гостиницу, – предложил Праву. – Там будем разговаривать до утра.
Оставив девушку в номере, Праву спустился в ресторан, купил бутылку шампанского и несколько яблок.
– Это будет наш ужин, – сказал он, ставя все на стол.
– Я очень-очень рада, что встретила тебя, – призналась Маша. – Я часто вспоминала нашу детскую дружбу… За что выпьем?
– За нас с тобой. За наше будущее! – сказал Праву.
За окном быстро темнело. Праву рассказывал Маше о стойбище Локэ.
Она молча слушала и думала о чем-то своем.
Праву умолк. На столе стояли недопитые стаканы. Николай смотрел на девушку.
Ему хотелось поцеловать ее, но робость сковала его, даже голос охрип. Смочив горло шампанским, Праву сказал:
– Весной, когда стойбище Локэ переедет в колхоз Торвагыргын, я уйду из тундры. Буду жить в Анадыре, рядом с тобой… Хочешь?
– Приезжай, – просто ответила Маша. – В Анадыре много наших земляков живет.
– Я не к землякам, я к тебе хочу приехать… Маша встала.
– Мне пора. – Она подошла к Николаю и вдруг крепко поцеловала. – Приезжай в Анадырь.
Радость волной накатилась на Праву.
Маша уже стояла около двери и поправляла берет, а он все не мог опомниться. Хотелось дотронуться до своих губ – будто пальцами он мог нащупать след поцелуя; он чувствовал, что след остался, и боялся разжать рот, заговорить, чтобы не потерять его…
Праву провожал Машу, когда в утреннем тумане редко-редко встречались прохожие.
9
Коравье и Росмунта поселились в яранге Кымыргина. Стадо располагалось недалеко от горячих источников, и Росмунта могла хоть целыми днями купать Мирона в теплых целебных водах Гылмимыла.
Один тракторный домик не мог вместить всех пастухов, которые на летние месяцы перевезли к себе семьи, поэтому в лощине рядом с ним стояли яранги. Раз в неделю в стойбище приезжал развозторг: привозили хлеб, чай, сахар, табак.
Бригадир Кымыргин ворчал:
– Хоть бы раз привезли кино! Лучшего зрелища нет!
Коравье вежливо соглашался с ним и углублялся в газету, которую читал уже несколько дней. Ему не хватало изданий на чукотском языке, и он сокрушался, что не знает русского. Он старательно упражнялся в русской речи с зоотехником Мельниковым, делал попытки расшевелить неразговорчивого тракториста Глотова. И все же запас русских слов был слишком мал даже для того, чтобы прочитать заголовки в русских газетах.
Жена Кымыргина Вэльвунэ помогала Росмунте нянчить Мирона, который день ото дня становился все более требовательным. Волоски на его голове потемнели, но глаза по-прежнему отливали небесной синевой.
Вместе с другими пастухами Коравье ходил за стадом, таскал громоздкий аппарат с гексахлораном – средством против оводов. До ломоты в спине качал насос, опрыскивая испуганных оленей.
С радостным чувством предстоящего свидания с женой Коравье возвращался с пастьбы и, пока шел по тундре, успевал набрать для сына несколько горстей спелой морошки.
Росмунта встречала его не так, как в стойбище Локэ. Она быстро усвоила правила новой жизни, утверждающие равенство мужчины и женщины. Особенно следила она за чистотой и порядком, выучившись этому в медпункте у доктора Наташи.
