Сюльви Кекконен - Современная финская повесть
Туда мы и поедем с Кристиной. Нервы надо во что бы то ни стало привести в порядок. С какой стати мне противиться на этот раз, если я раньше не противился. Гляну, как всегда, одним глазком в бумаги и подмахну.
2
До полудня он знакомился с чертежами. В обеденный перерыв вызвал такси и поехал на пляж. Шофер попался знакомый, возил его и раньше.
— Берег будут застраивать. Еду взглянуть. Проект лежит у меня на столе.
— Рядом с новым микрорайоном? Мои знакомые там живут.
— Раньше это были предместья. В дни моей молодости.
— А теперь микрорайоны.
Добравшись до места, он попросил шофера подождать и вышел на берег. С моря немного дуло. Ветер был холодный. Мальчишки в трусах гоняли мяч. В конце пляжа — ближе к городу — стояла старая купальня с вышкой.
А народу-то сколько! Жуют завтраки. Откуда они взялись? Ведь не из города же на обеденный перерыв приехали? В лесу виднеются точечные дома. Там, наверно, столько контор и магазинов, что в перерыв народу на весь берег хватает. Может, разуться и пройтись босиком? Неудобно... Какой тут залив красивый. В нем и клев, должно быть, хороший. Интересно, кто здесь рыбачит?
Он разглядывал играющих мальчишек, завтракающих девушек и старых супругов, сидящих на скамейке. Девушки бросали в воду хлебные крошки. Освещенные солнцем, слетались чайки. В волнах и в воздухе стоял гомон.
Он направился к машине.
— Есть еще в Суоми красивые прибрежья, — заметил шофер.
— Похоже, и рыбы хватает.
— В город прикажете?
— Да, поехали обратно.
— И большой тут будет завод?
— Большой. Место хорошее.
Всю обратную дорогу он молчал, хотя шоферу и хотелось поговорить. Первым делом надо подписать бумаги.
А может, следует что-то сказать коллегам? Дело провалялось из-за меня так долго, что требует каких-то объяснений. Соберу-ка я всю компанию.
Вернувшись на службу, он заглянул к Ханнэсу. Тот еще не пришел. Госпожи Мякеля тоже не было. Пусто оказалось и за столом Хенрикссона.
Впрочем, можно это и с секретаршей уладить.
— Послушайте-ка, девушка, передайте, пожалуйста, инженерам нашего отдела, чтобы собрались в зале, у меня к ним разговор. Благодарю вас.
Посижу часок да подумаю, что им сказать. Длинных речей держать не буду. Скажу только, что ездил на место, ознакомился с документацией и убедился, что бумаги надо оформить сегодня же. Не волнуйтесь больше об этом. Вся задержка была только за тем, чтобы проучить важных господ, — пусть они тоже привыкают ждать. Вот и все.
Может, пора идти?
Нет еще. Пускай все соберутся.
Госпожа Мякеля, Хенрикссон, Ханнэс, Пюхянен, Саари, Алайоки и Рятю.
Все уже в зале.
О чем это они так горячо спорили и почему замолчали, едва я открыл дверь? Если бы это не касалось меня, они не примолкли бы так вдруг. Даже рты закрыть не успели.
— Итак, дорогие друзья, все ясно. Извините меня. Это простое дело провалялось так долго потому, что, как я сказал утром Ханнэсу, пусть господа подождут. Тут все было ясно с самого начала. Как вы знаете, наша задача самая несложная: проверять проекты, разработанные архитекторами, и подмахивать их. Вот и все. Обсуждать проекты — не наше дело.
Пожалуй, хватит?
Ханнэс закурил.
Может, и мне закурить?
— Дай-ка мне тоже! Спасибо. А вы что скажете?
— Мы все очень рады, что ты покончил с этим делом.
Это госпожа Мякеля. Больше она ничего не говорит. Только смотрит на своих товарищей. И снова молчание.
— Знаешь, как мы рады? За тебя, — говорит наконец Ханнэс.
— Что-то вы нынче неразговорчивые. Пожалуй, я вам еще кое-что скажу. Когда бумаги поступили к нам, я, признаться, плохо себя чувствовал. Не то сердце, не то другая какая-то чертовщина. Хотя документация была в порядке и правление благословило дело, я не мог себя заставить подписать, понадеявшись на вас. Решил сам проверить.
Он встал, прошелся по залу и быстро заговорил:
— Я ходил и ходил по комнате и не подписывал. Тянул время и мучил себя из-за сущего пустяка. Я проработал здесь тридцать лет. За это время через мои руки прошло пять-шесть десятков таких дел. И вдруг, поймите меня, вдруг я заметил, что из таких пустяков складывается вся жизнь человека. Только из пустяков. Я скоро выхожу на пенсию. Может быть, этот проект — последний для меня. К старости становишься иногда щепетильным, начинаешь смотреть на свои служебные обязанности с таких позиций, с каких их рассматривать не положено. Когда знаешь, что жить тебе осталось недолго, появляется желание отнестись к ним так, как велит собственная совесть. В истории с этим проектом дело обстоит так: место очень хорошее. Я там только что был. Это единственный клочок берега, где могут купаться и отдыхать живущие по соседству дети и взрослые. Весь остальной берег занят частными владениями. Когда хочешь пробраться к воде, с обеих сторон натыкается на заборы и надписи: «приват», «приват», «вход воспрещен». Я всю жизнь калечил свой город и другие города заводами и разными постройками... Кто знает, сколько в Финляндии таких мест, где могли бы зеленеть сады, но где по моему попущению выстроены какие-то чудища, сколько чистых вод испортили заводы на пятьдесят — семьдесят лет вперед только потому, что все мы — и я тоже — выслуживали надбавки к жалованью и повышение в должностях. А ведь мы думали, что живем как полагается. Но, дожив до моего возраста, вдруг спохватываешься...
О чем это я? Ведь я хотел сказать совсем другое. Вовсе не это. Они уставились на меня все, кроме Ханнэса, который глядит в пол, и госпожи Мякеля, которая покраснела и углубилась в созерцание своих лодыжек.
— Друзья мои, мы проработали вместе многие годы. Здесь моя работа, и именно здесь я должен что-то сделать, пусть даже самую малость, чтобы хоть раз в жизни решить что-то самостоятельно... Близится лето, а там такой хороший пляж. Надеюсь, вы понимаете, что не у всех детей такие отцы, которые могут приобретать собственные пляжи. Большинство финнов — это, благодарение богу, обыкновенный бедный люд, несмотря ни на какой рост жизненного уровня. На том берегу ребятишкам хорошо купаться, загорать и играть в мяч, а старикам приятно посиживать на скамеечках и смотреть на море. В детстве я все летние месяцы проводил на песчаном берегу. К старости начинает пробиваться память о детстве, мои подошвы, как прежде, чувствуют песок. Я не предаюсь теоретическим рассуждениям об ответственности или безответственности. Я думаю об этом прекрасном береге, и о море, и о том, как разумнее и естественнее их использовать. Пусть строят свой завод в другом месте. Кусочек природы и хорошее место для клева становятся очень важными вещами для человека в моем возрасте. Я не подпишу проект.
О чем я говорю? Я собирался сказать совсем не то. И все-таки мне сразу стало легче. Нельзя прокрутить свои слова обратно. Вот и хорошо. Пусть думают что хотят.
— Вот так. Теперь вы знаете мое мнение. Я все сказал. До свидания.
Закрывая дверь, он увидел, как Ханнэс воздел руки над столом, а госпожа Мякеля, кажется, хотела всех обнять.
3
Уже у самого сада, неподалеку от дома, он вдруг вспомнил о принятом утром решении: наслаждаться весной. Он остановился и оглядел деревья.
Вся вторая половина дня ушла на составление докладной записки. Пусть правление знает, что проект непригоден, что над ним надо еще поработать. Правда, и в настоящем виде его можно реализовать, если для строительства будет выбрано другое место. Как заведующий отделом, он предлагает...
Так он написал..
Когда у них будет совещание, я сам пойду и доложу... Но я ведь хотел поглядеть на весну... У дверей квартиры он спохватился, что забыл про лодки. Надо взглянуть, покрыли ли суриком ту маленькую моторку образца тридцатых годов? У него тоже такая. Вот уже лет двадцать. Печально, что всему на свете переваливает уже за двадцать.
Он глубоко вздохнул.
Чертовы кофеварщики. Не могут жечь свой кофе где-нибудь подальше от чужих квартир, этакие кофейные монополисты. При их сбережениях им и дела нет до всей городской бедноты.
Он поравнялся с лифтом. Там было пусто, и он вошел в лифт.
Кристина спала. Он догадался об этом по той тишине, которая царила в квартире. В прихожей он снял пиджак, сбросил ботинки, надел просторные сандалии и прошел на кухню. Он открыл кран, ополоснул теплой водой кофейник, влил туда шесть чашек холодной воды, поставил кофейник на плиту, чиркнул спичкой и включил газ. Из двух склянок — по шесть ложек из каждой — он всыпал кофе в кофейник.
Приоткрыв дверь спальни, он услышал тяжелое дыхание. Кристина спала, лежа на спине. Рот полуоткрыт, под глазами — синеватая желтизна. Дряблые голые руки. Двойной подбородок. Отвисшая кожа. Женщина под шестьдесят. Платье до колен. Под чулками — узлы вен.
