Сергей Солоух - Самая мерзкая часть тела
Эх. Скольких он, Игорек Цуркан, уже пересидел! Народ смывало, уносило, а он стоял, держался. Только вот радости от этого на три копейки. Жил не под небом, а под синей шторкой. Без утренней и без вечерней звездочки. Мог рот не открывать два дня, а глаз — только на четверть века. Короче, биоробот, труп на колесиках. А съездил в семьдесят восьмом на Всемирный фестиваль молодежи, и словно стало больше кровяных телец в угрюмой туше. Поднялся градус жидкостей в сосудах. Обрел там, вдалеке от Родины, казалось бы утраченный на веки вечные момент движения. Как будто начал снова принюхиваться к жизни Жаба.
Вот дискотеки. Заморская забава. Блестящая новинка вроде презерватива в смазке. Да мало ли, чего нарожают, придумают в Москве, какую спустят директиву сверху. Всемерно поддержать… направить… организовать… Равняйсь налево, честь отдать. Дело привычное. Назначил ответственного, бумаги выдал, полномочиями наделил. А сам, если тепло, на полигон училища связи, палить из калаша, дырявить черные мишени, валить… А если холодно, мороз и ветер, то ехать в зал «Химпрома». И пару часиков, без спешки естествовать грушу цвета салями. Похожую на печень. Сосредоточенно. Без слов. Достойное занятие.
Сложившийся порядок. Привычный ритм. Сломал. Нарушил. Лично возглавил компанию. Чутко следил за пульсом. Идею смотра не просто поддержал, одобрил, деньги нашел, пробил. И в боевой горячке дней, в водовороте комсомольском само мероприятие не пропустил. Был пару раз во время конкурсной недели. А на закрытие прибыл торжественно. Загодя, заранее и вместе с комсоставом. Все сабли и штыки, от синего прокопьевского галстука до алого московского.
Руки пожал героям-лауреатам, вручил призы и не уехал. Остался. И даже из закрытого буфета выходил. Разок, другой. Посматривал с балкона благосклонно, ухмылялся, покуда вечер ухал и гремел.
Глаз радовала банда Горного. Курчавенький президент музыкального шалмана. Тепленький дискжокей. Вылитый кубинский переводчик, товарищ Игнасио Кевлар. Пожалуй, только кожа посветлее, сливок побольше плеснули в кофе. И голубые, совершенно синие глаза. Но в этом даже был свой цимес. Отечественные конфетки-леденцы Игорек уважал больше, чем мокрые маслины других берегов.
А в остальном не отличишь. Как там на корабле, в карибских водах, где две луны. И тоже дискотека наяривала. Фестивальное открытие. Всем приглянулась. Полезно, красиво и никаких ненужных разговоров. Как кросс и баня. Музычка понятная и бицепсам, и трицепсам, и икроножным. Гремела. Коктейль со светом. И даже Жаба в круг ходил, переминался среди своих с блестящей ряхой.
Одно хреново. В баре только ром. Первач папашин, но в бутылке с этикеткой. Козе что бантик, то баян — воняет одинаково. Духан собачий никакой эстетикой не отобьешь.
— Пойдем, — Игната пригласил, — ко мне в каюту. Еще одна бутылка пшеничной, белой есть в заначке.
Просто поддать, немного подогреться, выпить для большей плавности движений. Ничего другого. Вел, как товарища по классовой борьбе. Представить себе не мог. Предвидеть, что повторится. Все будет точно также, как в снежном, замерзшем семидесятом. Здесь, в шоколаде тропиков. Только тень выпорхнет не из спичечной коробки ватера, а наоборот, нырнет в консервную банку гальюна. Ключицы клеятся к лопаткам, а теплые ладони принимают крюк. Шишку, шатун, движок. Единственную человеческую, гладкую часть его шершавого жабьего тела.
Перед отплытием еще часок успели у Игната дома покатать шары. И все.
С тех пор, как заведут этот тыдык-тыдык-та-тамм, Бони М, нет сердцу покоя. Тонкий бамбук хребта маячит перед глазами. Дугою лука загибается и сразу просится, сама ложится на тетиву стрела.
Блин! Елы-палы!
— Значит, «Икаруса» не надо, — уже шутя, совсем по-дружески, прощался Тимоха с Кузнецовым, — в «пазик» вполне поместитесь?
— Должны. А вот в Москву, — сказал вдруг Толик, мгновенно став пунцовым. От собственной дерзости сварившись, как ракообразное, — в Москву, пожалуй, лучше на "Икарусе".
— В Москву поедете со всеми вместе на поезде, — очень спокойным, деловым тоном отозвался товарищ Тимощенко. Понятно, кипяток по медным проводам не распространяется. Жидкость одностороннего действия. — Специальный поезд будет на Олимпиаду. Наш областной состав.
— Специальный поезд! Областной состав! — орал на кухне Кузня. Прыгал.
— Со всеми вместе. Наравне, — размахивал руками идиот. Кофейник опрокинул на штаны и чуть было не сделал из собственной ноги ветчину в оболочке.
Уши
Белая не шла. А красное пил, как слабительное. Три раза в день. Однако стула не было уже неделю. И вторые сутки отсутствовал Потомок. Мучительно хотелось увеличить дозу и частоту приема.
Но сердце, полый, конусообразный мышечный орган, подсказывало, шептало: не поможет. Ужасно чувствовал себя вице-президент дискоклуба "33 и 1/3" Иван Робертович Закс. Отвратительно. Сгущался мрак в его душе. От часа к часу настроение ухудшалось. Паскудней делалось и гаже. Хоть стекла бей и поджигай дома.
"А что? Разве я хуже Матросова или героя-пионера Марата Казея? — думал Иван. — Когда такие ужасные несправедливости в мире творятся, злодейский заговор основы общества и государства разрушает, что остается? Под танк ложиться? Вражеский пулемет своим телом накрывать?"
Да, только так! Хотелось подвиг совершить, деянье героическое во имя светлых идеалов и лучшего завтра. Но Ваня даже сопатку не мог расквасить соседу из комнаты напротив. Взорваться, выбить дверь, богатырем вломиться и раскассировать на шарики и ролики неумолкающий магнитофон. Никак! Полномочий не было. Не осталось. Никаких.
А еще месяц, полтора тому назад имелись. О-го-го. Иван мог строить, созидать. Разнообразных девушек любить и белую хлестать. Ел три, четыре раз в день и на горшок ходил стабильно перед сном.
Каких-то пять, шесть недель тому назад у Вани Закса была цель в жизни. Смысл и предназначение. Место в строю. Теперь лишь видимость. Давленье семьдесят на тридцать и нулевое потоотделение.
Обидно. Горько. Такой апрель. Вначале опустили из президента дискоклуба в вице, а восемнадцатого вообще из бюро вывели. Не просто в доверии отказали, а натурально лишили средств к существованию. Без ножика зарезали. Ну и пусть, ну и правильно, если Родине надо. Иван согласен был уйти, закрыть дверь комитета. Но из дискоклуба нет. Ни за что и никогда. Потому что не Матери-Отчизне это на руку, а лишь ее врагам. Заклятым и коварным. Судите сами.
Все шло по плану. Чин чином. В порядке подготовки к смотру-конкурсу на мартовском заседании комитета Иван провел устав и утвердил программу выступленья дискоклуба. Сам папку снес в обком, под роспись сдал и со спокойною душой махнул в деревню. На свадьбу к брату. Разве нельзя? Этот обряд еще не отменен. Солдаты и медсестры стране нужны. Люди должны рожать, удваиваться и утраиваться.
Отсутствовал ровно неделю. Все-таки праздник. Вернулся розовый от мамкиных блинов, голубоглазый от машкиной сметаны. Хоть мажь на хлеб, хоть бюст ваяй. Зашел в гудящий комитет, со всеми поздоровался.
— Ну, что, — спросил — уверенно, спокойно, как безусловный хозяин положения, бесспорный лидер, — согласовали?
— А, да… — странно замялся Олег Васильев. Что-то такое стал искать, нашаривать перед собою на столе, как будто его маленькие глазки резко выпали и он теперь их ищет. Собирает. — Жидок тут бегал, суетился позавчера, переделывал, но вроде бы успел. Успел. Все подписали.
— Что переделывал?
— Устав, — нашел Васильев, быстренько вставил лупалы, но словно другой стороной. Непрозрачной. — Из обкома позвонили, сказали, чтоб президентом обязательно был русский.
— Так он же…
— Понятно, но фамилия-то Кузнецов.
Свои. Вот что у Вани не укладывалось в голове. Свои топили. Топили, как лишнего котенка.
А ведь все было по уму. Закс — президент, Ким — заместитель по оргвопросам, и Кузнецов — художественный руководитель. Не подкопаешься. Не придерешься. Иван ведет и направляет, то есть за четкость и верность линии в ответе. Ким на дверях. С дружиной отсекает безбилетников, вертлявых чужаков и баб симпотных сортирует. Натан же просто крутит пленки. Абрам читает в микрофон заранее одобренные тексты и цветомузыку врубает. Порядок!
Только пластинки выручили Кузнеца. Обширная коллекция и дружба, контакты с другими меломанами нашего города. А так бы вообще закрестил Иван. С огромным удовольствием пнул бы Исаака. Идеологического диверсанта. Заменил бы, скажем, Андреем, или Вячеславом. Выбор имен имелся. Разные просматривались варианты, но ни один вопрос снабжения не решал. Пришлось пойти на компромисс. Временно. Мириться, терпеть аида до перехода на наш отечественный репертуар.
Только кто его теперь будет делать, этот переход? Постепенно внедрять, нести в студенческие массы советский музыкально-песенный материал? Когда товарищ русский во всех падежах стал неподкупным-неподступным. Один такой красивый. Начальник и командир.
