Юли Цее - Темная материя
Ландшафт за окном останавливает свой бег, некоторые пассажиры входят и выходят. Шильф ставит дорожную сумку рядом с собой, чтобы никто не занял соседнее место. Журнал, который его так увлек, свернутый в трубки, готовый вот-вот развернуться, торчит из бокового отделения. Если Шильф правильно понял рассуждения профессора физики, получается, что они подтверждают тезисы Убийцы из машины времени. При этом остается неясным, выступает ли автор как сторонник теории множественных миров или же только объясняет ее читателю. Профессор на квадратной фотографии светловолос, лицо — смеющееся. Вид у него счастливый. Шильфу нравится подпись под снимком: «Все, что возможно, происходит в действительности». Это положение в чем-то сходится с его смутными идеями насчет первоначального текста реальности, хотя модель пенящегося времени, на его взгляд, представляется слишком шаблонной.
Еще в детстве его поразила мысль, что мир в действительности может быть совершенно не таким, каким он видится в нашем восприятии. Ребенком, лежа на пузе в саду родительского дома, он вел дискуссии с бабочками о том, следует ли рассматривать грецкий орех у стены как одно дерево или как конгломерат из двух тысяч составленных воедино деревьев, каким его представляют фасеточные глаза насекомых. Дискуссия могла идти бесконечно, так как оба участника — и комиссар, и бабочка — каждый по-своему были неоспоримо правы. Через бабочек, летучих мышей, управляющих своим полетом при помощи эхолота, и поденок Шильф узнал, что время, пространство и причинно-следственные отношения в самом прямом смысле слова зависят от точки зрения наблюдателя. Лежа на траве, пребывая в состоянии одновременно рассеянном и сосредоточенном, он без труда мог на мгновение оторваться от перил привычного восприятия действительности и, отпустив руки, воспарить над непостижимым хаосом. «Как забавно он разговаривает сам с собой!» — говорили друг другу родители. Между тем комиссар в десятилетнем возрасте был очень близок к тому, чтобы помешаться в рассудке.
С тех пор из детских опытов над собой родился рабочий метод, вся разница только в том, что теперь Шильф не может поваляться в саду. Включив свою проницательность, он мучительно долбит доступный для наблюдателя поверхностный слой, состоящий из описаний места события и свидетельских показаний, пока его пористая поверхность не позволит сделать заключение о характере первоначального текста, то есть сущностной основы. Случайности он понимает как метафоры, под противоречиями обнаруживает оксюмороны, повторение тех или иных деталей прочитывается им как лейтмотив. Когда под ложечкой начинает сосать, как будто бы он, находясь в полете, взлетел на вершину крутой траектории, Шильф, чтобы не упасть, инстинктивно хватается за какую-нибудь опору (край стола, дверной косяк, раковину умывальника) и пожинает плоды своих усилий: догадок, снов наяву, ощущения дежавю.
Там, где он служит, никто не понимает, как он работает; всем видны только его успехи. Коллеги жмут ему руку, в глаза называют гениальным ясновидцем, а за глаза говорят, что ему бессовестно везет. После раскрытия убийств, совершенных пришельцем из машины времени, говорили, что комиссар только и делал, что целыми днями сидел, не сходя с места, пока убийца сам не пришел к нему и вежливо не попросил снять с него показания.
На самом же деле комиссар несколько недель потратил на то, чтобы вдребезги разбить клетку своих наблюдений и нащупать в ней нити, связывающие его с разыскиваемым преступником. Он ждал, когда из общей массы, в которой смешались вещи, извлеченные путем чтения документов и медитации, проглянет какое-нибудь указание, которое подскажет ему, когда и где произойдет крайне необходимая ему случайность. И вот однажды раздался телефонный звонок; незнакомая женщина, нечаянно ошибившаяся номером, настойчиво требовала, чтобы ей подали какого-то Роланда. В тот же день в конференц-зале в окно пыталась залететь птица и, стукнувшись о стекло, замертво упала на карниз, а потом, когда ее хотела взять оттуда молодая полицеймейстерша, как ни в чем не бывало упорхнула. Некоторое время спустя комиссар споткнулся в передней и разбил о дверной косяк стекло на циферблате наручных часов. В отделе часов в «Карштадте»[19] перед ним оказались в очереди два молодых человека, один из которых имел некоторое сходство с жертвой третьего убийства. Они смеялись, рассуждая о том, что жить без часов не только возможно, но и гораздо приятнее. Комиссар не стал отдавать часы в ремонт, а, выйдя за дверь, взял из рук уличного распространителя рекламный листок, приглашавший на какое-то мероприятие в панорамном кафе штутгартской телевизионной башни. Вечером он включил телевизор и случайно попал на фильм под названием «Вертиго», в котором речь шла о возвращении мертвой женщины; конец фильма Шильф так и не понял.
На следующий день Шильф забрался в кафе на телебашне и просидел там несколько часов, поедая сливовый пирог и любуясь, как далеко внизу разъезжают по улицам машины, выписывая по ним замысловатые узоры своих трасс, и как в туманной дымке на горизонте постепенно скрывается Шварцвальдский лес. Сломанные часы он положил возле себя на столик. Когда за соседний столик сел молодой человек и принялся рьяно строчить что-то в своем блокноте, о панорамное окно с разлету стукнулась птица. Комиссар с перепугу смахнул со стола свои сломанные часы. Сосед сунул за ухо карандаш и поднял ему часы. Они разговорились. Молодой человек был одет в голубую рубашку и белые брюки, на поясе у него висел мобильный телефон, засунутый в кожаный футляр. После двух часов оживленной беседы комиссар попросил одолжить ему телефон для короткого разговора. Получив из рук молодого человека мобильник, Шильф, как вежливый человек, отошел на несколько метров в сторонку и сообщил информацию коллегам в управлении. Лишь позднее выяснилось, что фамилия его нового знакомца была Роланд.
Шильфу никогда не забыть укоризненного взгляда, который бросил на него убийца в момент задержания. Молодой человек поверил ему с первого взгляда и рассказал, что явился сюда из будущего для того, чтобы провести несколько экспериментов эпохального значения. А работает он, дескать, над окончательным разрешением парадокса дедушки. Он собирается доказать, что изменение прошлого не оказывает никакого влияния на последующие события, и, следовательно, путешествуя во времени, ты, убивая своих предков, не ставишь под угрозу свое собственное существование в будущем. Шильф еще полчаса заинтересованно выслушивал его рассуждения, прежде чем в кафе вошли двое полицейских в штатском и так изящно арестовали молодого человека, что никто из остальных посетителей даже ничего не заметил.
На допросе убийца представил досье с жизнеописаниями своих жертв вплоть до две тысячи пятнадцатого года. На грани отчаяния он снова и снова заверял своих слушателей, что эти люди находятся в будущем в добром здравии, некоторые вступили в брак и преуспели по службе. Вдобавок эксперимент проводился с их согласия. Он сам не такой, как те, кто здесь живет, горячо доказывал молодой человек. Он — нездешний, а лишь временно прилетел на рабочую экскурсию в мир без последствий и потому, мол, не может привлекаться к уголовной ответственности за какое бы то ни было, даже очень жестокое, преступление. В джунглях времени, крикнул Убийца из машины времени вслед Шильфу, когда тот выходил из комнаты, каждый миг существует только сам по себе и ни за какие другие не отвечает.
Выйдя в коридор из комнаты для допросов, комиссар привалился к стенке. Он понимал, что тот, кому присяжные вынесут обвинительный приговор, останется при своем. Его никто никогда ни в чем не переубедит. Это будет приговор, вынесенный человеку в трагическом смысле слова безвинному.
6
Обеими руками комиссар трет лицо. Когда поезд выезжает на следующий поворот, он обнаруживает за окном взвившихся рваными ленточками чаек, очевидно следующих за поездом, как за океанским лайнером. Хотя скорость однозначно говорит против того, что это чайки, он, сощурив глаза, различает даже оранжевые клювы и черные шапочки на головах.
Ласковым движением он проводит ладонью по гладкой поверхности свернутого в рулон журнала. Заворожен он, в сущности, не столько содержанием статьи. Скорее, ощущением узнавания, словно он расслышал голос автора. При чтении он звучал у него в голове так, словно профессор физики разговаривал с ним вживую. Причем как друг. Комиссар ясно чувствует: эту статью написал человек, не верящий даже в собственные рассуждения. Человек, принципиально усомнившийся в том, что представляет собой реальность, и дошедший в своих сомнениях до отчаяния. Есть еще одна вещь, которую комиссар узнал по бабочкам. Тот, кто ни во что не верит, ничего не может и знать. Без надежного средства против сомнений у познания нет ориентира. Шильф отдал бы все, чтобы только поговорить с этим Себастьяном. Возможно, для защиты от бездны, которая в последнее время стала разверзаться у него под ногами в самых неподходящих ситуациях, ему нужен профессор физики. А не врач.
