Алексей Алёхин - Голыми глазами (сборник)
Так вот, на пороге одного из этих кабинетов, оборудованного в бывшей туалетной миллионера, где сохранилась даже серебряная люстра, изображающая рыцарский шлем, и украшенного, помимо прочего, новенькой картой пронизанного кровеносными сосудами сапога на стене, и застрял, держась за бронзовую ручку тяжелой двери, одинокий посетитель.
Мужчина лет пятидесяти, похожий больше на пыльную птицу, но, как явствовало из анкеты, худред в небольшом издательстве и даже пейзажист, чьи офорты иногда попадаются на выставках, по совпадению же – внук дореволюционного адвоката и актера-любителя, читавшего раз в молодости горьковского «Человека» в большой гостиной здешнего особняка, о чем внук, правда, не подозревал.
Анкету на типографском бланке, заполненном крупным, почти печатным почерком, он держал в руке, но попал не вовремя. Молодые люди, обитавшие в кабинете, заняты были веселым делом приготовления полуденного завтрака. На подносе стояла уже тарелочка с сыром, в фарфоровой розетке теснились оливки, и был нарезан тончайшими ломтиками необыкновенно вытянутый батон. И один, стоя в глубине комнаты у широкого подоконника, за деревянную ручку держал над крошечной электроплиткой бронзовую чашечку, распространявшую изумительный кофейный аромат. Благодаря зачесанным назад волосам и похожим на пенсне новомодным очкам в тонкой металлической оправе он как раз напоминал дореволюционного адвоката, только начавшего практику. Второй же, стриженный ежиком, круглолицый, хлопотал у небольшого столика перед дверью. Он даже снял и повесил на спинку кресла пиджак и закатал рукава серой, как свежее осеннее небо, сорочки, и воротник расстегнул, ослабив галстук с вколотой в него маленькой литой латинской литерой “F”, не то “R”. Он приготовился резать на толстой дощечке какой-то ошпаренный кипятком и оттого обмякший, продолговато-растрепанный, вроде растительного кальмара, овощ. Спаржа, догадался посетитель.
В руке у круглолицего, как дирижерская палочка, замер блестящий нож.
Обратив вопросительный правый глаз к вошедшему, другой, с приподнятой бровью, веселый, он еще устремлял на занятого варкой кофе товарища, произносившего как раз нечто вроде: «В Мантуе ее еще готовят так…»
Да, визит оказался совсем неуместным.
За уходящим вверх окном сиял на редкость солнечный день. Принявший стрельчатую форму золотой поток вливался в комнату, высвечивая ладные фигуры, в которые, благодаря бассейну, еще не внесли приметного изъяна нарождающиеся брюшки. В этих двоих, вызывая приятную зависть, все дышало молодым и уверенным счастьем. Радостно блестели разноцветные скрепки в чисто отмытой пепельнице-блюде на голове у обнаженного бронзового юноши. Изысканным пятном светился на кресле дивного кроя пиджак из необыкновенной ткани, весь словно осыпанный серебристой пыльцой. А на груди у стриженого вспыхнула попавшая при случайном движении в солнечную струйку и не успела погаснуть золотая литера на синей полоске галстука. Из множества живописных мелочей складывалась столь завершенная картина, что ее немыслимо было нарушить.
И приготовленный вопрос сам собой, как усыпленный эфиром мотылек, угас на губах вошедшего было посетителя.
Который год он стоит, оправленный в дубовую дверную раму, левой рукой держась за бронзовую шишечку, с белым листком анкеты в коричневых от кислоты и курева пальцах правой.
У чугунного подъезда сверкает, ожидая седока, темно-зеленый пучеглазый автомобильчик.
А внутри особняка, в озаренной золотым эфиром комнате, зависла над столом загорелая размашистая рука, сжимающая нож с мельхиоровой ручкой. Остывает на доске спаржа, замерли, обернувшись навстречу друг дружке, раскосивший глаза стриженый крепыш и тот, в пенсне, успевая лишь иногда отлучиться в особенно заманчивую командировку. Пахнет кофе, сияет лунной пылью чудесный пиджак, и не гаснет золотая литера в галстуке.
А может, это и не они уже, а их дети…
1970-е – 1987Гость президента
Когда в Тарзании случился очередной переворот и к власти пришло прогрессивное военное правительство полковника Карамеля, решено было открыть прямую воздушную линию Москва – Карамель, как спешно переименовали тарзанийскую столицу в честь деда полковника, расстрелянного английскими колонизаторами в 1945 году. Отправление по четвергам.
Вместе с другими журналистами, представителями «Аэрофлота» и еще какими-то молодыми людьми, отличавшимися высокомерно-развязно-подобострастными, в зависимости от обстоятельств, манерами, среди пассажиров первого рекламного рейса оказался и Мальчиков, завотделом информации центральной газеты «Пятиконечная звезда». В этот интересный вояж он попал, как и в прежние, благодаря приятельским, хотя и не совсем на равных, отношениям с большим аэрофлотовским начальником. Когда-то они вместе учились в авиационно-технологическом, откуда Мальчиков и выскочил сначала в многотиражку, а уж после на всякую другую газетную работу.
В Москве стояла адская жара, в Тарзании, как известно, и подавно, и вся журналистская братия, за исключением одного моложавого в золотых очках из «Правды», отправилась в путь в самой легкой одежде.
Мальчиков вылетел в летних брюках, в футболке с силуэтом Таллина и в кроссовках, да с сумочкой для документов в руке – из тех, что прозвали «пидарасками». В таком же виде, естественно, и сошел на полувоенном аэродроме тарзанийской столицы, где позади алюминиевого навеса для пассажиров еще виднелись останки взорванного в свое время прямо на взлетной полосе бомбардировщика, на котором пытался бежать предшественник нынешнего президента. Был довезен в автобусе без всякого кондиционера до гостинички, вроде профилактория, где им всем предстояло жить, и там-то обнаружилось, что его чемодан со всем содержимым пропал – может быть, даже еще и в Шереметьеве, при посадке.
Впрочем, по документам багаж уже числился за тарзанийской стороной, и местный аэропортовский клерк, которому дозвонились через переводчика, пообещал «принять все меры».
В тот же вечер, после осмотра достопримечательностей, состоявших из развалин английской церкви XIX века, свежеустановленного бронзового памятника Карамелю-деду и украшенной какими-то лозунгами фабрички, где туземцы, быстро перебирая пальцами, плели циновки, предстоял правительственный прием в честь прибывших посланцев дружбы.
Идти на него без вечернего костюма представлялось совершенно немыслимым. Но и не идти было нельзя, хотя бы потому, что не с кем оставить Мальчикова в гостинице. А оставлять одного не полагалось, тем более республика молодая, и мало ли тут что. Тут даже нашего посольства еще нет, вместо него представительство «Аэрофлота».
И Мальчиков, как был, в футболке и кроссовках, оказался в зеркальном зале правительственной резиденции, прячась по возможности за спинами спутников и проклиная свою судьбу.
Ровно в полночь приветствовать гостей республики приехал сам полковник Карамель, прямо с очередного секретного совещания.
О его прибытии узнали по внезапному появлению в зале, где проходил прием, новой команды официантов в кремовых гимнастерках с коротким рукавом, которые, войдя гурьбой, просто взяли скатерти за углы, подняли их со всей посудой, хрусталем и остатками еды и вынесли в боковые двери. А через минуту на глазах у немного оторопевших гостей столы были с молниеносной быстротой накрыты заново. Да так, что новая сервировка, да и сама снедь, оказались вдвое роскошней и обильней прежних. В дверях встали рослые автоматчики со зверскими лицами.
Полковник вышел из-за портьеры в дальнем конце зала в окружении небольшой свиты и сразу очутился на маленьком подиуме, вроде сцены, под повешенными там приветственными лозунгами на местном, английском и, по ошибке, болгарском вместо русского языках. Полковник был невысокого роста, худощавый и темнолицый, с высоко вздернутыми надбровными дугами, отчего глаза его глядели как из воронок, с единственным маленьким орденком на белом кителе. Он негромко стал говорить о борьбе против империалистов и их приспешников-пастильянцев (Пастилья был правой рукой прежнего президента и успел сбежать в соседнюю республику, где теперь формировал свою армию) и выразил искреннюю благодарность за братскую помощь, столь необходимую тарзанийскому народу в его мужественной и справедливой борьбе. По приятному совпадению, как раз сегодня правительственным войскам удалось наголову разбить банду одного из главных приспешников предателя Пастильи, капитана Сого, а самого капитана захватить в плен, предать суду и привести приговор в исполнение.
Полковник сказал еще несколько слов о происках империалистов и о солидарности друзей и отпил шампанского из узенького бокала, поданного адъютантом.
Потом полковник перешел на коньяк. Коротенькую ответную речь произнес глава делегации и присоединился, по приглашению полковника, к его окружению – вместе с коренастым, военной выправки аэрофлотовцем, прилетевшим тем же рейсом. Обсуждение разных вопросов, видно, шло успешно, потому что все беседующие улыбались и даже трижды чокались и выпивали, и полковник как раз запрокидывал голову с выпуклой коньячной рюмкой, когда его взгляд упал на выплывшего из-за спин пирующих Мальчикова.
