Иван Зорин - Роман в социальных сетях
— Из Москвы? — тасуя колоду, безучастно спросила Зинаида.
— Из Москвы.
Зинаида коротко зевнула.
— Ну, тогда пока доедет. А может, и вовсе не доедет.
Подвинув на середину настольную лампу, она сдала карты.
— Россия не миска щей, — согласилась Степанида, нервно раскладывая карты по старшинству. — А где она, Москва-то?
— Там, — неопределенно махнула рукой Зинаида. — Ходить будешь?
Степанида выложила шестерку пик.
— А все же интересно — Москва-а… — мечтательно протянула она. — Думаешь, она как в телевизоре?
— Нет, глупая, больше, — побилась Зинаида валетом. — И не такая красивая. В телевизоре все лучше. Бито?
— Еще нет, — подложила Степанида трефовую шестерку. — А все же хоть бы одним глазком глянуть,
— Да пропади она пропадом, Москва-то! — Сестра прихлопнула шестерку тузом. — Сдалась она тебе.
— Ну, хоть помечтать, — перевернула взятки Степанида. — А давай соберем чемоданы, будто путешествуем.
— Куда? — уткнулась в карты Зинаида.
— Ну, в Москву.
— На вокзал что ли приедем?
— А хоть бы и так. Заодно и ревизора встретим.
Зинаида посмотрела поверх карт.
— А как же мы его узнаем?
— Давай погадаем.
Смешав карты, Зинаида пнула лезшего под ноги котенка и достала из ящика другую колоду — та, которой раз играли, правду не откроет.
— А он не красавец, — вытащила она бубнового короля. — И у него разбитое сердце.
— Таких полвокзала будет, — вздохнула Степанида. — Гадай еще.
— А ждет его брюнетка, — перевернула Зинаида рубашкой вверх пиковую даму.
— Подожди, подожди, — схватила ее за руку сестра, чуть не уронив настольную лампу, — у тебя же была червовая!
— Что я, по-твоему, из рукава вытащила? Очень надо! Гадай сама.
Зинаида надулась.
— Ну, Зи, — обняла ее Степанида. — Не обижайся на дурынду-сестру, куда я без тебя… Поедем на вокзал?
— Сейчас что ли?
— Нет, я тебе скажу.
Зинаида на мгновенье задумалась.
— Ладно, уговорила. Доигрывать будем?
— Будем. Только ребенка гляну. А кто ходит?
— Кто спрашивает.
Они засиделись допоздна, разделенные настольной лампой, а притворявшийся спящим ребенок, смотрел, как по стенам сновали прямоугольные тени от карт.
— Тебе шулеров в поездах обыгрывать, — потянувшись, наконец, поднялась Зинаида. — Хоть бы раз поддалась для разнообразия.
— Я бы с удовольствием, но ты же знаешь, я не умею врать.
— Ладно, научу, — убрала колоду Зинаида. — Я как-никак старшая.
Прошла неделя, наполненная мечтами и надеждами, которые разбавлял страх. У Степаниды с языка не сходила Москва. Она уже не понимала, как могла прожить без нее столько лет. Она уверяла Зинаиду, что ради поездки возьмет за свой счет отпуск и договорится с соседями присмотреть за ребенком. «Вот чумовая, — думала Зинаида. — Ей приспичило, а мне тащись». Но сестра была одна, и, потакая ее капризу, она послушно укладывала вещи в дорогу.
Сидор Куляш проснулся в приподнятом настроении. До прибытия поезда оставался еще час, и он, собрав очередь в туалет, тщательно умылся, прилизав седевшие на висках волосы. В купе он снял с вешалки накрахмаленную сорочку, надев ее, повязал яркий галстук и, заглянув в зеркало, остался доволен. Поезд приехал ранним утром, едва солнце лизнуло циферблат вокзальных часов. Когда встречавшие схлынули, на перроне замаячила одинокая фигура в твидовом пиджаке и клетчатой юбке-шотландке.
— Степанида?
— Я — Зинаида. А вы…
Она узнала Сидора Куляша. Последовала немая сцена. Зинаида зарделась, так что стала напоминать вишневый сад, а Сидор Куляш застыл с открытым ртом, словно собираясь что-то сказать. Но вместо этого он опустил на колесики чемодан и прикрыл рот ладонью.
В душную летнюю ночь перед приездом Сидора Куляша, когда бессонница вставляла спички, не дававшие сомкнуть глаз, Степанида Пчель, у которой сдали нервы, своими руками разрушила свое счастье.
— Зи, — разбудила она сестру. — Я заболела, а утром приезжает ревизор. Встретишь?
— А как же наше путешествие? — спросонья спросила Зинаида. — Я уже собрала чемоданы. А сколько сейчас?
— Уже светает.
— Пора вставать? Когда прибывает его поезд?
— Тебе только-только накраситься.
— А тебе — поправиться? — хмыкнула Зинаида, и Степанида поняла, что от нее не укрылось ее притворство.
— Ну, Зи, у тебя же все равно в школе каникулы, — плаксиво протянула она. — У меня же больше никого нет, выручай, сестренка.
Зинаида молча открыла скрипучий шкаф, перебирая руками, спросонья осмотрела свой побитый молью гардероб, потом снова закрыла.
— Слушай, модница, раз это надо тебе, дай что-нибудь из своих тряпок.
— Конечно, Зи, бери, что хочешь.
«Боже, какая я трусиха! — проводив сестру, подумала Степанида. — Ну, ничего, Зи справится, а там посмотрим».
Была суббота, выходной, сев за компьютер, Степанида Пчель отпускала колкости нелюбимому ей «Модэсту Одинарову», который к этому времени уже умер, и не подозревала, что переписывается с женщиной, известной ей как «Ульяна Гроховец».
«Информационное поле? — написала «Сидору Куляшу» Полина Траговец от имени «Модэста Одинарова». — Конечно, сегодня сознание отражает не бытие. Ведь вы посадили всех на телевизионную иглу!»
«Столько сидишь у телевизора, что тебя уже узнают дикторы? — заступилась за «Сидора Куляш» Степанида. — А засыпаешь, небось, с пультом, как наркоман со шприцем?»
Полине Траговец тоже не нужно было идти на работу, и она тоже была в Сети.
«Ну не всем же сутками торчать в Интернете, — через минуту отозвался «Модэст Одинаров». — Я же не старая дева, чтобы мужчин на сайтах цеплять».
Степанида посчитала недостойным переходить на личности. И тут же завела клон «Злой язык».
«Ты старый, одинокий кобель, — хлестнула она им. — До хрена умный? Корми голубей и не приставай к дамам».
Полина Траговец не осталась в долгу, и две одинокие стареющие женщины пикировались весь день под чужими именами, пока Сидор Куляш гулял с Зинаидой Пчель. За собой он тащил, как собачонку, чемодан на колесиках, которые, поскрипывая, оставляли след на пыльной мостовой. Над рекой в камышах носились стрекозы, в сухой, пожелтевшей траве надрывно стрекотали кузнечики, и небо едва вмещало огромное солнце. Бросая с моста хлебные мякиши, которые отщипывали от одного батона, Сидор и Зинаида кормили крикливых чаек. Обедали в кафе на пристани, где пианистка в накладном шиньоне, с короткими, как у карлы, руками лениво играла джаз, и, рассказывая о своей жизни, громко смеялись, так что на них косились официанты. Блюда переменяли медленно, и Сидор невольно вспомнил жену, которая до того, как стала невидимкой, готовила обеды с такой тщательностью и старанием, что ставила их на стол раз в три дня. Усмехнувшись воспоминанию, Сидор закрутил на столе вилку.
Зинаида сощурилась:
— Хотите сыграть на раздевание?
— В определенном смысле. На кого укажут зубцы, тот обнажает неприятную для себя правду. Идет?
Зинаида кивнула. Вилка застыла, указав на Сидора.
— С детства был везучим, — вздохнул он и рассказал про ракушек, которых собирал на морском берегу, копошась, как краб в месиве из тины и гниющих моллюсков, пока мать, усевшись по-турецки на полотенце, загорала с любовником, про отца, смеявшегося над его неуклюжими попытками освоить горные лыжи, про то, как разрывался между разведенными родителями, как паром между берегами.
— А, по-моему, у вас было счастливое детство, — сказала Зинаида, когда он замолчал. — Разве это воспоминание так уж неприятно?
— Детство у всех счастливое, оно у всех лучшая пора. Потому что дальше — хуже. Крутить?
— Нет. Раз дальше — хуже, значит и скелетов в шкафу больше. Мы договаривались поднять со дна всю горечь, так что ваш рассказ не засчитывается.
— Хорошо.
Сидор достал сигареты, закурил и без утайки выложил про жену-невидимку.
— Это я и так знаю, — вставила Зинаида, когда он сделал паузу, расплющив окурок в пепельнице. — Читала на сайте.
— А про измену? С моим начальником? — Сидор потянулся за новой сигаретой. — На корпоративной вечеринке, куда пришли с женами. Гадко вышло, пошло…
— Я поняла, подробности не обязательны. — Зинаида на мгновенье задумалась, кусая заусенец. — А вы отомстили?
— Кому? Ей? Или начальнику? Нужно было переспать с его секретаршей?
— Вроде того. Чтобы было не так обидно.
— Уравнять счет? Но семейная жизнь — не футбол, тут 1:1 бесконечно хуже, чем 0:0. А каждый гол забиваешь в свои ворота. Вращать?
Зинаида накрыла его руку ладонью:
— Не надо. Теперь моя очередь.
Уткнувшись в тарелку, она рассказала про раннее замужество, жизнь без любви, про свой роман с директором школы, про то, как коротала за тетрадями свой бабий век.
