Николай Прокудин - Мятежный капитан
«Труп? Убился?» — запоздало испугался Громобоев, но сразу же успокоился, потому как тело в траве зашевелилось, и этот факт даже разочаровал. «Да нет, жив…собака…»
Голый мужчина корчился посреди зарослей колючек и полыни под балконом, громко стонал и подвывал. Эдик собрал чужие вещи: китель, брюки, рубаху (наступил, разорвал по шву и оторвал один из рукавов), фуражку (предварительно тщательно растоптав), швырнул их следом за выброшенным соперником в кусты. О сапогах в прихожей Громобоев впопыхах забыл, и они так и остались стоять сиротливо у порога. В результате завершившейся «корриды» повезло обоим: и мужу, и любовнику. Одному улыбнулась удача — падение всего лишь со второго этажа, не разбился насмерть, другой в результате этой экзекуции не сел в тюрьму на долгий срок.
За спиной верещала что-то несуразное перепуганная Ирка, но Эдуард не обращал никакого внимания на её вопли и в дальнейшем действовал словно зомби. Теперь дошла очередь до неверной супруги. Она уже успела поспешно натянуть на себя трусы и халатик и даже застегнуться. Громобоев был всегда галантным мужчиной, рук никогда по отношению к женщинам не распускал, в принципе и сейчас драться не стал. Капитан дал лёгкую затрещину, толкнул её в грудь, и Ирина шмякнулась на койку, широко раскинув ляжки. Левый зеленый глаз изменщицы моментально припух. Эдуард дернул супругу поближе к себе за ноги, резким движением рук разорвал трусы и рванул пуговки на халате. А ведь вещи дорогие, импортные, сам их дарил, но кто же об этом думает в минуту аффекта. Ещё минута ушла на освобождение от своих брюк.
Впервые в жизни Громобоев изнасиловал женщину, хотя жертва особо и не сопротивлялась. Оттрахал он её жестко, порывисто, неутомимо, страстно, терзая и мучая, стараясь причинить боль, вторгаясь в неё. В коротких промежутках на восстановление сил, Ирка под ним всхлипывала, размазывая по лицу косметику, сопли и слезы, пыталась объясниться, бормотала, выдуманную экспромтом отговорку: мол, она заболела, пришел врач из полка по вызову, осмотрел, а потом завалил на кровать и овладел ею! Она ведь его подчинённая, медсестра, а он подлец, подонок, скотина, воспользовался служебным положением…
Только тут Эдик сообразил, что мужик, которого он недавно мутузил — начальник медицинской службы полка. Вот же сволочь! Но и Ирка тоже хороша! Даже если не врет насчёт того, что овладел без согласия, то как она все-таки страстно с ним предавалась греху, ведь совсем не как подчиненная склонённая руководителем. Что-то никакого принуждения Громобоев не наблюдал…
Супруга пылко и послушно ублажала окровавленного Эдика (во время выброса с балкона начмеда, он сам хорошенько поцарапался и перепачкался кровью соперника), в перерывах умоляла простить, и понять. Обманутый муж несколько часов терзал утомлённое тело женщины.
В перерывах капитан горько плакал и легонько колотил её: слегка душил, слегка тузил, давал пощечины. Отомстил четыре раза подряд, пятый заход сделать не успел, хотя запал не угас. Помешали. Как раз в момент, когда Громобоев возбуждался и пристраивался в пятый раз, дверь в квартиру под мощным ударом хрустнула и замок сломался. В распахнувшуюся настежь дверь с криками ворвались неизвестные люди. Спустя считанные секунды на Эдуарда навалились трое мужчин. Почему-то они были в белых одеждах. Кто такие? Херувимы или серафимы? Откуда эти призраки? С неба спустились? Если это врачи, то кто больной? Вроде бы бдительными гражданами должна быть вызвана милиция…
Белохалатники налетели профессионально, со знанием дела: умело опутали руки и ноги и понесли на выход. Таинственные налётчики в белых одеждах действительно выглядели нереально, словно ангелы. Архангелы, блин!
Эдик попытался хотя бы кусаться, поэтому под самый финал неравной схватки, получил крепкий удар кулаком по голове и вырубился…
Когда Громобоев очнулся и открыл глаза, то увидел над собой серо-зелёную крышу военной «таблетки». Попытался пошевелиться, но руки и ноги были крепко связаны. Скосил глаз — вдоль борта на лавке, помимо санитаров в машине сидит и побитый начмед капитан Лаптюк и начальник политодела полка Орлович.
«Вот сволочи! — мысленно ругнулся Эдик. — Они, что, сговорились? Интересно, какую пакость они задумали? — мелькали мысли. — Эх, освободить бы хоть одну руку от пут, я бы им зубы пересчитал…»
Это желание было последним, и сознание вновь затуманилось, потому что врач вколол ему в бедро какое-то сильнодействующее лекарство. Всё вокруг поплыло, стены и крыша машины закрутились, глаза закрылись, и сознание ушло в туманную пелену.
— Ну, погоди, я ещё доберусь до тебя, — пообещал Громобоев вслух, с трудом ворочая языком, обращаясь к доктору Лаптюку, отключился, но успел сквозь сон услышать и уловить истерический вопль.
— Видите, он мне опять угрожает! — визжал начмед, призывая в свидетели медработников. — Я же говорил, он — псих! Контуженый!
— Развяжусь — убью как собаку…
Погрозив противнику расправой, Эдик снова впал в забытьё.
Следующее пробуждение оказалось более болезненным — тело ломило, голова буквально раскалывалась. Эдуард скосил глаза, огляделся и понял, что находится в больничной палате, руки и ноги привязаны уже к широкой кровати, и сам он одет в серую казённую пижаму. Зажмурился и вновь открыл глаза: под потолком горела тусклая лампочка, освещавшая серо-белое госпитальное помещение. За дверью бубнили голоса начмеда и замполита полка, слышно было, как эти негодяи умоляли местного врача принять срочные меры к алкоголику, шизофренику и психопату капитану Громобоеву, который ни за что, ни про что избил жестоко капитана Лаптюка, длительное время издевался над своей женой…
— Какова причина нервного срыва? — уточнял кто-то невидимый.
— Алкоголь и старая военная травма.
— И контузия, полученная в Афганистане…
Злоумышленники в два голоса настойчиво уверяли госпитального доктора в верно поставленном диагнозе, врач в ответ что-то невнятно бормотал.
Больше Эдик ничего не услышал. В палату вошёл хмурый здоровяк-санитар, вколол ему в бедро какую-то гадость и пациент Громобоев опять провалился в глубокий сон.
Утром Эдуарда развязали под обещание не буянить (а он и раньше не буянил), затем сводили на утренний моцион. Вначале была осуществлена экзекуция помывки под жёсткими холодными струями из большого шланга, почти брандспойта, потом запустили в обычный душ, и наконец проводили на завтрак.
«Я — в психушке, — осознал Громобоев и приуныл. — Значит, дело плохо!»
Еда в психиатрическом отделении была столь же скудной, убогой и невкусной, как и в любом другом военном лечебном учреждении, да впрочем, в невоенных больницах кормят не лучше, а скорее даже хуже.
Эдуард не стал объявлять голодовку, чего кочевряжиться-то, ведь чай не политический заключённый. Он мужественно съел жидкую не симпатичную на вид кашу-размазню, неприятную на запах, да и на вкус отвратительную. И если бы Громобоев предварительно тщательно не поперчил жижу, то в рот эта гадость не полезла бы ни за что. Соседи же по столу уплетали эту дрянь, с аппетитом, жадно чавкая и чмокая.
«Наверняка настоящие шизики, раз им нравится это есть», — смекнул Эдик.
Капитан мужественно запил кашицу жиденьким сладковатым чаем цвета детской мочи, а кусочек белого хлеба с маслом на завтрак явно был деликатесом.
В палату он вернуться не успел, услышал, как медсестра назвала его фамилию, и санитар повел на пост.
— Громобоев! Пациент Громобоев!
— Я здесь!
— Ну, что, особое приглашение нужно? По сто раз вызывать?
— Я сразу ответил, — огрызнулся Эдик. — Да я и не один пришёл, а с ангелом под ручку.
— Пошути мне ещё, — грубо одернул его хмурый санитар.
— А, ну, не пререкаться! Не то таблеток дам и укол сделаю, — пригрозила «цербер в юбке». — Тебе повезло, шеф лично хочет пообщаться, а он у нас добрячок, душа-человек. Веди себя с ним прилично, вежливо…
Необъемная в талии, огненно-рыжая, конопатая, некрасивая лицом медсестра, злобно зыркнула заплывшими щелочками глаз на Эдуарда и строгим голосом пригласила пациента на аудиенцию к начальнику отделения.
Капитан понуро поплелся вслед за ней по длинному выкрашенному в зелёный цвет коридору. Ничего хорошего от встречи с этим полковником он не ожидал, мало ли чего болтает санитарка о доброте шефа! Может быть, это с ней он мил, добр и обходителен, а вот в общении с пациентами окажется тираном, злодеем, садистом, хозяином современной «палаты номер шесть»!
Книги о нравах старых и современных психбольниц Эдик читал, да и фильмы видел. Проходя медкомиссии, Громобоев несколько раз сталкивался в жизни с психиатрами, после чего стал сомневаться в их полной адекватности. Конечно же, общение со своеобразным контингентом не может не накладывать отпечаток на психику здоровых людей. Видимо поэтому доктора, ежедневно вынужденные по долгу службы работать с душевнобольными, становятся с ними почти родственными душами. Как говорится: «с кем поведёшься, от того и забеременеешь», а в случае с психиатрами — от того и наберёшься! А тут не просто психиатр — главный психиатр! Да ещё и полковник…
