Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2012)
Не поняв ничего из схем на доске, я пошел тогда в библиотеку и прочитал. Чувствовал, что пригодится? Да, но ведь на контрольных испытаниях межведомственная комиссия испытала установку в условиях моря на полный моторесурс! Стоп! Тогда, после половины ресурса, турбину вынимали, исправляли случайный дефект и посчитали возможным продолжить испытание!
И вот все за столом. Слово мне.
— Авария произошла из-за расцентровки, то есть смещения турбины на ходу. Крепления опор позволяют отклоняться за пределы возможностей соединительной муфты при возникновении какой-то силы, постоянно и достаточно мощно действующей в одном направлении. Постепенно это смещение накапливалось и достигло аварийного.
— И что же это за такая сила?
— Кориолисова, возникающая в оси вращающегося ротора при резких вертикальных движениях на волне.
— Да, но на государственных испытаниях она не действовала?
— Тогда вспомните, это зафиксировано в акте — турбину снимали на середине испытаний. Надо думать, когда ее вновь монтировали, ее центровали заново.
— О! Это верно! — поднялся представитель института.
— Предлагаю создать группу специалистов заинтересованных сторон и провести контрольные замеры. Для этого выделить три корабля, например, Севастопольской бригады и обеспечить три их выхода в условиях штормовой погоды.
— Так и предложим командованию. Совещание закрыто. Спасибо, — закруглил москвич.
Все разъехались. Я сплю в гостинице “Золотой якорь”. Ночью будит телефон.
— Николай Петрович! — Голос москвича, подогретый ужином. — Я звоню с вокзала из Калининграда. Мы тут обсуждаем итоги. Вы нас здорово выручили: с чем бы мы явились к начальству! Мы доложим о вас как о выдающемся специалисте! Спасибо!
— Не стоит. До свидания! — Не люблю, когда ночью будят, да еще подогретые безответственные чиновники.
Дома главный конструктор выслушал сухо мой очень краткий доклад. Через пару дней шифровка из штаба ВМФ — направить представителей в Севастополь для испытания кораблей в штормовых условиях. Направляют зама главного конструктора и бригаду испытателей, в том числе и меня.
Началось испытание и кораблей и людей. В шторм эти суденышки настолько валки — они описывают корпусом форму волны, — что выжить можно только при сильном хотении. А через десять минут такое хотение пропадает.
После первого выхода (два часа в море с работающими турбинами) излом в муфте составил на всех трех кораблях примерно 0,21 мм; после второго — 0,42; после третьего — 0,63. Полное торжество гипотезы.
Комиссия пишет акт, мне сутки отдыха (ездил к маме в Алупку). Приезжаю — скандал! Председатель буйствует:
— Все липа! Обман! Аннулирую!
— Что случилось?
— А то, что все ваши замеры — липа!
— Пойдемте на катера, — говорю.
Оказалось, проверочный замер комиссия сделала, не убрав свободного “плавания” вала вдоль оси в пределах рабочего зазора. Сделали как надо, получили 0,63.
— Среди нас есть только один инженер — Удоденко, — объявил председатель.
Акт подписали. Тут же сделали болты на фундаменте призонными, вышли в море — расцентровки нет. Второй акт и рекомендацию на все флоты.
Мой начальник Василий Васильевич Петухов (очень напомнил мне Константина Михайловича Колчина) и юрист завода Владимир Иосифович Ткаченко дали мне рекомендации для вступления в партию. Собрание было в целом благожелательным. Лишь Колосов демонстративно развернул газету в знак протеста или безразличия. И воздержался при голосовании. Позже кто-то мне шепнул: “Колосов наказал своему ближайшему окружению Удоденко к руководящим должностям в конструкторском бюро не допускать!” Действовал твердый закон.
19 мая 1957 года. 15 лет со дня пленения. Трудовые будни. Но как-то все еще ощущение — все кругом чистые, а ты — нет.
Там было все ясно. Есть враг. Есть товарищи. Идет война.
А тут? Тут все мои старания — попытка искупить совершенный грех.
В институте преподаватель военной кафедры вдруг говорит:
— Вам предлагается работа за границей, квартира в Москве.
— Я был в плену.
— Извините, забудьте, этого разговора не было.
Как-то в цеховом шуме и ритме возникла фигура в форме.
— Вы Удоденко?
— Я.
— Подпишите, — дает бумажку.
Кто такой? Какое отделение власти? Почему повелительно? Читаю. Человека по фамилии Федотов не знаю. В замешательстве.
— Так надо, подписывайте.
Бунтовать? В самом деле не помню Федотова.
Подписал.
До сих пор стыдно. Может, человек был хороший и попал в беду? Правда, если бы был активен, я бы помнил.
Прости! Смалодушничал. А что? Бороться? С кем?
Вот ведь знают, что грешен, повелевают…
Вдруг команда — явиться по такому-то адресу. В Николаеве было.
Встречает усталый майор с пропеллерчиком в петлице.
— Раздевайтесь, медкомиссия.
Чего ради? Почему повеление? Может, я не хочу! Или это не мое право? А какое у меня право?
В большой комнате человек десять в белых халатах. Четвертый говорит:
— Нет, с парашютом ему прыгать нельзя, давление 180!
— Одевайтесь. До свидания.
Гм…
Январь 1957 года. Звонок телефона: явиться в судебно-медицинскую экспертизу.
Эксперт:
— Где ранение?
Показываю в бок, даже слегка сзади. Еще с римских времен предосудительно — значит, показал врагу спину.
— Одевайтесь.
Через десяток дней (в выходной) к нам домой пришел крупный мужчина.
Что за сюрпризы кругом, никаких предупреждений!
— Николай Петрович! Поздравляю! Пришел вручить вам орден Отечественной войны второй степени! Я райвоенком, полковник… (такой-то).
С доставкой на дом?
Это был первый орден! Признание!
— За что?
— Формулировка общая — за храбрость, стойкость и мужество!
Мужик оказался крепким. Я три раза бегал в соседний магазин за поллитровками. Вот почему доставка на дом.
Конечно, радость, тепло на душе!
— Жаль, эксперт не подтвердил рану, была бы первая степень.
Говорят, настоящая награда та, что вручена на поле боя, “горячая”.
Не мне спорить. Но ведь и та, что пришла через 13—15 лет после события, наверно, тоже не случайная, прошла многие инстанции, холодные и рассудительные.
То было тихое удовлетворение. Спасибо!
Мне хотелось, естественно, передать привет немецким кумпельс, особенно Карлу Вайтушату. Они знали, что нас дома могут встретить как изменников. Их это удивляло. Хотелось дать знать: никаких наказаний, мол, доучился, работаю, семья.
Журнал “Новое время” № 34 за 1956 год напечатал мое “Письмо немецким шахтерам”: “Glьck auf, Kympels!.. Помните лозунг Геббельса „Sieg oder Sibirien” (победа или Сибирь)? По окончании института я четыре года работал в Якутске. Часто под общий смех товарищей я рассказывал, как пугали вас Сибирью — их родным и любимым краем”. Рассказал о благополучной судьбе многих из наших общих — бывших пленных — знакомых.
Никакого ответа. Понятно, до Гюльса журнал не дошел. Будучи в Египте, подумал: какие тут секреты? Наверное, можно. Спросил в консульстве. Категорический отказ.
И вот уже 1981 год, октябрь. Брежнев собирается в Германию с дружеским визитом. Пишу в журнал. Там мгновенная реакция: материал кстати. Поручают своему корреспонденту Карену Карагезьяну найти этот Гюльс, этого Вайтушата. Тот оперативно включился, пригласил местного журналиста. Бабах! Три страницы рассказа о нашей совместной антинацистской деятельности (№ 44 за 1981 год). И пошла переписка.
И вдруг письмо от Евгения Федоровича Михненко, нашего лагерного руководителя-подпольщика: “Первый отчет о нашей работе я сдал парторганизации № 13-3, рекомендовавшей меня для политработы… Второй — сдан в контрразведку… Что касается встреч и переписки с участниками антифашистской борьбы… то мне кажется — это преждевременно…”
13.11.1981. Вот те на! Уже напечатано в журнале! Наверное, редакция знала, что делала. Вот, оказывается, откуда эта цифра 13-3! В 1944 году Евгений Федорович как-то спрашивает:
