Илья Бояшов - Безумец и его сыновья
Возвратился голодный батюшка:
— Что, жена, не пришла сама, не прислала сынка на горку?
Плут тогда захныкал, принялся тереть глаза:
— Бежал я, бежал, дурачок меня толкнул в овраг, пока поднимался, Теля все съел — вон у него губы салом намазаны!
Мать взялась отцу ахать:
— Накажи дурачка, он сынка обидел.
Отец рассердился, закричал глупому Теле:
— Чтоб духу твоего здесь не было!
Тот испугался, со всех ног убежал.
На следующий день позвала мать сорванца:
— Ha-ко, сынок, отнеси еды отцу. Дурачка-то нет, батька его прогнал!
Алешка-плут побежал по деревне скакать — бегал, бегал, устал, проголодался. Из узелка все вытащил и отправил в рот. Потом поймал собаку соседскую, Жучку — морду ей оставшимся салом вымазал.
Плача побрел домой хитрец и жаловался матери:
— Я маленькой, я слабенькой, напала на меня собака, отняла, все съела — вот и морда у нее в сале.
Отец грозился собаке:
— Больше ей сюда не сунуться!
Вновь мать узелок повязала:
— Ты иди, Алешенька, не той дорогой, что по селу ведет, а той тройкой, что вдоль речки пробегает. Собаки там не ходят, дурачка там не видно.
Алешка кивнул и побежал играть. Вечером он поужинал и, выкинув узелок, взялся попричитывать, тереть глазенки:
— Напал на меня у реченьки медведь — я узелок-то ему кинул, а сам на дерево! Уж он терзал, выгребал еду батюшкину, я до вечера на березке сидел, спуститься не мог.
Отец на лгуна осерчал:
— Каков медведь-то был?
— А вот каков — пять лап да семь ноздрей, пар валит из трех ушей!
Облилось тут страхом на дерзкий ответ материнское сердце — но не дала сынка наказывать, собою прикрыла:
— Единственный он у нас!
5Сидел как-то раз малой на крыльце, палку строгал, кур с петухом передразнивал.
Приехал в село купец — коробейник, заглянул во двор:
— Это что за малец, аккурат с мой меньшой палец? Кабы не споткнулся я, за порог не зацепился — не увидел бы тебя да не задивился!
— Это немудрено, — заметил Алешка. — С такими бутылями, что торчат у тебя из карманов, и блоху примешь за корову, а гору между ног пропустишь…
— Экий ты прыткий! — засмеялся купец. — А не скажешь ли тогда, как у вас живут на селе?
— У нас на селе подралась попадья с дьяконицей, маленько поноровя, черт треснул пономаря, поп не тужил и обедни не служил.
Купец спросил:
— Если ты такой спорый, угадай — отчего голова моя раньше бороды поседела?
— Как не знать! — с невозмутимым видом откликнулся малой. — Борода-то головы лет на двадцать моложе.
И убежал, хохоча.
6Надоумил Алешка Телю, бестолкового дурачка:
— Теля, Теля, нужна твоя помощь! Сосед наш свинью палит. Свинья-то уже загорелась. Бери ведро, беги заливать. Он спасибо скажет тебе, благословит, даст пряничков.
За дураком долго бегали, награждая тумаками. Хохотал безжалостный плут.
— То-то, каковы прянички?
7Забрался он под церковный алтарь и ждал, когда поп начнет проповедь.
Воскликнул тот:
— Господи! Очисти нас, грешных, и помилуй!
Был из-под самого алтаря голос:
— Не помилую!
Священник повторил:
— Очисти нас грешных! Помилуй!
— Не помилую!
В третий раз прокричал священник:
— За что, Господи, отвергаешь просьбы мои? Помилуй!
И, услышав ответ, проклинал про себя богохульника.
8Суровый отец снял вожжи и дождался сына. Поймав его, как угорь юркого, и, зажав голову между ног, смахнул штаны и с огорчением ударил:
— Вот тебе, озорник, за Господа нашего, Вседержителя. Не богохульствуй, выполняй заветы Его, как и положено православному. Аминь!
И ударил второй раз, очень огорчаясь:
— Не задевай ни словом, ни делом священника, ибо он для веры сюда поставлен, для доброго напутствия — он крестил, он женить будет, он нас и схоронит — куда нам без попа? Вот тебе за Иисуса Христа. Аминь!
Третий раз сокрушенно ударил:
— За Святого Духа! Не потакай своему юродству, над людьми не смейся, грех обижать и умом обиженных. Аминь!
Так, выдрав, сидел печальный. И сказал жене:
— Чем прогневал я Бога? Чту законы Его и отношусь по-христиански к странникам. В церковь хожу чаще прочих и справляю все посты. Крепко мое хозяйство — оттого, что тружусь от зари до зари. В кого же тогда баловник и шельмец? Откуда набрался он бранных слов, непотребных выходок? Будоражит честных людей, и стыдно мне уже в глаза смотреть соседям. Что же будет, когда подрастет?
Зашлась в плаче матушка, кинулась искать любимого сынка — но не нашла нигде: ни во дворе, ни на улице. И плакала, возвратившись домой, о нем убивалась.
Беспутный же сынок как ни в чем не бывало бежал к дурачку Теле, который один слонялся за околицей. Дурачок дружку обрадовался.
Смастерил плут дудочку-свирельку и сидел под березой — далеко отсюда были видны леса и поля и убегала вдаль дорога.
Играл на дудочке расторопный Алешка, а дурачок отплясывал.
А малой пел:
— Батька пропил мою шубу,
Я пропью его кафтан.
Если мамка заругает,
Я пропью и сарафан.
Горя ему было мало!
9Зимою два слепца застучали в ворота Алешкиного дома. Били по воротам слепцы клюками:
— Подайте людям замерзшим, слепеньким да бедненьким.
Переговаривались, закатив невидящие глаза к небу:
— Чуем, спускается кто-то с крыльца. Спешит-поспешает добрый человек с хлебцем, с копеечкой. Стучит добренькое его сердечко, готов убогим подать на здоровье!
И еще прислушались:
— Не малое ли то дитятко? Не скрипят ли по снегу шаги самого ангелочка-херувимчика?
Плут отвечал утвердительно:
— Не иначе, спешит к вам херувимчик!
И захватил с собою две сосновые чурочки:
— Вот вам хлебушко, застывший с мороза. Ничего, разгрызете, зубы-то вам Господь еще оставил!
И совал им железку:
— А это рублик вам от нас с папашею.
Пошли те несолоно хлебавши — плут же над ними хохотал:
— Как вам хлебцы? Как рублик подаренный?
Узнал про то батюшка, накинулся на сына:
— За что обидел калик? За что смеялся над перехожими?
Алешка ответил:
— Уж больно они стонали, мне спать не давали! Да и то — отчего по моим воротам стучали клюками? Отчего на мой двор заходили убогие? Может, еще и в мою избу впустить оборванных? Уложить на полати? И то, батюшка, не много ли мошенников шляется, не многие ли убогими выставляются?
Вскричал тогда батюшка:
— В кого ты такой бессердешный, насмешливый? Благонравие должно быть в тебе! Иначе пойдешь кривой дорожкой, обрывистой тропкой… Разве благонравный отгоняет странников, смеется над убогими? Разве шастает с утра до вечера, огорчает родителей? Благонравие в тебя войти должно!
— Ах! — закричал тут сынок, хватаясь за горло.
Всполошилась матушка:
— Что с тобою, дитятко? Не поперхнулся ли? Не задавился?
— Нет! Не иначе в меня благонравие входит! Не проглотить сразу, вот я и поперхнулся! Вот теперь, чую, проскользнуло. Сидит теперь внутри меня благонравие…
И поднял ногу.
Вознегодовал отец. Объяснил ему непутевый сын:
— Благонравие-то в меня вошло, а дурости не осталось местечка. Вот она и выходит с треском!
Сокрушаясь, добавил:
— Видно, сильно дурость моя благонравию не понравилась!
Только его и видели.
10Пришла масленница. Плут сказал:
— Хочу в город с папашею!
Охнула матушка:
— Куда тебе, малой тростиночке, в город? Затопчут тебя на ярмарке. Украдут цыгане! Потеряешься — не отыщем.
Отец же решил:
— Хватит ему бездельничать! Пусть попривыкнет к работе. Не век сидеть ему возле твоего подола.
И запрягал лошаденку.
Приехали в город, на площадь — всюду гуляла ярмарка. Отец наказал малому:
— Пока я товар раскладываю, никуда не отлучайся. Иль не слыхал, цыгане хватают малых? Иль не слыхал, как топчут детей в базарной толчее? Я же за послушание куплю тебе калач!
Не послушал сынок. Крутились неподалеку медведь с мужичком. Очертив круг по снегу, говаривал мужичок старому мишке:
— Ну-ка, Емельяныч, покажи нам, как солдатушки маршируют!
Косолапил мишка с палкой на косматом плече.
— А как девки в зеркало смотрятся?
Принимался медведь показывать девок, язык высовывая, жеманясь и прихорашиваясь.
Алешка пробрался под ногами глазеющих, прихватив с торговых рядов жгучего перца. Когда мишка на публику попятился задом, сыпанул ему незаметно под хвост. Поднялся Емельяныч на задние лапы, заревел и кинулся в толпу — сделалась великая толчея, все бросились на ряды, топча товары, смахивая лавки, — мчался медведь, опрокидывая барышень и городовых, — вмиг разбежалось гулянье.
