Николай Гарин - Таежная богиня
“Интересно, — продолжала томно изнывать Валерия, — мальчишки точно пошли бы в него, были бы такими же сильными, молчаливыми и надежными! А девочки в меня!.. О, Боже! О чем это я, что со мной?!”
Неожиданно на крыльце заскрипели половицы, послышались шаги, дверь распахнулась, и на пороге возник капитан Шевчук, начальник лагеря.
— Можно? Прошу прощения, что без стука, — увидев лежащую Валерию, тут же извинился начальник. — Ну, как устроились, как настроение? А вы что, простыли? — обратился он вновь к Валерии.
— Нет, все хорошо, все в порядке, — за всех ответил Никита, почувствовав, что поздний визита не случаен. Не о здоровье же, в самом деле, зашел начальник справиться среди ночи.
— Я вот что хочу сказать, дорогие мои, — сев на стул и продолжая глядеть на Валерию, точно она была старшей, продолжил капитан, — второй домик от моста — хата Горелого. Он вольный. Живет со своей старушкой. До этого половину жизни здесь отсидел. Мужик надежный и абсолютно безопасный. Знает и тайгу, и все реки, как свою ладонь. Так вот он один только и сможет доставить вас до Вижая. У него добрая лодка и новый мотор.
— Это что, по реке, что ли? — удивился Никита. — Так там же ледоход!
— Ясное дело, по воде, а как же иначе, мосты отремонтируют не раньше чем через месяц, а то и долше. За ночь основная масса льда пройдет, но страшен не он, а бревна, ну да Горелый отлично знает и реку, и как с ней обращаться. Так вот я предлагаю с самого утра его навестить и договориться. Он не фраер, — капитан немного сконфузился от жаргонного словечка и тут же поправился: — То есть не жадный, много не запросит. — И, повернувшись к Анатолию, тихо предложил: — Пойдем покурим.
Анатолий молча кивнул и поднялся.
— Ну, — капитан встал, поправил шинель, портупею, — желаю удачи! Ни о чем не беспокойтесь, у дверей я двух часовых поставил, так что отдыхайте, набирайтесь сил, плыть долго и утомительно. Всего доброго! Пошли, Гоман, — и, пропустив вперед Анатолия, вышел следом.
— Гоман? — тихо проговорила со своего ложа Валерия. — Значит, его фамилия Гоман, Анатолий Гоман, — будто на зуб проверила она фамилию и посмотрела на дверь. — Слышь, Ник, а его не арестуют за того, ну что в лодке сидел?
— Так он вроде и так сидит. Хотя не знаю я этих законов. По шагам, вроде на крыльце остановились.
Выйдя на крыльцо, капитан с Анатолием закурили. Они стояли и дымили, отвернувшись друг от друга, словно и не были знакомы. Докурив, капитан Шевчук бросил окурок себе под ноги, долго в задумчивости смотрел на его бледное мерцание, сплюнул, равнодушно наступил и растер, как что-то гадкое.
— Да-а, фасонная бабенка! — проговорил он наконец и теперь уже по-блатному цыкнул сквозь зубы. — Я б за такую не только Мишу Резаного, я бы весь лагерь раком поставил!
— Я б тоже... — сказал в темноту Анатолий.
— Ты правильный, Гоман, правильный и цельный. Тебя бы любой суд оправдал. Резаный в авторитете, “смотрящий”!.. Урки на уши встали, — капитан повернулся к Анатолию, — тут никакая охрана не поможет. Мне тебя в натуре жаль! Сорок дней до “звонка”... такого здесь еще не было. Уйдешь в тайгу — найдем. Пятерик накинут. Выходит, как ни крути... Так что извини, Гоман, — он хлопнул Анатолия по плечу, — не очко тебя сгубило, а к одиннадцати туз!..
Анатолий вернулся немного грустным и, как показалось Никите, уставшим, точно они с капитаном целый час пилили дрова.
— Ну, и что он говорит?! — нетерпеливо спросил Никита. Он хотел убедиться, что Анатолию ничто не угрожает.
— Да так, говорил, как лучше до Вижая добраться. А еще — Валерии хорошо бы пацаном прикинуться до самого Ивделя. Говорил, чтобы вы не волновались за Горелого. Он, конечно, как и все мы, с причудами, но причуды скорее забавные, чем опасные. Любит выпить. Так что готовьте свою фляжку. Только сразу не давайте. Напьется, а дорога длинная и опасная, более девяноста километров плыть.
Пока Анатолий говорил, доливал воду в чайник, ставил на плиту, ворошил в печке угли, Никите все больше и больше казалось: что-то вокруг меняется, что-то происходит. Он вслушивался в себя, но тревоги, какая была в машине, у него не было... Валерия, свернувшись калачиком, с улыбкой наблюдала за мужчинами. Никому не хотелось спать.
Когда Анатолий присел возле печки, Никите стало не по себе. “Откуда, — подумал Никита, — у него вдруг бордовый свитер?! Он же был серым! Почему и руки, и лицо!” У Никиты вновь появилось страшное предчувствие...
— Ну что, Никита, давай последний раз покурим, чифирнем и на боковую, а?! — весело и непринужденно проговорил Анатолий и направился к двери. Но вдруг остановился. — Лер, — проговорил он тихо и, как показалось Никите, печально, — знаешь, в тайге без ножа... короче, я хотел бы подарить тебе свой. — И, сделав шаг к топчану, протянул Валерии свою финку. — Не понадобится, выкинь. Ну, так что, — он повернулся к Никите. — Пошли?
— Пошли, — машинально ответил тот и поднялся со своего места. Однако Никита задержался. Когда за Анатолием закрылась дверь, Никита повернулся к Валерии:
— Слушай, Лер, ты ничего не заметила?! — спросил он взволнованно. — Ты не заметила, что цвет изменился?!.. — Никита хотел добавить — изменился, как далекая гора Отортен или палатка в ту ночь, но, вспомнив, что никому этого не говорил, повторил: — Ты ничего не заметила?
— А что случилось? — держа в руках нож, только что подаренный Анатолием, Валерия приподнялась с топчана. Ее пугали всевозможные неадекватности Никиты. Вот и сейчас, раз Никита что-то почувствовал, это может быть небеспричинно, возможно, опять что-то грядет...
— Мне показалось... — начал было Никита, но в этот момент на крыльце послышался топот, возня, опять топоток и все стихло. Никита распахнул дверь. Со света он не сразу увидел вытянутые поперек крыльца ноги и запнулся о них. Тяжело дыша и держась за бок обеими руками, Анатолий сидел, опершись на дощатую стенку.
— Что с тобой? Эй! Кто-нибудь!!! — увидев расползающуюся по полу черную лужицу, закричал Никита.
— Не ори ты так, — еле слышно проговорил Анатолий, сжимая бок. Сквозь пальцы живым ручейком из него вытекала... жизнь, поблескивая от далекого фонаря и источая легкий парок, как при дыхании. У Никиты подогнулись колени. На тряпичных ногах он спустился с крыльца, обозревая черноту вокруг, потом сорвался с места и побежал в сторону штаба, громко зовя на помощь.
— Толя?! — на крыльцо выскочила Валерия. Ее волосы были всклокочены, глаза расширены, как у безумной. — Толечка, что, что с тобой, что с тобой, миленький?! — дрожа всем телом, она встала перед ним на колени. — Щас, щас милый! — она вновь вскочила и, как в бреду, заметалась. Бросилась в пристрой, схватила простыню, снова встала перед Анатолием на колени. — Давай, мой хороший, давай я завяжу рану...
— Что ты, — прошептали его губы, — это печень... это все...
— Нет! Да помогите же! Ой, Господи! А-а!!! — Валерия сначала закричала, запричитала, а потом завыла, стоя перед умирающим на коленях. Зажав виски руками, она раскачивалась из стороны в сторону, продолжая выть тонко, по-бабьи, как всегда бывает при самом страшном горе...
— Укрой меня, холодно — опять еле слышно проговорил Анатолий. У него мерзли ноги, спина, лицо, туманился взгляд, он напрягался, смотрел, вглядывался в ревущую Валерию.
— Мама?! — вдруг отчетливо произнес он.
Валерия замерла.
— Да, — проглотив колючий горький ком, прошептала она, — я... мой мальчик, я, родной.
— Мама! — снова повторил Анатолий и закрыл глаза. — Я знал, что ты придешь... — добавил он совсем тихо, и его голова стала клониться.
— Я здесь! Спи, мой хороший! — уже тверже повторила Валерия и прижала его голову к своей груди. — Все хорошо, я с тобой!..
Когда вокруг крылечка собрались часовые, сонные прапорщики, офицеры, они увидели странную картину: молоденькая девушка, раздетая, разутая, стоя на коленях, прижимает к себе зэка Гомана по кличке Гегель и, медленно покачивая, что-то тихо ему напевает.
— Лер? — Никита хотел сказать девушке, что уже все, что Анатолий мертв, но она, повернув к нему мокрое лицо, едва слышно произнесла:
— Тише! Он уснул...
До самого Свердловска Валерия молчала. Она выглядела настолько усталой, что даже соседи по купе говорили шепотом, стараясь подольше находиться в коридоре. Прибыв на станцию и купив билет на ближайший проходящий поезд до Москвы, они вышли на перрон и все так же молча простояли до самой посадки.
— Прощай, Гердов! — были первые ее слова за последние трое суток. — Спасибо тебе и прости!
— И ты меня прости! — ответил Никита. Он еще долго стоял, пока последний вагон Леркиного поезда не вильнул на стрелке и не скрылся за старинным зданием военного вокзала.
Горелый
Никита отходил от поездки на Север так долго, что бабушка забеспокоилась. Она даже ходить старалась на цыпочках, не запрещала курить на чердаке, махнула рукой на свет, что горел у него часто до самого утра, не замечала, что еда оставалась почти нетронутой. Маргарита Александровна терпеливо выжидала, когда пройдет хандра у мальчика и все встанет на свои места.
