Евгений Чижов - Темное прошлое человека будущего
Некрича, не спускающего теперь с нее глаз.
– А вкусненького у тебя ничего к чаю не найдется?
Некрич сидел у меня на кухне целый и невредимый, закинув нога на ногу и завязав их узлом, с бешеной скоростью вращая чайную ложечку между большим и указательным пальцами, и я уже почти убедил себя, что никогда всерьез не верил в нелепую историю со стрельбой в метро, его побегом и убийством. Я начал убеждать себя сразу же после его звонка, когда Некрич как ни в чем не бывало сказал, что если у меня никого нет, то он с удовольствием зашел бы, и к тому моменту, когда ложечка у него наконец сорвалась и я ее, конечно, не поймал, практически не сомневался больше в том, что так оно и было.
– Ты знаешь, что твоя жена тебя за мертвого держит? Она мне говорила, что ей Гурий сказал, будто Коля с Толей тебя застрелили. Три выстрела в голову.
– Как бы не так! Это он ей выдал горячо желаемое за действительное, если только они его самого сначала не обманули, побоявшись сказать, что я опять у них из рук ускользнул. Но это навряд ли, скорее Гурий Ирине наврал – до того ему не терпится меня на тот свет отправить. Только хрена с два! Мы еще посмотрим, кто кого куда отправит! – Некрич быстро поменял ноги местами, перевязав образуемый ими узел, и, слегка склонив голову набок, спросил: – Так как там у нас насчет чего-нибудь эдакого к чаю?
Он был не просто жив, а как-то лихорадочно и избыточно жив, подмывает сказать, по-хамски жив. Я поставил на стол несколько эклеров, оставшихся после вчерашнего Ирининого визита, и он стал уминать их, как всегда, стремительно, один за другим, точно с минуты на минуту ему нужно было вновь пускаться в бега и он спешил успеть съесть как можно больше. От его жадного укуса крем часто выдавливался с противоположной стороны трубочки, Некрич цеплял его пальцем и отправлял в рот, с причмокиванием облизываясь, полуприкрыв веки от удовольствия.
Все-таки я был очень рад видеть его живым.
Одной рукой он держал пирожное, другой чашку с чаем и, поскольку рот его был забит, глазами указывал мне на чайник с кипятком или с заваркой, взглядом прося подлить ему того или другого. В молчании его присутствие становилось все более самодовлеющим, и я почувствовал, что больше не могу выносить его без объяснений.
– Так что же, никакого бегства в метро не было? Выходит, все выдумка, и даже непонятно чья?
– Если бы! – Некрич сделал большую паузу, не желая отрываться от пирожных, но потом все-таки продолжил: – Все чистая правда, кроме одной мелочи, крохотного нюанса, пустяка – что поймать они меня не поймали! На метро меня повезли, олухи царя небесного, думали, так я и пойду с ними безропотно, как агнец на заклание.
Они ж меня всегда за юродивого держали, Гурий со всей своей бандой, вот и поплатились. Как только я в переходе с кольцевой
Киевской на радиальную дверь открытую увидел, сразу вырвался и туда нырнул. Там за дверью служебная комната с доской объявлений на стене, дальше еще одна с какими-то шкафами железными, потом опять дверь и за ней лестница вниз. Я через две ступеньки чуть ли не кувырком, остановился, слышу, эти двое за мной бухают. За лестницей коридор, потом еще одна лестница, винтовая, с перилами, за ней площадка для лифта. Лифт, по счастью, сразу подъехал, еще до того, как я подбежал, его две тетки в оранжевых жилетах вызвали. Вместе с ними я из него вышел, с ними и дальше пошел по коридору с плакатами, потом по узкой лесенке в тоннель
– не хотелось мне от них отставать, я себя под их защитой чувствовал, в случае чего, думал, в обиду не дадут. Крупные такие дамы, косая сажень в плечах, у каждой в руке по разводному ключу. Помню, как они между собой переглядывались, на меня посматривая, но даже не спросили, как я там очутился, постеснялись, видимо. Стеснительные. Я уже решил, что опасность позади, когда Коля с Толей у входа в тоннель замаячили. Пришлось прямо по тоннелю когти рвать, между рельсами, дамы мои: "Стой!
Куда ты?! " – а я и не оглядываюсь. Там кругом провода под током, прикоснуться ни к чему нельзя, оступишься – и конец, а главное, гудит все, гудит вокруг, и сверху, и снизу, сейчас, думаю, поезд, лопатками уже смерть свою за спиной чувствовал…
– Некрич прервался, чтобы перевести дух и откусить эклер. – Но пронесло, поезд за стеной проехал, по соседнему тоннелю. Впереди лампа какая-то в глаза била, а за ней я лесенку на площадку обнаружил, от тоннеля отгороженную. По этой площадке я на станцию вышел. И вот там-то меня самый большой сюрприз поджидал…
Некрич снова сделал паузу, не уверенный, похоже, нужно ли рассказывать дальше. Он оценивающе поглядел на меня, решая, заслуживаю ли я услышать продолжение. Я, конечно, сделал вид, что оно меня не особенно интересует.
– На станции были люди, много людей… в основном мужчины, некоторые в военной форме, другие в штатском… Я стал осматриваться кругом, чтобы понять, где я нахожусь, но не обнаружил нигде ни названия станции, ни обычных указателей.
Вообще нигде ничего не написано, ни единого слова. Никогда раньше я здесь не был, хотя станция была старой, судя по всему, построенной вскоре после войны, а уж все старые станции я знаю наизусть. Хотел спросить у кого-нибудь, куда я попал, но больно вид у всех кругом был занятой и сосредоточенный. Пока я выбирал, к кому бы мне обратиться, поезд подошел, все стали садиться, и я вместе со всеми, решил посмотреть, куда вывезет, мне ведь безразлично было, куда ехать. Следующая станция снова незнакомая, снова без названия, и в вагоне ничего не объявляют, даже " осторожно, двери закрываются" и то не говорят. Едем дальше. Люди входят и выходят, военные честь друг другу отдают, все, как обычно, хотя посвободнее, чем на других линиях, народу поменьше, и станции все неизвестные: громадные, с арками, бронзовыми статуями, фресками на потолках, мраморными колоннами, все друг на друга непохожие. Одна как готический собор, другая в псевдорусском стиле, третья как сундук, еще одна в романском стиле со светильниками в нишах в виде чаш на львиных лапах…
Повсюду лепнина, позолота и мозаики, и люстры гигантские проплывают… Постепенно я понял, конечно, что это и есть то секретное метро, про которое во всех газетах писали, та самая кремлевская линия… Ты что, ни разу не читал, что ли? Ах да, я забыл, ты же газет не читаешь…
Я слушал Некрича молча, ничем не выражая недоверия, но и молчание мое он воспринимал так, точно я ему не верю. Уже одно мое присутствие в качестве слушателя лишало его убедительности, заставляло чувствовать недостаточность своих слов и форсировать интонацию рассказа. Некрич не мог не смотреть на себя моими глазами.
– А зря, между прочим, сейчас такое время, что газеты читать надо! Ведь каждый дурак уже знает, что секретное метро существует, мало кому только известно, где они, эти закрытые станции, и сколько их. Может быть, их больше, чем открытых! Я видел множество станций, даже со счета сбился! Я видел там конные статуи главнокомандующих, огромные, по крайней мере в полторы натуральных величины, наподобие статуй венецианских дожей, барельефы и фризы, куда там Пергамскому алтарю… А, да что тебе рассказывать…
Некрич ошибался, полагая, что я ему не верю. То, что он говорил, казалось мне, естественно, малоправдоподобным, но ненамного менее правдоподобным всего остального, происходящего с ним.
Неправдоподобность путешествия по секретной линии метро как нельзя лучше подходила к его собственной, давно привычной мне неправдоподобности и, как минус на минус дает при умножении плюс, обретала самодостаточную убедительность, наподобие неопровержимой убедительности сна, не зависящую от того, верю я
Некричу или нет. Как бы там ни было, он сидел передо мной, хотя мы с Ириной уже с ним попрощались, и, доедая ее пирожные, с кремом у рта доказывал мне то, что ни в каких доказательствах – постольку, поскольку речь шла о нем – не нуждалось.
– Пойми наконец, что у всего на свете есть своя изнанка! Как оборотной стороной действительности является сон, а театральной сцены – весь театр за кулисами, точно так же и изнанкой метро, которое само по себе есть подземная изнанка города, является секретное метро. И все, что случается на лицевой, общедоступной стороне, определяется происходящим на оборотной. Думать, будто что-то здесь может случиться само по себе, – все равно что считать, будто спектакль на самом деле возникает на сцене прямо на глазах у зрителей!
– Ты зря тратишь красноречие, я и так тебе верю.
– А мне плевать, веришь ты мне или нет! – окрысился Некрич. -
Как будто это что-нибудь меняет!
"Еще как меняет, – подумал я.- Ты так преувеличиваешь значение изнанки действительности, потому что тебе не хватает своей собственной. Ты хочешь, чтобы знание о секретном метро заменило тебе ее, чтобы оно заполнило твое всегда пустующее второе дно.
Но это удастся лишь в том случае, если я тебе до конца поверю ".
Вслух я спросил только:
