Милорад Павич - Вывернутая перчатка
Прославившаяся в веках ноттингемская ярмарка гусей, проходившая каждый год в одно и то же время, имела свои правила и своих посетителей, точно так же как и соревнования по футболу. Здесь выбирали самое большое яйцо сезона, продавали игрушки и сладости и, разумеется, гусей, поросят, телят и все виды молочных, мясных и глиняных изделий.
Из экспонатов этой веселой ярмарки был устроен музей: старые детские игрушки, такие, каких сегодня не делают, деревянные, соломенные и жестяные, шарики и свистульки из глины, плетеные корзины и пластмассовые фигурки телят и гусей, муляжи яиц, сыров и всего того, что могло быть на подобной ярмарке. И среди всего этого веселья, которое показывает, какими скучными кажутся нам сегодня забавы наших предков и какими покажутся наши собственные забавы потомкам, стоит огромная витрина, а в ней нечто такое, от чего кровь застывает в жилах.
И это «такое» действует точно так же, как действовало когда-то на наших предков.
Я имею в виду коллекцию самых знаменитых уродов, которых в течение двух веков показывали в балаганах на ярмарке гусей. Миссис Мария Пейджет с тремя грудями, хвостатый сын некоего Питера
Кокса, две леди Уэстон: бородатая мать с бородатой дочерью, молодой джентльмен Талбот Пирс с третьей ногой, причем левой, сиамские близнецы братья Нероу, сросшиеся так, что стали похожи на игральную карту, и еще одна сиамская пара Уэст, о которой в приложенном объяснении говорится, что они не братья, а отец и сын, все еще являющиеся одним телом.
И что самое страшное, эти экспонаты не пластмассовые копии, как телята и гуси на этой выставке. О чем прямо говорит надпись на витрине и что и без того ясно с первого взгляда. Перед нами настоящие забальзамированные люди из плоти и крови, которые когда-то смотрели на нас, так же как теперь мы смотрим на них, с той разницей, что мы о них не знаем ничего, а они о нас узнали, вероятно, все.
Сверкнет иногда стеклянный глаз, вставленный искусной рукой мастера, но кожа у них настоящая, ужасающая от старости, которая давно перестала быть человеческой старостью. Бороды женщины и девочки наверняка каждые сто лет нуждаются в очередном расчесывании, но зубы у них блестят, как когда-то раньше.
И среди всей этой компании монстров стоит прямо перед нами, так что через стекло его можно хорошо рассмотреть, сэр Вальтер Скотт собственной персоной. Автор «Айвенго» и других известных со школьной скамьи произведений. Сэр Вальтер Скотт гладко выбритый, с нежной, как у ребенка, кожей, с шелковыми рыжеватыми бакенбардами, длинными ресницами и ногтями, которые пульсирующая кровь окрашивает в розовый цвет.
Красавец смотрит на нас голубыми глазами, глубина которых 2 метра 40 сантиметров, смотрит спокойно и самоуверенно, он джентльмен par excellence, хромота его почти незаметна (второй хромой поэт за один день!), и с ним все в полном порядке. Остается только поздороваться за руку. Но дело в том, что ничего не в порядке. Потому что это прекрасное лицо, единственное человеческое лицо в витрине, этот изысканно одетый английский джентльмен и великий европейский писатель – один-единственный, кто здесь ненастоящий.
Только он, похожий на человеческое существо, мужчина среди уродов, которых можно принять за кого угодно, но только не за людей, только он является не тем, чем кажется, потому что он кукла. Одна из тех кукол, которых начиная с XII века изготовляли после смерти каждого английского аристократа и, облаченными в настоящий костюм (потому что здесь сохраняют не только каменные, но и отрубленные головы), отправляли на хранение в Тауэр – древний обычай, который в наше время переселился в музей мадам Тюссо.
А настоящие здесь только те, что стоят вокруг Вальтера Скотта и кажутся до того нереальными, что и в страшном сне не могут присниться. Здесь они истина.
Я со всех ног бежал на обед вниз по ступенькам, вылизанным ветром, и думал: откуда взялась такая странная идея? С какой стати сэр Вальтер Скотт оказался в одной стеклянной клетке с монстрами? И тут я вспомнил одну его раннюю книжечку, опубликованную в 1799 году под названием «Похвала рассказам ужасов». Я вспомнил его жуткие баллады и понял, что стоящие вокруг него уроды были сродни тем, кого порождало его воображение, и со временем все это приняло вот такой неожиданный поворот.
Он, тот, кто был живым, больше не живой, а они, которые были плодом его воображения, воплотились в жизнь и стоят теперь как единственное, что осталось от него живого. Они знают о нем все, а он о них ничего. Только вот никого нет, кто запулил бы им в глаза камнем из рогатки.
ОДНО ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО
Очень трудно объяснить, что же в действительности случилось в начале июня того 1983 года. Однажды утром мне позвонили из газеты «Книжевна реч» и попросили дать им одно странное разрешение. Какой-то молодой человек, сказали они, пришел к ним в редакцию газеты с рассказом, который называется «Избранник», и попросил, чтобы его опубликовали не под его именем, а под именем Милорада Павича.
– Ну а рассказ хороший? – спросил я.
– Хороший.
– И вы бы напечатали его, если бы не эта закавыка?
– Напечатали бы.
– Ну и печатайте. Мне все равно.
Это было начало. Потом дело развивалось следующим образом.
В газете «Книжевна реч» № 213 на первой странице появился один короткий текст Немани Митровича под названием «Уроды». В том же номере от 25 июня 1983 года вышел рассказ «Избранник» под моими именем и фамилией. Я его прочитал, прочитали и многие мои знакомые и восприняли его как мой. В связи с этим состоялся еще один разговор по телефону. Мне позвонил Йовица Ачин. Он сказал примерно следующее:
– Я прочитал твой рассказ. Надо поговорить. Тут что-то не так.
– Конечно не так, – сказал я. – Ты понял главное, но не заметил второстепенного. Обрати внимание на примечание редакции на последней странице.
Примечание было следующего содержания:
ПРИМЕЧАНИЕ К РАССКАЗУ «ИЗБРАННИК» М. ПАВИЧА
P. S. Говоря на чужом языке, трудно скрыть свой акцент. По определенным соображениям, должен признать, что автором этого рассказа являюсь я, Пиштало Владимир. Хотелось бы, чтобы это вынужденное признание как можно меньше коснулось сознания читателей и было услышано ими как сквозь сон. Я надеюсь, что из-за отсутствия моего имени под рассказом автор «Записей на одеяле из конского волоса» никак не пострадает. Во-первых, потому, что это соответствует духу его рассказов, а во-вторых, потому, что он в известном смысле получил ответ, разговаривая со стеной.
На это примечание я ответил в газете «Книжевна реч» от 10. Х. 1983 следующим открытым письмом:
Дорогой Пиштало,
В одном из июньских номеров газеты «Книжевна реч», посвященном короткому рассказу, я прочитал прозу «Избранник», опубликованную под моими именем и моей фамилией. На мгновение мне показалось, что я сам написал ее, и я вспомнил один случай из моей молодости. Я тогда участвовал в конкурсе на место ассистента в «Издательстве народной поэзии», которое возглавлял Воислав Йованович Марамбо. Он потребовал, чтобы каждый кандидат пришел на собеседование, и, когда я появился на улице Кнез Михайлова, дом 35, где он принимал, я понял, чем было вызвано это требование. Это была ловушка для Божи Ковачевича. Марамбо изумился, увидев меня, и сразу прямо сказал мне, что, зная мои публикации, был убежден, что я не существую и что я просто псевдоним Божи Ковачевича. Прочитав рассказ «Избранник», я спросил себя, не было ли в том предположении ошибкой только имя Божи Ковачевича и не являюсь ли я и в самом деле чьим-то псевдонимом. Далее возникает и такой вопрос: может ли человек выбрать, чьим псевдонимом он будет? Мои самые большие литературные успехи были так близки к поражениям, что едва ли я в своей памяти смогу отличить одни от других. Вот и теперь я не вполне понимаю, является ли столь совершенная подделка, как «Избранник», моим успехом, моим поражением или же и тем и другим одновременно. Мне, разумеется, не приходило в голову то, о чем рассказывает одна сомнительная с исторической точки зрения история о Льве Николаевиче и «Хаджи-Мурате», а может, и какой-то другой его повести, про которую граф Толстой говорил, что он напрочь забыл ее и читал, не зная, кто ее автор, но чувствовал, что все ходы там сделаны правильно от начала и до конца. Действительно, «Избранник» – это такой рассказ, в котором совершенно правильно делаются все ходы от начала и до конца. Я никого не могу убедить в том, что не писал «Избранника», а поскольку я не граф и не страдаю забывчивостью, я должен был спросить себя, кто же в конце концов автор этого рассказа.
Я не мог дать ответа на этот вопрос, пока не заметил две фразы в середине текста. Эти две фразы известны только мне и Немани Митровичу, и я сразу понял, да и Вам, разумеется, понятно, что только он мог быть автором этого рассказа. Только через два дня я заметилpost scripturm на последней странице газеты, где Вы, уважаемый Пиштало Владимир, обнаруживаете себя как автор. Не вдаваясь в причины, заставившие Вас сделать такое заявление, и довольствуясь причинами, дающими мне твердую, основанную на фактах уверенность в том, что сочинитель этого рассказа все же Неманя Митрович, а я его псевдоним, хотел бы попросить Вас об одной вещи. Будучи уверенным в том, что совершенные копии должны занимать свое место в картинных галереях наряду с творениями тех художников, которые вдохновили на их создание, и в связи с тем, что вы являетесь de jure собственником «Избранника», прошу у Вас разрешения включить в одну из моих следующих сборников и «Избранника» вместе с post scriptum'oм, который Вы к нему добавили.
