Куруматани Тёкицу - Неудавшееся Двойное Самоубийство у Водопадов Акамэ
Я панически боялся того, что остепенюсь, ослепну в блаженстве «жизни среднего класса»… Но ведь именно об этой жизни и мечтали все мои сослуживцы. Что они нашли в ней, в этой жалкой подделке под Европу? В цветке цикламена на фортепьяно и пушистой собачке на коврике… В гольфе и в теннисе… Европейской еде, европейской музыке… В собственной машине… Во всей этой мерзости…
Жизнь среднего класса была мне ненавистна. В то время, когда я ещё служил в Токио, ненависть таилась в подсознании. С тех пор шесть лет я плыл по воле волн, которые, бросая меня из стороны в сторону, смывали с меня всё лишнее, одновременно тщательно отмывая эту ненависть, пока она не засияла, как золото в лотке старателя. В то же время стало ясно ещё одно — что когда-то я тоже мечтал об этой жизни, о гнусной жизни среднего класса, которая сейчас бесстыдно вылупилась на меня с обоих берегов реки Асия. Мечтой об этой жизни была моя любовь к Масако. Я любил эту девушку, любил всем сердцем, и точно так же всем сердцем ненавидел свою любовь. В этом и состоит мой первородный грех. Вечный источник моих мучений.
Я вышел к морю. К морю Осакского залива самой середины лета. Море сверкало, играло в лучах солнца. В прошлый раз я видел этот блеск возле устья реки Ёдо в тот день, когда ко мне так неожиданно пришла Ая. «Встань», «расстегни», «теперь туда»… Волны будто нашёптывали мне слова, которые я услышал от неё в тот вечер. Это были слова тьмы. В то же время они ничем не отличались от слов стихотворения, которое случайно попалось мне на глаза в библиотеке Наканосима в Осака.
Поднимите её
Она плывёт на волнах
Смотрите
До неё дотянуться можно
Я знаю
Вы тянете руку усердно
Но сегодня пучина гневлива
Она поглотить вас готова
И всё же бесстрашно
Схватите же шляпку мою
За выгоревшим в лучах солнца волнорезом сверкали волны залива Сэццу. Обрушивая на меня всё неистовство своего блеска, снова и снова, снова и снова…
Когда я доехал до Осака и пересел на поезд окружной линии, было уже за половину седьмого. Я стоял в вагоне, битком набитом возвращавшимися с работы служащими, стоял среди них с большой котомкой в правой руке и синей сумкой в левой. Во внутреннем кармане сумки лежала почтовая сберегательная книжка с деньгами, которые я заработал за последние года два — немного меньше сотни тысяч. Ещё в кармане лежали деньги, которые мне дала позавчера тётушка Сэйко — тоже сущие гроши. Если считать плату за ночлежку, на всё это можно протянуть от силы дней двадцать — и то впроголодь. Кроме того в сумке лежали две тетради, авторучка, банка с чернилами, салфетки. Грошовая печатка с иероглифами моего имени и ещё пара мелочей. Вот оно, всё моё имущество. Я — перекати поле. Зацепился было за торчащий из земли кол, но порыв ветра сорвал меня, и я снова качусь дальше, бесцельно и глупо. У меня не осталось ни страховки, ни документов, какие были у меня в то время, когда я ещё служил в фирме. Единственное, что могло служить хоть каким-то, пусть и сомнительным, но удостоверением моей личности, была грошовая печатка, которую я приобрёл, чтобы завести на почте сберегательную книжку. Но даже от неё проку было мало, поскольку в книжке значился мой старый адрес в Нисиномия. Я не мылся уже несколько дней. Я провёл рукой по подбородку. Щетина царапала кожу.
Я еду в Тэннодзи. Каким словом я живу теперь? Глупость? Мальчишество? Уже в который раз затаившийся в сердце трус терзал меня, грыз изнутри. В полдень я всё ещё был в Асия, позорно сидел на камне в тени соснового леса на берегу. Мои руки от запястьев и до предплечий покрылись морским загаром. В конце концов я понял, что кроме как в Тэннодзи мне ехать некуда.
Поезд въехал на станцию. Почему-то перед глазами вдруг всплыло лицо девочки, бежавшей за женщиной на велосипеде. Станция была большая. Для одной только окружной линии были выстроены целых две платформы — одна для внутреннего, а другая для внешнего кольца — расположенные друг против друга. Да ещё и нескончаемый людской поток вечернего часа пик… Сможем ли мы встретиться? Я взглянул на часы. До семи время ещё было.
Я вышел на платформу и остановился. Если мы станем искать друг друга одновременно, шансов встретиться будет ещё меньше. С каждой минутой на душе становилось тяжелее. В толпе на противоположной платформе я увидел её. Вздрогнув, узнал в ней ту, босоногую. Она шла в противоположную сторону в белой блузке и белой юбке, отыскивая меня. Скоро её глаза найдут меня, вырвут из настоящего и бросят в неведомое будущее. Она уходила всё дальше. Неотрывно глядя ей вслед, я пошёл по своей платформе в ту же сторону. Пошёл невольно, словно ноги сами приняли решение последовать за ней. Ая обернулась. Я остановился. Она увидела меня. Вздрогнула. На миг напряжённо застыла. Затем на её губах промелькнула улыбка. Но в следующую секунду её глаза снова напряглись. Она сделала знак пальцем, давая понять, чтобы я ждал её здесь. Как раз в этот момент к её платформе подошёл поезд. Мне показалось, я мельком увидел, как она торопливо спускается по лестнице. Подумал, что ещё несколько секунд, и бежать будет поздно. Но стоял, как истукан, на том же месте.
Ая шла ко мне. Казалось, какое-то измождённое до предела животное приближается ко мне медленно, но непреклонно, ни на секунду не сводя с меня глаз. Хотя нет. Всякий раз, когда она опускала глаза, на её лицо ложился сгусток тьмы. И приближавшееся ко мне животное было словно облечено в эту тьму с ног до головы. Было время заката, когда служащие едут с работы домой. Каждый выглядел смертельно уставшим. Но Ая выглядела совершенно иначе, выделялась на фоне городской суеты, отстранённая, ледяная. Вытянув губы, она улыбнулась.
— Прости меня, ладно?
— Да нет, что вы…
Ая пошла вперёд.
— Никак не удалось к двенадцати поспеть.
— …
— А ты успел?
— Нет.
— Да ты что! А я, дура, переживала, думала, ты в полдень приехал! Я ведь в два пришла. Искала тебя, искала. Даже на улицу раз вышла. Чуть с ума не сошла.
— Извините.
— Да не извиняйся ты. К тебе ж Сай вечером приходит, дождаться надо было, да?
— Нет, он уже не приходит.
— Это почему ещё?
— Я вам потом расскажу.
Мы прошли турникеты. Она — с большой матерчатой сумкой в руках, я — в сандалиях гэта и с большой котомкой в руке. Вид у меня был неприглядный. Некоторое время мы блуждали, тщетно пытаясь найти выход. Моя котомка то и дело бестолково била нас обоих по ногам. Но выбросить её я не мог. Я без колебаний распрощался с зимней одеждой и туалетными принадлежностями, но без вещей, лежавших в котомке, мне просто не выжить. Я положил свою кладь в шкафчик камеры хранения на станции и запер его на ключ. Подняв голову, взглянул ей в глаза.
— Давай убежим вместе, — проговорила Ая.
— А?
Она смотрела на меня, прикусив губу.
— Куда? — спросил я.
— На тот свет.
Я сглотнул. Наконец я прикоснулся к ней. Прикоснулся к её душе. Ая всё ещё смотрела на меня. Очевидно, увидев мою котомку, она в общих чертах поняла, как обстоит дело. Я открыл было рот, но слов не нашёл. Ая повернулась ко мне спиной и пошла прочь. Её плечи словно дышали отчаянием. Я же стоял совершенно неподвижно, словно врос в землю. С каждым шагом Ая уходит, уходит всё дальше. Я почувствовал, что снова начал вытекать из себя. И бегом нагнал её.
Она шла молча, глядя перед собой пустыми глазами. Я сошёл на этой станции впервые. Мы шли по бойкой торговой улице, залитой ядовитым неоном вывесок, но где мы были и куда шли, я не знал. Очевидно, её загнали в угол, откуда выбраться живой ей не удастся. Она шла молча, и вывески окрашивали её спину, каждая в свой цвет. Я почувствовал, как тёплая кровь шевельнулась в ногах, поползла вверх, словно закипая. Мы свернули в полутёмный переулок.
Прошли ещё немного, и Ая остановилась. Открыла дверь ресторана, вошла. Я последовал за ней. Помещение было тесное, но вытянутое вглубь. Ая села за столик на двоих спиной к двери, поэтому я обошёл его и сел напротив.
Подошёл официант. Ая заказала жареные в масле креветки, жареные внутренности угря и ещё что-то. Официант спросил меня:
— Вам того же?
Я взглянул на неё, ответил:
— Да.
Моё сердце корчилось в агонии, и я сидел совершенно неподвижно, не в силах шевельнуться. Ая тихо сказала:
— У тебя деньги есть?
— Есть. Но совсем немного. За эту еду я заплатить могу.
— Мне десять миллионов иен нужно.
— А? — ошеломлённо воскликнул я.
— На худой конец пять.
— …
— Если не достану, моего брата засадят в бочку, зальют бетоном и утопят в море возле Даймоцу.
Подошёл официант с пивом, и ей пришлось замолчать. Я вспомнил, как утром кричал перед моей комнатой её брат.
— Брат прикарманил собранные шайкой деньги и накупил на них банковых билетов.
