Вера Эфрон - Продана
Я почувствовала, как к горлу опять подступила тошнота. Может, от моих невеселых мыслей, но, скорее всего, от голода. Последний раз я ела очень давно. Небольшой бутерброд на пароме – вот и все.
– Скоро будем на месте, – сказал Марат.
– Нормально, а то я уже опять проголодался, – кивнул Радик.
– Остановись у будки с сосисками, я куплю жратвы на вечер.
– Мне большой гамбургер с колой, – встрепенулась Татьяна.
Как я поняла, она демонстрировала мне: смотри, я в той же стае, мне разрешили заказать себе еду. Я изо всех сил сжала зубы. Сказать, что я тоже хочу есть? Да лучше умереть с голода, чем унижаться.
– Я тоже от гамбургера не откажусь, – сказал Радик. – И побольше картошки фри.
– Я тоже хочу фри, – опять возникла Татьяна.
Марат вылез из машины и пошел в киоск. Приятный запах жареного мяса с примесью лука и картошки ударил в нос.
Дразнящий запах жареного лука и жареного картофеля.
Я помнила этот запах. Я могу отличить его среди сотен, тысяч других. Это был запах моего дома. Жареная картошка с луком.
В Трудолюбовке, наигравшись на воздухе, я с волчьим аппетитом скорее бежала домой. Я бежала и знала, что бабушка уже стоит у плиты и на большой чугунной сковороде жарит нарезанный кругляшками картофель. Сковорода была без ручки, и бабушка использовала специальный прихват, чтобы обращаться с ней. Одной рукой она крутила сковороду, а другой рукой переворачивала картошку, чтобы та как следует поджарилась. Уже на пороге в нос мне ударял щекочущий запах. И только тогда я сполна ощущала, как же я хочу есть. Жареная картошка с луком была моим самым любимым блюдом.
Марат вернулся с большим бумажным пакетом. Из пакета исходили сумасшедшие запахи. У меня закружилась голова. Все втроем они стали разворачивать гамбургеры, завернутые в тонкую бумагу. Марат облизывал пальцы, вымазанные в соусе. Радик лакал кока-колу, Татьяна набивала рот хрустящей картошкой – одну пригоршню за другой.
Я думала, что вот-вот потеряю сознание, и вдруг услышала собственный голос:
– Пожалуйста, дайте и мне немного фри.
Неужели это сказала я? Я же не хотела. Мой мозг запрещал просить, но тело забастовало. Я не ела толком почти три дня. Я знала, что дети в Африке не едят месяцами и не умирают. Почему же я попросила поесть? Не знаю. Наверное, потому, что больше не могла терпеть голод. Я была готова сделать что угодно за пригоршню картофеля фри. Я была голодна.
Марат радостно посмотрел на меня:
– Вау! Крыса открыла пасть!
– Пожрать захотела, – сказал Радик.
– И попить, – добавил ехидно Марат.
– Что, крыса, проголодалась? – спросил Радик.
Я не отвечала. Я и не думала отвечать. Хотя нет, про себя я ответила им, что никакая я не крыса, но возражать вслух я не осмеливалась. Я хотела есть, и я была готова помалкивать в тряпочку, только бы получить немного еды.
– Попроси еще, – сказал Марат. Он явно наслаждался моим поражением.
– Пожалуйста, – попросила я.
– Нет, не так, – заржал Марат.
– Пожа-а-алуйста-а! – повторила я.
– Повторяй за мной: «Ты можешь трахнуть меня в жопу». Вот тогда ты, может, и получишь что-то.
– Ты можешь трахнуть меня в жопу, – покорно повторила я тихим голосом.
– Громче! – приказал Марат. Он уже больше не радовался, он рассердился.
– Ты можешь трахнуть меня в жопу, – сказала я погромче.
– За этим, блин, не заржавеет, будь спок, – сказал Марат. – Уже сегодня вечером исполню твое пожелание.
Радик захохотал, Татьяна тоже хмыкнула.
Я чувствовала себя, как настоящая проститутка, готовая продать свое тело за кусок хлеба. Нет, не только тело, я была готова и душу продать за кусочек хлеба! Мне хотелось есть! Как низко может пасть человек!
– Но ты же не продала свою душу, – изрекла докторша.
– Ты пытаешься меня утешить.
– Нет…
– Это твоя работа, тебе за это платят.
– Речь идет не об этом…
– Нет, именно об этом, ты тоже продала себя. Ты занимаешься со мной не потому, что тебе меня жаль, а потому, что ты получаешь за это зарплату!
Я заплакала, нет, я завыла, как собака. Я физически почувствовала, как во мне открылся какой-то шлюз, и вся грязь, которую я вобрала в себя в Швеции, стала прорываться наружу. Грязи было так много, и она хлынула так неожиданно, что я не поняла сначала, что происходит, а потом потонула в этом разрушительном хаосе воспоминаний. У меня сбилось дыхание, я не могла крикнуть, чтобы попросить о помощи, и я чувствовала, что иду ко дну. Дно устилали блевотина, сперма и кровь.
– Я есть хотела, – выла я. – Понимаешь ли ты, жирная манда?! Я умирала с голода! – кричала я на докторшу.
Потом я рухнула на пол и стала кататься с боку на бок. Я каталась и кричала, каталась и выла. Только теперь я поняла, в какой грязи извалялась, после того как продала свою душу за кусок хлеба. Мне было стыдно. Я не могла самой себе посмотреть в глаза. Я хотела уйти от самой себя.
В истерике я стала рвать ногтями кожу на руке. Я рвала и кусала ее, я хотела сбросить с себя кожу, как змея, я не хотела больше находиться в своей старой оболочке!
Докторша молча наблюдала за мной.
Потом она взяла с кровати белое вязаное покрывало и накинула его на меня. Она закутала меня и вышла из комнаты.
Я снова погрузилась в свои грязные, гадкие воспоминания. Все глубже, глубже…
Марат явно наслаждался моим поведением и со смехом бросил мне остатки своего гамбургера. Я обеими руками подобрала с пола обкусанный кусок и начала жадно есть. Гамбургер был мягкий и сочный, обильно политый соусом. На нем осталось еще немного мяса и лука. О, какое пиршество! Мясо было пропитано пряностями и восхитительно пахло. Чтобы растянуть удовольствие, я ела очень медленно. Я откусывала по капельке и жевала до бесконечности, пока кусочек не таял во рту. Потом откусывала еще и еще.
Я наслаждалась. Да, я хотела есть, но я до сих пор не могу понять, почему мне доставляло такое удовольствие поедать остатки этого гамбургера. Мне казалось, что ничего вкуснее я в жизни не ела.
Радик тоже бросил мне остатки своего гамбургера. Я подобрала и его и, как собака, немедленно отправила прямо в рот. Я уже не хотела растягивать удовольствие. Я устала от всего этого.
Проехав немного по кварталу, прилегающему к сферическому зданию, мы остановились у бежевого пятиэтажного кирпичного дома. Все дома на улице выглядели одинаково. В конце улицы, слегка поднимающейся вверх, я увидела парк. В парке был холм с подъемником для лыжников. Я удивилась – подъемник для лыжников посреди города! Примерно такой же подъемник был вблизи от нашей деревни, куда петербуржцы приезжали зимой кататься на лыжах.
На доме висела табличка с номером «13». Название улицы было очень длинное, и я не смогла его прочесть. Я испугалась, сердце упало куда-то в желудок. Не знаю, чего я ждала, но начало было малообещающее.
Мы поднимались по лестнице, а мне казалось, будто я спускаюсь в ад. Я не могла знать, сколько здесь пробуду, что со мной случится завтра, послезавтра, через год или через десять лет.
Квартира находилась на верхнем этаже. Чемодан сильно тянул вниз, и я запыхалась. Перед глазами мелькали таблички с фамилиями на дверях. Я пыталась прочесть фамилии, но не запомнила ни одной. Фамилии были странные, почти все заканчивались на «сон», и только одна отличалась от других: Салашвили.
Именно перед дверью с грузинской фамилией мы и остановились. Я почему-то не удивилась. Вряд ли у Марата были знакомые шведы. Он, как я поняла, языком не владел. Да и по-английски он знал всего несколько слов. На пароме он большей частью произносил «ноу» или «йес». Какие там иностранные языки – для него существовали только деньги и телки, и еще наркотики.
Марат дважды позвонил, и дверь открылась. За дверью стоял молодой человек не старше тридцати. Он также был одет в тренировочный костюм. Наверное, в Швеции все сутенеры носят спортивную одежду, подумала я. Из комнаты доносились взрывы смеха.
– Привет! – Парень протянул руку и поприветствовал сперва Марата, а потом Радика.
– Салют, Арон. – Марат дружески толкнул его в бок.
– Все хоккей? – поинтересовался Арон.
– Так точно, – ответил Марат, но в его голосе я уловила недовольство. Ничего хорошего это не предвещало. Когда Марат был чем-то недоволен, от него можно было ожидать чего угодно. Он мог даже наброситься с бранью на клиентов. Но хуже всего было нам. Очередное изнасилование – это еще цветочки. Не далее как на прошлой неделе он гасил окурки о мои пятки – так, чтобы следы ожогов не заметили клиенты.
Я не знала, что было причиной плохого настроения Марата, но в такие моменты лучше всего от него куда-нибудь спрятаться. Я поставила чемодан на пол и проскользнула в ванную, которая находилась в прихожей. Здесь я была в относительной безопасности. Ванная комната была огромная, кроме собственно ванны, в ней находились душевая кабина, унитаз и небольшая стиральная машина. Но даже при таком великолепии выглядела она не слишком привлекательно. Кафель был грязный, ручки не чищены со времен царя Гороха, полотенца имели неопределенный цвет, все было запущено и неприятно. Оглядевшись, я села на стульчак, чтобы передохнуть.
