Аля Аль-Асуани - Дом Якобяна
Днем Таха участвовал в демонстрации, но в последний момент, когда службы безопасности начали хватать студентов перед израильским посольством, ему удалось сбежать. Согласно уговору, Таха направился в кофейню «Auberge» на площади Сайеда Зейнаб, чтобы встретиться кое с кем из братьев и эмиром Тахиром. Тот подвел итог событий этого дня и дал им оценку, а потом грустно заключил:
— Эти преступники использовали бомбы со слезоточивым газом как дымовую завесу, а затем открыли огонь боевыми патронами… Геройской смертью пал ваш брат Халед Харби с юридического факультета. Мы безропотно пережили эту утрату и просили Аллаха простить все его прегрешения. Да будет Аллах к нему милосерден! Да будет земля ему пухом! Да попадет он в рай!
Все присутствующие прочитали фатиху за упокой души невинно убиенного, их охватили горе и ужас. Затем брат Тахир объяснил всем их задачи на завтрашний день — связаться с зарубежными новостными агентствами, чтобы распространить новость о невинно убитом Халеде Харби, навестить семьи арестованных и организовать новые демонстрации там, где органы безопасности не ожидают… Тахе поручили сделать стенгазету и повесить ее рано утром на факультете. Для этого Таха приобрел набор цветных карандашей и несколько рулонов ватмана, закрылся в своей комнате на крыше и настолько погрузился в работу, что даже не спустился в молельню и совершил вечерние молитвы в одиночестве. Он задумал оформить десять листов текстами и рисунками. Уже за полночь он завершил работу. Таха сильно устал и сказал сам себе, что у него осталось совсем немного времени, чтобы поспать: к семи он должен быть на факультете. Он сделал два коленопреклонения, выключил свет, лег на правый бок и перед сном повторил ставшие привычными слова: «О Аллах! Я предался Тебе, и вручил тебе дело свое, и обратил к Тебе лицо свое, и на Тебя положился по желанию своему и из страха перед Тобой. Нет убежища и нет спасения от Тебя, кроме обращения к Тебе, уверовал я в Твое Писание, которое Ты ниспослал, и в Твоего Пророка, которого ты послал»… Таха погрузился в глубокий сон и через некоторое время понял, что уже спит. Проснулся он от каких-то невнятных голосов, открыл глаза и различил очертания призраков, движущихся по комнате впотьмах. Вдруг вспыхнул свет, и он увидел трех здоровых мужчин, стоявших возле его кровати. Один из них подошел к нему и с силой дал пощечину, потом схватил его за голову и резко повернул ее вправо. Тогда Таха впервые заметил молодого офицера, который строго спросил:
— Ты Таха аль-Шазли?
Он ничего не ответил, а сотрудник службы безопасности сильно ударил его по голове и по лицу. Офицер повторил вопрос, и Таха еле слышно произнес:
— Да…
Офицер нагло ухмыльнулся:
— Вообразил себя командиром, сукин сын…
Это было сигналом, и на Таху опять обрушились побои. Удивительно, но он не сопротивлялся, не кричал, даже не прикрыл лица рукой. Ошеломленный, он подставил свое тело под удары агентов, которые скрутили его и вытащили из комнаты…
* * *
Среди нескольких десятков посетителей, сидящих в ресторане гостиницы «Шератон Гезира», едва ли найдутся простые люди, пригласившие в выходной день своих невест или жен с детьми попробовать вкуснейший шашлык. Здесь сливки общества: известные бизнесмены, действующие и бывшие министры и губернаторы. Они приходят сюда, чтобы поесть и пообщаться друг с другом, не попадаясь на глаза журналистам и любопытным. Поэтому здесь так много полицейских, помимо личной охраны, которая сопровождает каждую важную персону. Ресторан восточной кухни в «Шератоне» стал играть ту же роль, которую долгое время до революции играл в политике Египта королевский автомобильный клуб Сколько проектов и законов было выработано, сколько заключено сделок, повлиявших на жизнь миллионов египтян — все они были подготовлены и подписаны в этом ресторане «Шератона» прямо за столиками, ломящимися от мясных блюд. Разница между автомобильным клубом и мясным рестораном хорошо отражала перемены, произошедшие в правящей египетской верхушке после революции. Министрам и аристократам прошлого века, с их образованием и типично западными привычками, соответствовал автомобильный клуб, где они проводили целую ночь со своими женами в открытых вечерних платьях, пили виски, играли в покер и бридж… Что касается влиятельных людей века нынешнего, которые в основном вышли из простонародья, внешне строго придерживались религии и любили вкусно поесть, то им вполне подходил ресторан «Шератона», где они могли отведать лучшие сорта шашлыка, кебаба и фаршированного голубя, а после запить несколькими стаканами чая и покурить кальян, который администрация завела по их требованию. Во время еды, чаепития и курения они не прекращали разговоров о работе и деньгах… Камаль аль-Фули назначил хаджи Аззаму встречу в этом ресторане «Шератона», и тот пришел со своим сыном Фаузи незадолго до назначенного времени. Они сидели, курили кальян и пили чай, пока не подошел аль-Фули со своим сыном Ясиром и тремя охранниками, которые осмотрели место. Один из них что-то шепнул аль-Фули, тот в знак согласия закивал головой и сказал хаджи Аззаму, заключив его в крепкие объятия:
— Извини, хаджи… Нам нужно пересесть… Место открытое, и охрана на виду…
Хаджи Аззам согласился, они с сыном и аль-Фули встали и направились к дальнему столику, который выбрала охрана — в самой глубине, у фонтана. За ним они и расположились, а охранники сели за соседний столик на определенном расстоянии, которое позволяло им выполнять свою задачу, но при этом не давало возможности подслушать, о чем говорят. Разговор начался с общих расспросов о здоровье, о детях, с обычных жалоб на усталость и растущее бремя ответственности. Затем аль-Фули по-дружески обратился к хаджи Аззаму:
— Кстати, ты развернул отличную кампанию в Народном Собрании против разврата в телевизионной рекламе, она получила отклик у народа…
— Это ваша заслуга, Камаль-бей… Вы мне подбросили идею.
— Я придумал это, чтобы люди узнали о вас, вы же совсем новый депутат в Народном Собрании… Хвала Аллаху, все газеты о вас написали.
— Аллах предоставит нам случай ответить на ваше добро.
— Пожалуйста, хаджи… Вы наш дорогой брат, Господь свидетель…
— Вы думаете, Камаль-бей, телевидение отреагирует на кампанию и запретит эти мерзкие ролики?
Аль-Фули произнес с «парламентским» красноречием:
— Будет вынуждено… Я сказал министру информации на заседании политбюро: это издевательство не может больше продолжаться… Мы должны сохранить семейные ценности в нашей стране… Кто может согласиться с тем, чтобы его дочь или сестра пялилась на танцы и всякую дрянь по телевизору? В Египте, стране, где стоит Аль-Азхар?!
— Я поражаюсь, как девушки могут демонстрировать по телевизору свое полуголое тело?! Куда смотрят их семьи?! Где отец? Где брат? Почему они марают себя в грязи?!
— Откуда я знаю, куда делось их достоинство?! Тот, кто позволяет своим женщинам раздеваться, развратник… Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, проклял развратников…
Аззам покачал головой и богобоязненно изрек:
— Развратникам гореть в аду. Спаси Господи!
Этот разговор был чем-то вроде прелюдии, они зондировали почву, щупали пульс и собирались с силами, как футболисты, разминающиеся перед игрой. Страх ушел, атмосфера в компании стала теплой, Камаль аль-Фули наклонил голову вперед и, улыбаясь и покручивая в толстых пальцах мундштук от кальяна, сказал, будто намекая на что-то:
— Кстати, забыл сказать, я тебя поздравляю…
— Бог с тобой… С чем?
— С выигранным тендером на японские машины «Тасу»…
— Ах! — тихо ответил Аззам. В его глазах неожиданно блеснула тревога. Он отвел глаза, медленно затянулся кальяном, чтобы дать себе возможность подумать, и, взвешивая каждое слово, произнес:
— Это еще не известно, Камаль-бей… Я только подал заявление, и японцы будут его рассматривать… Может, они согласятся и отдадут тендер, а может, откажут… Остается только молиться…
Аль-Фули громко усмехнулся, положил руку на колено хаджи и фамильярно заверил его:
— Э… старик, это ты мне говоришь?! Нет, дорогой, ты получил контракт на этой неделе… По всем прикидкам ты получил согласие по факсу в четверг… Не так ли?!
Аззам посмотрел на него молча, а тот продолжал серьезно:
— Но, хаджи Аззам… Меня зовут Камаль аль-Фули… Я человек прямой, как меч (и он рассек воздух рукой)… Одно мое слово… Я думаю, что вы меня уже испытали…
— Дай Бог, так и будет…
— А кто другой?! Ежегодный доход по этому контракту, хаджи, будет превышать триста миллионов… Да, Бог знает, что я желаю вам только добра… Но этот кусочек слишком велик для вас…
— В каком смысле? — вскрикнул Аззам, и тон его голоса стал резким.
