Катрин Панколь - Звезда в оранжевом комбинезоне
– Ну вот. Теперь ты все знаешь.
– А почему ты никогда мне ничего не рассказывала?
– Ну, может быть, поскольку считала, что у нее были свои основания хотеть спасти Ирис, а не меня. Когда я пришла в себя, была уже на руках у папы, он уносил меня подальше от матери. Он обернулся и обозвал ее преступницей. Потому что и правда поверил, что я могу умереть. Да я и сама в это верила…
– Зато теперь ты вполне жива, и у тебя есть все основания гордиться собой.
– Ты думаешь? – едва слышно спросила она.
– Я не думаю, я уверен.
* * *Она хотела еще раз прокрутить в голове эту ночь.
Она осмелилась рассказать. Рассказать все мужчине, своему мужчине.
Мужчине, которому она смогла довериться, который ее выслушал… Который сейчас ждал ее в вестибюле «Палаццо Равицца».
Она вытерла слезы и улыбнулась.
Взяла рюкзак. Надела пальто. Сунула руки в карманы – отважный маленький солдатик, отправляющийся на войну.
Пальцы ощупали подкладку кармана, она почему-то была порвана. Жозефина удивилась. Она просунула руку вглубь и извлекла оттуда бумажку, свернутую в трубочку.
Это была записка от Зоэ: «Постарайся получить максимум от своего путешествия, мамусечка, раскрой глаза пошире и наполни их красотой и любовью, я люблю тебя всем сердцем, сильно-сильно!»
Тогда, 22 апреля, Зоэ не вернулась домой.
Александр сидел запершись в своей комнате: до этого он битый час объяснял отцу, что ничего не знает. Зоэ не посвятила его в план бегства, ничего не говорила ни о самоубийстве, ни о незнакомцах из интернета. Он был бледен и немногословен, но не казался обеспокоенным.
Чудесное блюдо, приготовленное Анни, застыло в горшочке на плите. Она в конце концов убрала его в холодильник, оплакивая неясную будущность своего творения (не хотела себе признаться, что плачет от мысли, что может больше никогда не увидеть Зоэ).
Филипп держал Жозефину в объятиях: она не могла стоять и, как только он отпускал ее, тут же валилась на пол.
Она не плакала, слез больше не было. Она смотрела вниз, и взгляд у нее был как у затравленного зверька.
Он уложил ее в их большую двуспальную кровать. Лег рядом. Она стонала, повторяя: «Зоэ, деточка моя, где же ты?» Потом, обессиленная, уснула.
Филипп встал с постели и уселся за компьютер Зоэ.
Порылся в истории ее поисковых запросов в Интернете и напал на сайт, который она открывала несколько раз.
За последние три месяца.
Как только ей исполнилось шестнадцать лет.
Так он смог напасть на след беглянки.
Потому что речь шла именно о бегстве.
История запросов показала все детали плана, разработанного Зоэ. Стало ясно, что она искала. И что нашла – в конце концов она остановилась на сайте Гретна-Грин, деревеньке на границе Шотландии и Англии. Это место было известно своими молниеносными бракосочетаниями. Такой европейский Лас-Вегас. В Шотландии официальный возраст для вступления в брак – шестнадцать лет. Зоэ, вероятно, узнала об этом от подружки из лицея. С этого момента она терпеливо вынашивала свой план. Сэкономила денег, немного подзаняла. Купила два билета на поезд до Глазго и два билета оттуда до Гретна-Грин. Заполнила по интернету все бумаги. На сайте было написано, что брачующимся должно быть не менее шестнадцати лет, они не должны состоять в другом браке, быть в здравом уме и твердой памяти, не иметь никаких степеней родства с будущим супругом, быть с ним противоположного пола, иметь с собой свидетельство о рождении и, для иностранцев, получить сертификат с разрешением на бракосочетание, который можно получить в мэрии.
«Как она могла добиться этой бумаги? – думал Филипп. – Или взяла поддельную? Может быть, Гаэтан добыл два поддельных сертификата?»
После этого она встретилась с Гаэтаном в Лондоне, и вместе они отправились в Гретна-Грин.
На следующий день Жозефина и Филипп сели в поезд и поехали в Шотландию.
В Гретна-Грин они наняли автомобиль. Объездили все улочки этого крохотного городка, с 1754 года известного как место, где заключаются браки с тех пор, как в один прекрасный день кузнец в своей кузнице скрепил нерушимыми узами парочку шестнадцатилетних влюбленных. Эта деревушка стала Диснейлендом для женихов и невест со всего мира – со своими маленькими домиками, похожими на домик Белоснежки и семи гномов, лавками с сувенирами, нарядными лубочными афишами и квазиочаровательными изгородями. Декорация из папье-маше, чтобы привлечь туристов и вытянуть из них побольше денег.
Они искали повсюду, расспрашивали местных жителей, показывали фотографии Зоэ и Гаэтана, проверяли списки постояльцев в отелях.
Беглецы обогнали их всего на один день.
Жозефина и Филипп нашли их в бутике с сувенирами. Зоэ уронила кружку, которую держала в руке. Гаэтан покраснел и пробормотал: «Ч-ч-черт, тут твоя мама!»
Жозефина выратащила глаза, но Зоэ уже летела к ней. Казалось, что она уже устала от собственной дерзости, и приезд матери восприняла с некоторым даже облегчением.
Однако отказываться от своего плана она не хотела. «О мамочка, я люблю его, жить без него не могу, только выслушай меня… Я буду пытаться все это повторить, если ты разлучишь меня с ним».
Они зашли выпить чаю в таверну.
«Обязательно надо убедить детей вернуться, причем по собственной воле, без принуждения, – шепнул Филипп Жозефине, – а иначе мы будем бессильны. По шотландским законам, они взрослые и вольны делать все, что хотят. Я звонил в посольство, они мне сказали, что такие истории уже случались, что родители могут помешать бракосочетанию, но не имеют права силой увозить беглецов».
Филипп поговорил с Гаэтаном. Его убедить было проще: он, понурив голову, согласился вернуться в Париж. Казалось, ему принес облегчение такой поворот событий. Словно бы эта свадьба, став из интернетной фантазии реальностью, оказалась для него слишком тяжелым грузом.
Но Зоэ не желала ничего слышать.
Жозефина не сводила глаз с Зоэ, словно ласкала ее взглядом, и думала: «Я нашла ее, вот она, передо мной». И как бы невзначай касалась пальцем ее руки, чтобы убедиться, что она рядом, брала ее за руку, гладила и ощупывала, закладывала ей прядь волос за ухо, не в силах сдержать бессмысленную улыбку.
– Ты меня не слушаешь! – сердилась Зоэ.
– Я думала, что умру. Дай мне хоть дух перевести!
– Я хочу жить с Гаэтаном. Я остаюсь здесь. Я узнавала, имею право.
– А как вы будете жить? Вам же по шестнадцать лет всего!
– Разберемся как-нибудь. Я пойду работать. И Гаэтан тоже. Ну хотя бы будем вместе. Тебе-то наплевать, у тебя есть Филипп!
– Ты еще слишком молода, чтобы выходить замуж.
– Это только ты так считаешь!
– А как тебе вообще пришла в голову идея свадьбы?
Первый раз за все время с того момента, как они встретились, лицо Зоэ озарилось улыбкой.
– Ты и правда хочешь это знать?
Жозефина кивнула.
– Я читала «Гордость и предубеждение» Джейн Остин… Там была пара влюбленных, которая бежала в Гретна-Грин, чтобы пожениться. Вот я и решила тоже так сделать.
Жозефина обещала ей, что они вернутся жить в Париж.
– С Гаэтаном?
– С Гаэтаном.
– Он будет жить у нас?
– Для начала вернемся в Париж. А там посмотрим.
– Я никуда отсюда не уеду, пока ты не поклянешься мне, что он поедет с нами. Он не может жить со своей матерью. Она вечно в депрессии, мамуль, то плачет, то хохочет, горстями ест таблетки, курит, угрожает ему выпить жавелевой воды[27].
– Ну, мы с ним поговорим.
– А Филипп? Как ты думаешь, он согласится?
Филипп ничего не ответил. Или нет, что-то все-таки сказал. Долго молчал и в пабе в Гретна-Грин, когда Гаэтан и Зоэ пошли за своими сумками в хостел, где они остановились, а потом поднял глаза на Жозефину, заключив ее своим взглядом в капсулу, словно они были одни на свете, и произнес следующие слова:
– Тебе решать…
Она онемела, в горле застрял ком, ни слова не могла выговорить. И не могла выбрать между своей любовью и своим ребенком. Она нервно потерла руки, заломила кисти, углы губ страдальчески искривились, и она нахмурила брови, чтобы не расплакаться. Она знала, что не сможет сделать выбор, но знала также, что уедет вместе с Зоэ.
Пришлось вести переговоры с французским лицеем, объяснять им, что да, это безумие, но тем не менее заканчивать школу Зоэ будет не здесь.
– В этом году экзамен по французскому языку, мадам Кортес. Очень важно, чтобы Зоэ сдала его.
– Я знаю, месье Валентен, я знаю… Я погляжу, может быть, ее возьмут в тот лицей, где она раньше училась.
– Вы делаете большую ошибку.
Филипп каждый день ходил в контору, оттуда после обеда заезжал на Мюррей-Гроу, домой возвращался поздно. Целовал ее в лоб, наливал стакан бордо, прихватывал горсть орешков кешью, горсть миндаля, брал газету и располагался в салоне всегда в одном и том же кресле, всегда под одним и тем же абажуром. Вежливый, прохладно-отстраненный. Рассеянный. В нем не чувствовалось враждебности, но он как-то притих.
