William Burroughs - Джанки. Исповедь неисправимого наркомана
Попутно Люпита приторговывала краденым. Если кто-нибудь срывал большой куш, она наводила справки, устанавливала контакт с тем, чьих лапок было дело. Воры продавали ей краденое по её же расценкам, иначе она наводила полицию. Люпита была в курсе всех событий многослойного дна Мехико, надёжно пустив корни, распределяя свои дозняки словно ацтекская Богиня.
Дозняки она строго продавала в «пакетиках». Предполагалось, что это героин. На самом деле это был пантопон, разбодяженный молочным сахаром и ещё какой-то дрянью, походившей на песок, остававшейся после готовки на ложке нерастворенной.
Я стал брать Люпитины пакетики через Айка, того старого джанки, с которым мы встретились у адвоката. К тому времени моя завязка продолжалась уже три месяца. Вернуться в исходное подсевшее состояние понадобилось три дня. Наркоман может быть на чистяке хоть десять лет и сесть по новой меньше, чем за неделю, тогда как человеку никогда не употреблявшему необходимо ширяться дважды в день в течение двух месяцев, чтобы приобрести привычку. Я вмазывался четыре месяца ежедневно, и только тогда стал замечать подобие ломки. Можно составить длинный перечень её симптомов, но само ощущение абсолютно ни на что не похоже, словами это не выразить. Такой джанковой ломки я не испытывал, пока не сел вторично. Почему же наркоман садится намного быстрее, чем неискушенный пионер джанка, даже если провел долгие годы на чистяке? Я не сторонник теории, согласно которой джанк всё это время таится в твоем теле – обычно в качестве такого хранилища рассматривают позвоночник – я не принимаю всех этих психологических толкований. Мне кажется, что употребление джанка вызывает необратимое изменение в клетках. Если ты был джанки хоть раз, – останешься таким навсегда. Можно прекратить ширяться, но никогда, после первой подсадки, ты уже не слезешь.
Когда моя жена просекла, что всё пошло по новой, то сделала так, как не поступала ещё ни разу в своей жизни. Спустя два дня после знакомства со стариной Айком я готовил продукт. Жена вырвала ложку и выплеснула джанк на пол. Я закатил ей пару пощечин, и она, рыдая, бросилась на кровать, а потом обернулась ко мне:
– Ты что, вообще уже ничего не хочешь? Ты не представляешь, каким становишься невыносимым, когда сидишь. Как будто всё меркнет… Ладно, делай, что хочешь. Думаю, у тебя всё равно есть заначка.
Никакой заначки у меня не было.
Люпитины пакетики стоили пятнадцать песо каждый – около двух долларов. По силе доза была равна половине штатовской двухдолларовой капсулы. Если просто сидишь, двух пакетиков хватит, чтобы быть в порядке, а это мне и было нужно. Чтобы по-настоящему удолбаться, необходимо пакетика четыре. Учитывая, что в Мексике всё дешевле, я надеялся и джанк покупать по дешёвке, поэтому счел такую расценку возмутительной. Приехал, и на тебе, плачу за джанк худшего качества больше, чем в Штатах. Просветил меня Айк: «Ей приходится вздувать цены, ведь она ещё фараонам платит».
– А как насчёт рецептов?
Он рассказал, что коновалы выписывают Эмми только в растворах. Максимальное количество для одного рецепта – пятнадцать сантиграммов. Я подсчитал, что это будет обходиться гораздо дешевле покупки у Люпиты, так что стали выцеплять коновалов. Нарыли нескольких… За пять песо они выписывали рецепт, ещё за пять по нему же выдавали.
Если привычка в целостности и сохранности, аптечная доза держит сутки. Беда в том, что достать рецепт проще, чем продукт, и даже если находишь аптеку, где по нему могут дать, нет никакой гарантии, что аптекарь не прикарманит джанк, а тебе не впарит дистиллированную воду. Или у него нет морфы, а он возьмет с полки, что попало, и сунет в склянку. Были случаи, когда я расплачивался за рецепт, а получал на руки хуйню, полную нерастворимого порошка. Пытаться вмазаться этой дрянью тоже самое, что кончить жизнь самоубийством.
Мексиканские коновалы не похожи на штатовских. Никогда не будут загружать тебя профессиональным подходом, ответственным отношением к делу и т.д. Если они вообще выписывают, то без выслушивания всяких там историй. В Мехико так много докторов, что большинство практикующих едва сводит концы с концами. Я знавал медиков, которые подохли бы с голоду, если бы не выписывали морфий. У них нет ни одного пациента, если, конечно, не включать в эту категорию джанки.
Айка я поддерживал как себя самого, деньги быстро вылетали. Спросил его насчёт мазы заделаться пушерами. Он заявил, что это невозможно.
– Ты и недели не продержишься. Покупателей, которые будут платить тебе пятнадцать песо за вмазку качественным аптечным продуктом, естественно, хоть отбавляй. Но как только их начнет ломать и не окажется денег, они прямиком направятся к Люпите и заложат тебя за несколько пакетиков. Или другой вариант – их сцапает полиция, и у них быстренько развяжутся языки. Некоторых даже уговаривать не придётся. Сразу скажут: «Отпустите меня, я расскажу, кто торгует джанком». Фараоны подсылают его к тебе с мечеными деньгами, он якобы покупает, и дело сделано. Тебя зажопят на месте. А за торговлю дают восемь лет, без всяких залогов… Ко мне заявлялись такие: «Мы знаем, Айк, ты продукт по рецептам берешь. Здесь пятьдесят песо. Достань мне один». Иногда притаскивают дорогие часы или пиджаки. Я говорю таким, что завязал. Можешь быть уверен, я делал бы двести песо в день, но и не продержался дольше недели.
– Неужели ты не можешь найти пять-шесть нормальных покупателей?
– Я знаю каждого хипстера в Мехико. И никому бы не доверился. Ни одному.
* * *Поначалу мы получали джанк по рецептам без особых проблем. Но через несколько недель в аптеках, где выдавали морфу, начали скапливаться рецепты, и они стали сокращать выдачу. Дело шло к тому, чтобы вернуться к Люпите. Один или два раза нам не хватало на дозу и приходилось затариваться у неё. Практикуя добротный аптечный морфий мы здорово подсели и, чтобы держало, требовались два пятнадцатипесовых пакетика в стиле Люпиты. Теперь я уже не мог позволить себе дозу за тридцать песо. Надо было завязывать, сокращать «рацион» до уровня этих двух пакетиков в день, или находить новый источник.
Один из врачей, который выписывал нам рецепты, посоветовал Айку обратиться за правительственным разрешением. Айк объяснил мне, что мексиканское правительство выдаёт хипстерам-торчкам разрешения на получение определенного количества морфия в месяц по доступной цене. Врач мог оформить для Айка прошение за сто песо. «Сейчас же иди и договаривайся», – сказал я ему и выдал требуемую сумму. Я не придал этому значения, полагая, что без мазы, но всё неожиданно получилось. По прошествии десятидневки он получил правительственное разрешение на покупку пятнадцати грамм морфина в течение месяца. Оставалось только подписать у своего врача и у главного эскулапа в Департаменте Здравоохранения, а потом он мог спокойно направляться в аптеку и брать.
Цена была около двух долларов за грамм. Помню, как ему впервые выдавали по разрешению. Полная кубиков морфина коробка… Голубая мечта каждого джанки! Я никогда ещё не видел столько сразу и внутренне трясся, доставая деньги. Продукт поделили по-братски. Семь грамм морфина в месяц обеспечивали стабильные три грана в день. Это было больше, чем я когда-либо имел в США. То есть запасся достаточным количеством джанка на месяц по цене в тридцать долларов, в сравнении с тем же количеством, только за триста, в Штатах.
* * *За всё это время я не познакомился ни с одним другим джанки в Мехико. Большинство из них добывали деньги на джанк воровством. Всех их держали под колпаком, и все они активно стучали. Ни одному из них нельзя было верить ни на грош. Ничего бы хорошего из общения с ними не вышло.
Айк не был вором и добывал хлеб насущный продажей браслетов и медалей, выдавая их за серебряные. От своих покупателей ему приходилось держаться подальше, потому что липовое серебро чернело в считанные часы. Дважды его арестовывали по обвинению в мошенничестве, и оба раза я его выкупал. В конце концов, я посоветовал ему заняться какой-нибудь строго узаконеной дребеденью и он начал торговать распятиями.
В Штатах Айк был бустером – магазинным вором – и утверждал, что делал в Чикаго по сто долларов в день, запихивая костюмы в свой чемодан с пружинами. Одна из стенок чемодана в самый ответственный момент пружинила, и под ней оказывалось пустое место. Вырученные деньги шли на морфу и кокаин.
В Мексике Айк воровать не собирался – себе дороже. Сказал, что даже самые искусные воры проводят большую часть жизни за решеткой. В Мексике рецидивиста могли отправить в исправительную колонию Трес Мариас без судебного разбирательства. Тут нет воров из служащих, с чёткой принадлежностью к среднему классу и хорошо обеспеченных, как в Штатах. Здесь работают только крупные воротилы с политическими завязками, да бродяги, которые собственно и проводят в тюрьме примерно половину своей жизни. Обычно, крупная рыба – полицейское начальство и высокопоставленные чиновники. Вот такая система здесь процветала, а у Айка не было завязок, чтобы вписаться.
