Вирджиния Эндрюс - Лепестки на ветру
— Мисс Дьюхерст! — приказал этот маленький демон, протягивая руку, чтобы забрать у меня кукол. — Велите ей оставить меня в покое! Мне она не нравится, так же как ее карлица-сестрица!
Я поднялась на ноги и нависла над ней. Руку с куклами я отвела за спину. Она бы убила меня, чтобы получить их назад.
— Мисс Дьюхерст! — завопил этот дьяволенок, бросаясь на меня. — Мои мамочка и папочка подарили мне их на Рождество!
— Ты лжешь, чертовка! — сказала я, сгорая от желания ударить ее по ее бесстыжему личику. — Ты украла этих кукол и кроватку у моей сестры. И потому, что ты это сделала, Кэрри сейчас в крайней опасности.
Я знала это. Я это чувствовала. Кэрри нуждалась в немедленной помощи.
— Где моя сестра? — заорала я.
Я в упор смотрела на рыжеволосую девочку по имени Сисси, понимая, что она знает, где Кэрри, но ни за что не скажет. Это было написано в ее глазах, в ее злобных презрительных глазах. Именно тогда заговорила Лэси Сенджон и рассказала про то, что они делали с Кэрри прошлой ночью.
О, Господи! Для Кэрри не было места более ужасного, чем крыша, любая крыша! Я унеслась мыслями в прошлое, когда Крис и я пытались выносить близнецов на крышу в Фоксворт Холле, держать их на свежем воздухе и солнце, чтобы они росли. А они визжали и брыкались, как безумные.
Я крепко-крепко зажмурилась и попыталась сосредоточиться на Кэрри, где, где, где? И вдруг я увидела ее, скрюченную в темном углу, а по обеим сторонам от нее были стены — как ущелье.
— Я сама хочу посмотреть на чердаке, — сказала я мисс Дьюхерст, а она быстро ответила, что они тщательно осмотрели чердак и все время звали Кэрри.
Но они не знали Кэрри, как знала ее я. Они не знали, что моя маленькая сестра могла уходить в страну Никогда, где речи не существовало, особенно если она была в шоке.
Все учительницы, Крис, Пол и я поднялись на чердак. Он был таким, как обычно — огромным, темным и пыльным местом. Но там не было ни старой мебели под серыми пыльными простынями, ни вещей из прошлого. Там были только штабеля старых оконных рам.
Кэрри была там. Я чувствовала это. Я чувствовала ее присутствие, как будто она протянула руку и дотронулась до меня, хотя, оглядываясь вокруг, я не видела ничего кроме рам.
— Кэрри! — позвала я, как могла громко. — Это я, Кэти. Не прячься, не молчи от страха! Твои куклы у меня, со мной доктор Пол и Крис. Мы приехали забрать тебя домой, и мы больше никогда не пошлем тебя в школу!
Я толкнула локтем Пола.
— Теперь ты скажи.
Он заговорил не своим обычным мягким голосом, а как можно громче:
— Кэрри, если только ты меня слышишь! Все будет так, как говорит твоя сестра. Мы хотим, чтобы ты жила с нами дома. Прости меня, Кэрри. Я думал, тебе здесь понравится. Теперь я понял, что ты не могла быть счастлива здесь. Кэрри, пожалуйста, выходи, ты так нужна нам.
Тогда мне показалось, что я услышала легкий шорох. Я бросилась в ту сторону, Крис — за мной. Я знала о чердаках все, как искать, как находить.
Я остановилась так внезапно, что Крис даже на меня налетел. Впереди за темными тенями от штабелей рам я заметила Кэрри. Она все еще была в ночной рубашке, рваной, грязной и окровавленной, с завязанными глазами. Ее золотистые волосы мерцали в пробивавшихся лучах света. Ее нога была странно вывернута.
— О, Господи, — одновременно прошептали Крис и Пол. — Кажется, у нее сломана нога.
— Подожди, — тихо остановил меня Пол и обеими руками удержал меня за плечи, когда я уже собралась броситься к Кэрри. — Посмотри на эти рамы, Кэти. Одно неловкое движение, и они обвалятся на тебя и Кэрри.
Где-то за моей спиной одна из учительниц застонала и начала молиться. Как Кэрри смогла, связанная и невидящая, протиснуться в этот проход, было абсолютно непонятно. Взрослому это бы не удалось. Но я, я могла сделать это, я была еще достаточно маленькой.
Начав говорить, я уже решала, что делать.
— Кэрри, делай точно так, как я скажу. Не сворачивай ни налево, ни направо. Ляг на живот в направлении моего голоса. Я подползу к тебе и подхвачу за руки. Подними повыше голову, чтобы не поцарапать лицо. Доктор Пол возьмет меня за ноги и вытянет нас обоих.
— Скажи ей, что ноге будет больно.
— Ты слышала, что сказал доктор Пол, Кэрри? Ноге будет больно, поэтому не ворочайся, когда это почувствуешь. Это дело двух-трех секунд, а потом доктор Пол вылечит твою ногу.
Кажется, прошли часы, пока я протиснулась в этот тоннель из шатавшихся и скрипевших рам, когда же я взяла ее за плечи, я услышала, как доктор Пол крикнул:
— Хорошо, Кэти!
И он быстро и сильно дернул. Повалились деревянные рамы, поднялась страшная пыль. Я была около Кэрри, вынимая кляп и развязывая ей глаза, а доктор распутывал веревки на руках. Потом Кэрри прижималась ко мне и все время моргала, потому что свет резал ей глаза, она плакала от боли и от ужаса, от вида учителей, от сломанной ноги. В карете скорой помощи, которая приехала, чтобы отвезти Кэрри в больницу, я и Крис сидели на одном сидении и держали Кэрри за руки. Пол ехал за нами на своей белой машине, он хотел быть там и проследить за ортопедом, который будет осматривать ногу Кэрри. Рядом с Кэрри на подушке лежали с застывшими улыбками и неподвижными туловищами ее три куклы. Тогда я вспомнила. Теперь пропала и кроватка, как много лет назад пропала колыбель.
Сломанная нога Кэрри помешала летнему путешествию, которое планировал для нас доктор. Я опять внутренне злилась на маму. Это ее вина; нас всегда наказывали из-за нее. Как несправедливо, что Кэрри должна была лежать, и мы не могли отправиться на север, а наша матушка тем временем разъезжала туда-сюда, ходила на приемы, водила дружбу с кинозвездами, как будто нас вовсе не существовало. Теперь она, видите ли, на Ривьере. Я вырезала заметку из грингленской колонки светских новостей и вклеила ее в свой огромный альбом мести. Эту заметку я сначала показала Крису. Я не показывала ему всех. Не хотела, чтобы он знал, что я подписалась на газету из Виргинии, которая рассказывала обо всем, что делали Фоксворты.
— Откуда у тебя это? — спросил он, отдавая мне вырезку.
— Из грингленнской газеты, она уделяет высшему обществу больше внимания, чем клермонтская «Дейли ньюс».
— Я, в отличие от тебя, хочу обо всем забыть! — резко сказал он. — Ведь сейчас у нас все не так плохо, правда? Нам повезло, что мы с Полом, и нога Кэрри заживет. А на следующий год поедем в Новую Англию.
Откуда ему было знать? Ведь ничто не дается дважды. Может на следующее лето мы будем очень заняты, или у Пола не будет времени.
— Ты же «почти врач», значит понимаешь, что нога может и не расти, пока она в гипсе. Он странно посмотрел на меня.
— Если бы она росла так же, как другие дети, такая опасность бы существовала. Но, Кэти, она же почти не растет, поэтому вряд ли одна нога будет короче другой.
— Ну и отправляйся читать свою «Анатомию»! — взвилась я, разозлившись на то, что он никогда не придавал значения тому, что я считала маминой виной.
Он не хуже меня знал, что Кэрри не растет. Лишенная любви, солнца, свободы — да это чудо, что она выжила! И еще мышьяк! Будь проклята мама!
День за днем я собирала заметки и фотографии из разных газет. На это уходила большая часть моих карманных денег. Хоть я и смотрела на все снимки мамы с ненавистью, но на ее мужа я взирала с восхищением. Каким красивым и прекрасно сложенным был ее муж, какая у него была замечательно бронзовая кожа! Я смотрела на фотографию, на которой он поднимал бокал с шампанским в честь своей жены во вторую годовщину их свадьбы.
В тот вечер я решила послать маме записочку. Послать срочной почтой, чтобы ее переслали.
«Уважаемая миссис Уинслоу!
Я великолепно помню лето вашего медового месяца. Это было замечательное лето, в горах было так упоительно, не то что в запертой комнате с неоткрывающимися окнами.
Примите мои поздравления и наилучшие пожелания, миссис Уинслоу, и я надеюсь, что все грядущие лета, зимы, весны и осени вас будут преследовать воспоминания о летах, зимах, веснах и осенях, которые были у ваших дрезденских куколок.
Теперь не ваши, Кукла-доктор.
Кукла-балерина.
Кукла-до-сих-пор-малютка.
Мертвая кукла».
Я помчалась отправлять письмо, и не успела я опустить его в почтовый ящик, как тут же захотела забрать его назад. Крис возненавидел бы меня за это.
В ту ночь шел дождь, я встала, чтобы посмотреть на грозу. Дождь стекал по стеклу, а слезы — по моим щекам. Был вечер субботы, Крис был дома. Он сидел на веранде, и дождь лил на его пижаму, она намокла и прилипла к телу.
Он заметил меня почти сразу и, ни слова не говоря, вошел в мою комнату. Мы прижались друг к другу, я плакала, а он изо всех сил сдерживался. Я очень хотела, чтобы он ушел, хоть и крепко держалась за него, рыдая у него на плече.
— Что ты, Кэти, что за слезы? — спросил Крис, а я все не могла успокоиться.
