Вирджиния Эндрюс - Лепестки на ветру
— Послушай, Кэти, — сказал он, откладывая вилку. — Мисс Дьюхерст позвонила мне сразу после разговора с тобой. У нее есть правила, и если Кэрри нарушила их, то должна нести наказание вместе с остальными.
Крис, уже приехавший домой, согласился с Полом.
— Правда, Кэти, ты же не хуже меня знаешь, что Кэрри, если захочет, доведет кого угодно. Если она ничего не делает, а только кричит, она сведет с ума и оглушит всех.
Выходные без Кэрри были полным провалом. Я все время думала о ней. Я беспокоилась, дергалась, нервничала о Кэрри. Мне казалось, что она зовет меня. Я закрывала глаза и представляла себе ее маленькое бледное личико с исполненными ужаса огромными глазами. С ней было все в порядке! С ней должно было быть все в порядке, правда? Что могло случиться с маленькой девочкой в дорогой частной школе, которой руководила такая уважаемая, такая ответственная женщина, как мисс Дьюхерст?
Когда Кэрри было плохо, если она никак не могла сладить с собой и с миром, а рядом не было никого, кто любил ее, она уходила во вчерашний день, в уютную безопасность крохотных фарфоровых куколок, которые она надежно прятала под одеждой. Теперь она была единственной девочкой в школе, которая жила в комнате без соседки. Раньше она никогда не оставалась одна. Ни разу за свои девять лет Кэрри не проводила ночь в одиночестве. Теперь она была одна и понимала это. Все девочки школы отвернулись от нее, даже милая Лэси Сенджон.
Кэрри доставала из потайного места своих кукол, мистера, миссис Паркинс и дорогую детку Клару, она разговаривала с ними, как делала это когда-то давно на чердаке.
— Знаешь, Кэти, — говорила она потом, — я думала, что мама тоже на небесах, в райских садах вместе с Кори и папой, поэтому я так злилась на тебя и Криса за то, что вы позволили доктору Полу поместить меня в школу, хоть и знали, как я мечтала быть все время с вами. И я ненавидела тебя, Кэти! Я всех ненавидела! Я ненавидела Господа за то, что он сделал меня такой маленькой, ведь люди смеялись над моей огромной головой и крохотным телом!
В прихожих и коридорах, покрытых зеленым ковром, Кэрри слышала, как перешептываются девчонки. Когда она смотрела на них, они опускали глаза.
— Я уговаривала себя, что мне все равно, — хрипло шептала мне Кэрри,
— но мне было не все равно. Я уговаривала себя быть храброй, ведь этого хотела ты, и Крис, и доктор Пол. Я заставляла себя быть храброй, но у меня ничего не получалось. Я не люблю темноты. Я говорила себе, что Господь услышит мои молитвы и даст мне немного подрасти, потому что все вырастают с возрастом, и я вырасту.
Было так темно, Кэти, и комната казалась такой огромной и страшной. Ты же знаешь, я не люблю, когда ночь и темно, и никого рядом. Я даже хотела, чтобы вернулась Сисси, все лучше, чем никого. Тени задвигались, я пришла в ужас и зажгла лампу, хоть это и не разрешается. Я хотела положить всех своих куколок к себе в кровать, чтобы не чувствовать одиночества. Мне нужно было быть очень осторожной и не ворочаться, чтобы не разбить их.
Я всегда клала мистера Паркинса слева, миссис Пар-кинс справа, а детку Клару посередине в нижнем ящике комода. Я взяла сверток, лежавший посередине, на ощупь там было что-то твердое. Но когда я посмотрела, когда я посмотрела в него, Кэти, там не было детки, только маленькая палочка! Я развернула мистера и миссис Пар-кинс, но там тоже были палки, только побольше! Мне было так больно, что я расплакалась. Все мои куколки исчезли, превратились в деревяшки, и я поняла, что Господь не даст мне вырасти, раз он превратил в дерево моих кукол.
Тут со мной произошло нечто странное, как будто я сама одеревенела. Я не могла пошевелиться и почему-то плохо видела. Я забилась в угол и стала ждать чего-то ужасного. Бабушка ведь говорила, что случится ужасное, если я разобью куколку, да?
Больше она ни слова не говорила, и о том, что произошло дальше, я узнала от других.
Далеко за полночь двенадцать девочек из богатых семей, которых наказала мисс Дьюхерст, тайком пробрались в комнату Кэрри. Только у Лэси Сенджон хватило честности рассказать мне об этом, но только тогда, когда мисс Дьюхерст не было поблизости.
Двенадцать девочек в длинных белых ночных рубашках, в которых должны были спать все ученицы школы, вошли одна за другой в комнату Кэрри, и у каждой в руке была свеча, освещавшая лицо из-под подбородка. Так их глаза казались темными пустыми провалами, это придавало их лицам жуткое и омерзительное выражение, что было вполне достаточно, чтобы напугать маленькую девочку, забившуюся в угол и уже впавшую в прострацию от страха.
Они встали полукругом вокруг Кэрри и уставились на нее, опустив на лица наволочки с прорезями для глаз. Потом они стали ритуально водить из стороны в сторону свечами в каком-то замысловатом узоре и распевать, как настоящие ведьмы. Они хотели вызвать самое низменное, что могло быть в Кэрри. Они хотели «освободить» ее и себя от любого зла, на которое они могли пойти, защищая себя от существа «столь неестественно маленького и странного».
Один из голосов возвышался над остальными, и Кэрри знала, что это голос Сисси Тауэре. Кэрри казалось, что эти девочки в балахонах ночных рубашек с белыми капюшонами на головах были настоящими дьяволами из ада! Она забилась от дрожи, она была так перепугана, как будто опять зашла в комнату бабушка, только на сей раз она предстала в двенадцати фигурах!
— Не плачь, не бойся, — успокаивал ее загробный голос из-под безротого капюшона. — Если ты выдержишь эту ночь, эту инициацию, ты, Кэрри Долленгенджер, войдешь в члены нашего очень закрытого и очень избранного общества. Если ты преуспеешь, то с этой ночи ты будешь приобщена к нашим тайным ритуалам, к нашим тайным празднествам, получишь доступ к нашим тайным складам.
— О-о-о, — выла Кэрри, — уйдите, оставьте меня, уйдите, оставьте меня.
— Тихо! — приказал неизвестный пронзительный голос. — Ты лишишься возможности стать одной из нас, если не принесешь в жертву самое дорогое, что у тебя есть! Иначе ты предстанешь перед нашим судом.
Забившаяся в угол, Кэрри с ужасом смотрела на тени за спинами угрожавших ей белых ведьм. Отблеск свечей все разрастался, превращая мир вокруг в желто-алый огонь.
— Отдай нам то, что ты хранишь, как зеницу ока, иначе ты будешь страдать, страдать, страдать.
— У меня ничего нет, — честно прошептала Кэрри.
— Куколки, прелестные фарфоровые куколки, отдай нам их, — пропел непреклонный голос. — Твоя крохотная одежда нам не подойдет, она нам не нужна; отдай нам куколок, твоих миленьких куколок — мужчину, женщину и ребенка.
— Их нет, — закричала Кэрри, испугавшаяся, что они опалят ее огнем. — Они превратились в деревяшки.
— Хо-хо! Отличная история! Ты лжешь! Теперь ты должна страдать, маленькая совушка. Либо ты станешь одной из нас, либо умрешь! Выбирай!
Долго выбирать не пришлось. Кэрри кивнула, стараясь не всхлипнуть.
— Отлично, отныне ты, Кэрри Долленгенджер, странное имя, странное существо, будешь одной из нас.
Больно писать о том, как они взяли Кэрри, завязали ей глаза, связали за спиной ее ручки, вытолкнули в коридор, провели вверх по крутой лестнице и вдруг вывели на улицу. Кэрри чувствовала прохладу ночного воздуха, наклонную поверхность под босыми ногами и догадалась, что девочки привели ее на крышу. Была только одна вещь, которой она боялась больше, чем бабушки, и это была крыша, любая крыша! Предполагая, что Кэрри может закричать, девочки засунули ей в рот кляп.
— Теперь ложись или садись так, как подобает сове, — раздался все тот же хриплый голос. — Усаживайся на насест у трубы под самой луной, и наутро ты будешь одной из нас.
Безумным усилием Кэрри пыталась сопротивляться, когда ее стали усаживать. Потом вдруг к ее ужасу ее отпустили и оставили на темной крыше в одиночестве. Издалека она слышала, как они уходят перешептываясь, как закрывается за ними дверь.
«Кэти, Кэти, — взывала она про себя, — Крис, придите и спасите меня! Доктор Пол, зачем вы отправили меня сюда? Неужели я никому не нужна?»
Приглушенно рыдая из-под кляпа, с завязанными глазами и связанными за спиной руками Кэрри отважилась пойти вверх, в ту сторону, где она слышала закрылась дверь. Сантиметр за сантиметром присаживаясь и отталкиваясь, Кэрри двигалась вперед, молясь, чтобы не упасть. Из ее рассказа, который последовал много, много позже, я поняла, что шла она не просто повинуясь инстинкту, она слышала за звуками надвигавшейся весенней грозы милый и далекий голос Кори, певший свою грустную песню о том, как он вновь найдет дом и увидит солнце.
— О, Кэти, это был такой странный путь: задул ветер, начался дождь, загремел гром, ударила молния, я видела отблеск сквозь повязку, и все это время Кори пел и вел меня к двери, которая открылась, когда мне удалось ногами приподнять ее вверх, и я как-то смогла пролезть. И тогда я упала со ступеней! Я свалилась в темноту и услышала, как хрустнула какая-то кость. Боль, казалось, вцепилась в меня зубами и стала терзать меня так, что я уже ничего не видела, не чувствовала и даже не слышала дождя. Кори тоже ушел.
