Валерий Попов - Плясать до смерти
— Ну так давай! — сказала и отвернулась.
Ладно. Хоть одну вытащу!
— Вставай, ты! — Нонну схватил за ее хрупкие плечики, встряхнул, поднял. Эта хоть легче!
— Д-давай! — пихнул ее к двери. — Прощай, Настя.
Ответа не последовало.
На улице эта вдруг уперлась:
— Н-н-не поеду!
— Ид-ди! — что есть силы пихнул. Пролетела несколько метров, заплетаясь ножками, но устояла. Балерина!
— Ид-ди! — снова пихнул. Специально на проезжей части ее не придержал: может, машина ее собьет и хоть как-то это кончится? Но — объезжали. При этом, конечно же, материли как могли. Тогда я решил собою заняться: шел напролом — пусть тогда меня собьют и так все решится? Не хотели связываться, объезжали. Не все еще в таком маразме, как мы.
Удивительно долго мы переходили: время будто растянулось. И я глядел на все как бы издалека, с сомнением и удивлением: не может со мной такого быть. Однако случилось. Невысокий бордюрчик, тротуар.
Глава 8
Долго не было ничего нового, месяцев шесть. По телефону Настя уверенно (но чаще, как правило, заплетаясь) рассказывала нам про каких-то бесчисленных своих «учеников» — история живописи, литература.
— Откуда ты это можешь знать, Настя? — пытался добродушно смеяться. — И потом, мне кажется, у тебя далеко не Эрмитаж! — Это уже злая издевка.
— Что значит — откуда знаю? — надменно произнесла. — Я же закончила государственный университет.
— Настя! — уже в отчаянии. — Ну мне-то хоть!..
— Что, отец?
Время от времени она появлялась у нас (занять денег), но как-то вскользь: «ехала по делу, оказалась вблизи». И поскольку обоим неловко было глядеть, быстро разбегались. В последний ее заезд не выдержал, все же сказал (растолстела ужасно — глаза бы не видели):
— Настенька! Ты хоть пива не пей! Выглядишь страшно!
— Я не пью, папа! — почти с настоящей болью выкрикнула она. Слезы блеснули. Бедная наша!
Казалось бы, так и устаканилось: мы будем давать деньги, она толстеть. Бывают же неудачные жизни. И среди них, как ни странно, оказалась моя. Наша. Что ж, надо смириться, терпеть! Привыкнем.
Но это — не с Настей! Она все доводит до «совершенства наоборот». Как мы с ней в школе еще пересочиняли, смеясь: «Во всем мне хочется дойти до самой жути!» Дошли.
Очередной наш звонок — и на фоне привычного нам, как шум дождя, голодного собачьего воя и уверенного Настиного баса (ученики, мол, задерживаются) вдруг чей это воспаленный вопль? Голос до боли знакомый. Не наш ли «артист»?
Значит, чем-то нравится ему эта сцена? Или другой нет? Бурые аплодисменты! По ошибке вместо «бурные» напечатал «бурые». Ничего, сойдет.
— Нет, я больше с ней не могу! — вопил Колька.
Зачем же явился из небытия! Ну просто какой-то орущий призрак!
— Вы не представляете, что она за человек! — раскричался.
Представляем.
— Сказать, что с вами творит она?
И это знаем. Но, как оказалось, не в полном объеме.
— Сказала она вам, что беременна?!
— Как?!
— Девятый месяц уже!
И по надрыву его можно даже предположить, что не от него. Да. Вот и «премьера»!
Разговор. Уже, сами понимаете, не по телефону.
— Настя! Чей это ребенок?
Угрюмое молчание. Не знает ответа?
— Получается — ничей?!
Пожала плечом.
— Но ты же понимаешь, что это мой… внук?!
Сердце защемило от этого слова, которого я так ждал — и боялся! Подумав, кивнула. Хоть в этом определенность.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — вяло ответила.
— Твое «нормально» мы давно уже знаем. Страшнее ничего нет. Но теперь-то другое совсем! Беременна ты — нормально? Это уже больше интересует нас.
— Заинтересовался, отец? — криво усмехнулась. Опять катит на нас! Убил бы! Если бы не…
— Настя! Ну скажи. Хотя бы как себя чувствуешь!
Заморгала. Блеснула слеза. На этом фронте, похоже, не так все блестяще, как на остальных.
— Ну?!
— Нормально… Только кровянка из горла идет.
Первое слово правды? Но какой!
— Врач?
— Сказал, что это на самом деле не из горла. Из носа. Таким образом организм сбрасывает давление. Он умненький у меня!
Бодрее глянула. «Жизнь удалась»? Но тут опять нельзя поручиться за подлинность слов.
— Анализы?
— Все отлично, папа!
Чуть успокоился. Нас хлебом не корми, сделай отлично!
Тут же к другой «проблеме» метнулся: балетные буквально прыжки.
— Я же говорил тебе: не кури сидя!
Это я мать, называется, к беременной дочери привез!
— Почему? — спросила Нонна безучастно. Один дым в глазах.
— Потому! Не видишь, все брюки в дырах! Пеплом своим прожгла!
Посмотрела. Удивленно-отстраненно подняла бровь:
— Это не я.
— А кто же? Черт тебя жжет? Сколько штанов твоих выкинуто, сколько «кохт»! А я ведь их покупаю, стараюсь, ищу их тебе! Деньги трачу!
Прожигательница жизни!
— Спасибо, Венчик! — произнесла равнодушно.
Чем же расшевелить ее?! Мне кажется, уже не проснется! Но тогда хотя не курила бы! «Спящие царевны» не курят! Все плохое в себе собрала. Курит, но не бодрствует.
Художественное выжигание.
— Прожженная ты!
И уже к Насте метнулся: невесело что-то ее лицо.
— Что?!
Лицо ее искривилось беззвучным плачем.
— Ну погоди, Настя, не плачь.
— Мне страшно, папа.
— Это нормально, Настя! Всем страшно. Скажи, Нонна! А население Земли пополняется. Вот и ты родилась!
Всхлипнула. Но уже с какой-то надеждой.
— Она говорит…
— Врачиха?
Кивнула. Теперь поскорее хотелось бы узнать… Или спешить не надо? Какое-то отстранение. Звон в ушах. Такое, говорят, перед инсультом бывает.
— Она говорит, все очень плохо у меня. И — все может быть.
— Что? Почему же молчала ты? Соображала, нет? Это же не дневник с двойками прятать!
Хотя именно с этого началось.
— Я что — так тебя запугал? Может быть, бил?!
— Ты еще на меня орешь?! — заморгала.
— Я не ору, Настя! Я в отчаянии!
Молчали с ней, прерывисто дыша.
— Ну и что? — произнес я уже почти спокойно.
— Она сказала, только очень хорошая акушерка спасти может!
— Кого? Тебя? Или…
Всхлипнула. Впервые, можно сказать, дочурка доверилась! Счастье? Но в какой момент! А где же эту «очень хорошую акушерку» взять, когда в стране вообще все исчезло?
— У нее, сказала, таких сейчас нет!
— Придумаю, Настя. Успокойся!
Жиденькие волосики ей погладил. Вариант был один — и четкая моя мысль воплотилась. Распахнулась дверь, и вошли «Дед Мороз со Снегурочкой» — Жора и Сима. Вот уж не чаял увидеть их!
— А ты боялся! — протянул Жора лапу с якорьком. — В общем, гляди сюда! Акушерка хорошая есть. Жанна зовут. Ну если уж она не поможет…
Тогда что?
— Настя! — вдруг вскинула голову мать.
— Что, мама?! — всхлипнула Настя, размазывая слезы вместе с макияжем.
— Дай сигарету.
Убью!
— В общем, Настя, — бодро сказал Жора, — топай в Снегиревку!
— В Снегиревку? — Настя сквозь слезы улыбнулась. — Это где я родилась?
— Ну! — произнес Жора. — А теперь ты родишь!
— Сделаем! — Настя встала по стойке «смирно».
Молодец. Характер бойцовский, отцовский.
«Жизнь удалась, хата богата, супруга упруга!» Словами латаю все. И даже материю создаю. Моя любимая редакторша повторяет в трудные минуты мою фразу: «Одних кофт — две!» И Настю отпечатал. Четко, как гривенник. «Характер бойцовский, отцовский!» Поможет это — сейчас?
…Целую ночь звоню по выданному мне Жанной телефону.
— Извините, это опять я. Что нового?
— Не звоните сюда! Идет операция.
— Почему же так долго? Уже два часа!
— Очень тяжелый случай.
— Что?!
— Извините.
Нарастающий гвалт голосов. Звонко брякают инструменты. Чувствуется гулкое кафельное помещение. Короткие гудки.
Звонок в дверь. Вряд ли к добру!
Чередой входят родичи. Все в черном, как вороны. Вероятно, дозвонились! Сели на стулья. Тишина. И нам, что ли, переодеться в черное?! Они уважают, видимо, ритуалы. А вот мы — нет! Почему к страданиям прилипает еще разная чепуха? К горю — еще и пошлость. У Симы, похоже, в шляпке бриллиант!
— …Умерла, — выдохнул Колька. И после выдержанной паузы добавил: — Дочь.
Всхлипнул, подтер нос. Я сказал, повернувшись к Нонне:
— Чаю поставь.
— Да что чай! Помянем. — Жора стукнул бутылкой. — Говорят, пять минут пожила. Все дело!
Парадный подъезд! Цветы, смех, поцелуи. Нам не сюда.
Нонна чуть не купила было цветы, но я одернул. Букеты нам ни к чему. А теперь вот почувствовал: пустыми встречать тоже плохо. Умеет Настя так сделать, что податься некуда, счастье — нигде. Вот дверка стукнула. Настя растерянно как-то улыбалась. Не отработан еще такой ритуал! Несколько в стороне оказались от счастливой толпы. Была бледная, толстая. Словно и не родила. Что ты такое говоришь?! «Словно… и не рожала?» Тяжело тут слова составлять! Каждая буква как мина. Обыденно так чмокнули ее. Будто после занятий каких встретили. А что там осталась последняя наша надежда… что говорить?
