Измена в новогоднюю ночь (СИ) - Янова Екатерина

Я с опаской выглядываю из-за его плеча, вижу пса, который добродушно смотрит нам вслед и машет своим огромным белым хвостом.

В прихожей Гордей опускает меня на пол. Слышу, следом за нами входит его мама.

– Так, что тут у меня за испуганные дети? – громогласно спрашивает она.

И я сжимаюсь тут же. Дети… Ага. Я такой “ребёнок”, который спит с вашим сыном. Здрасте.

– Мама, познакомься, это Аня, – представляет Гордей. – Аня, это моя мама, Людмила Степановна.

Киваю, выдавливая улыбку.

– Очень приятно.

– Да не трясись ты, – взмахивает руками Людмила Степановна. – Сын, ты её запугал, что ли? Или это Гром так тебя шуганул, деточка?

– Гром, – киваю я.

– Ладно, проходите. А Грома не бойся. Он дурной, но добрый. Зализать только может до смерти. Бесполезный пёс.

Я прихрамываю, опираясь на Гордея.

– Так, а чего это ты хромаешь? – тут же замечает женщина.

– Это я упала вчера, ногу ушибла.

– Ага, от меня убежать пыталась, – усмехается Гордей. – Но от меня ж не убежишь.

– Ой, эт точно. Ты ж упёртый, баран.

– Спасибо мама.

– Да пожалуйста. Так, ты мне коньячку привёз?

– А как же.

– Отлично. Значит, сейчас знакомиться будем основательно.

Людмила Степановна усаживает нас за уже накрытый стол. Суетится, расставляя посуду. Я порываюсь помочь, но из-за ноги меня категорично отправляют не мешать. И вот я сижу как истукан, борюсь с неловкостью. Чувствую себя никчёмной и бесполезной. От нервов тереблю пуговицу на блузке.

– На, тарелки натирай, – ставит передо мной стопку Людмила Степановна. – А то сейчас свою красивую кофточку точно порвёшь.

– Спасибо, – киваю и принимаюсь за дело.

Тайком рассматриваю маму Гордея. Она совсем не такая, как я себе представляла. Старше и проще. Думаю, она возрастом ближе к моей бабушке. Но бабуля у меня сухонькая, а Людмила Степановна – женщина в теле. Но одета современно. На ней джинсы, туника, на голове модная стрижка.

Наконец возвращается Гордей с коньяком и тортом. Садимся за стол, Людмила Степановна ставит посередине блюдо с отварным картофелем и котлетами.

– М-м-м, мамулины котлетки…, – тянется Гордей к блюду, хватает одну, за что тут же получает по рукам.

– А ну брысь, – шикает на него мать. – Ну ты посмотри на него, а? – возмущается. – Что пацаном был, котлеты руками тягал, что взрослый дылда вырос, а ума не прибавилось. Руки хоть чистые, или Грома почухал и тут же за стол сел?

– Чистые, ма, – улыбается Гордей по-мальчишески.

А мать продолжает выговор:

– Вот не верю я тебе, негодяй ты такой. Аня, не целуй его, паразита, а то мало ли чего он там от собаки поймал.

Последняя фраза меня просто прибивает к земле. Я не знаю, что ответить.

– Ань, – наклоняется ко мне Людмила Степановна и смотрит так пристально. – Ты меня боишься, что ль?

– Конечно, боится, ма. Ты ж орёшь, как потерпевшая.

– Тю, – взмахивает руками. – Так я ж любя, – отмахивается.

Наконец, усаживается на место, наполняет тарелку Гордея, потом берётся за мою.

– Мне немного… совсем, – смотрю на богатырскую порцию, которая приземляется передо мной.

– Ешь! – заявляет категорично женщина. – Не люблю худосочных. Одна была у нас такая, хватит! “Котлеты я не ем, в них жир”, – кривляется Людмила Степановна. – “В картошке один крахмал и сахар”, фу! Так и хотелось ответить, это в мозгах у тебя крахмал! А у мужика нормального на одних «броколях» вся стойкость к ночным победам пропадёт.

Краснею как помидор от её непрозрачного намёка. Но ем. Всё на самом деле очень вкусное, просто мне кусок в горло не лезет из-за нервов. Но я кое-как осиливаю половину.

– Так, ну что-то поклевала, уже хорошо, – констатирует Людмила Степановна. – Откормим, – выносит вердикт.

А меня немного отпускает.

Забавная она. Простая, прямая, но хорошая. И я не чувствую от неё враждебности или осуждения.

– Всё было очень вкусно, – улыбаюсь я первый раз свободно и искренне. – И котлеты бесподобные. Рецепт мне дадите?

– Вот, – улыбается мама Гордея в ответ. – Наша девочка, – смотрит тепло на меня, потом на сына. – Вот можно мне было сразу такую невестку привести, а?

И вот тут меня отпускает окончательно.

Прав Гордей. Против нас точно не все! И это вселяет надежду.

Глава 32.

– Так, Гордей, – командует Людмила Степановна, – а ну-ка налей нам с Анечкой по рюмашечке.

– Ой, я не пью, вообще-то… такое.

– А я что, пью, думаешь? Это лекарство от нервов. А я на тебя смотрю, и вот прям вижу, что тебе очень надо.

– Снегурка, ты с мамой лучше не спорь, – миролюбиво кивает Гордей.

И тут же наполняет красивые хрустальные рюмочки на высокой ножке крепким напитком.

– Тем более, я за рулём, а мамуле нужна компания.

– Вот, сын дело говорит. Так, Аня, давай выпьем за любовь! Давно повода достойного для такого тоста не было.

Послушно киваю, мы с Людмилой Степановной чокаемся рюмочками, она сразу выпивает, закусывает лимончиком, а я ещё сомневаюсь несколько секунд, а потом тоже опрокидываю рюмку.

Язык обжигает огненной жидкостью, но в рот мне тут же попадает кусочек лимона, заботливо подсунутым Гордеем.

– Фух, хороший коньяк, угодил, сынуля, спасибо. О, а у меня же тоже подарок есть, – спохватывается мама. – Я сейчас.

Несёт из другой комнаты тёплые шерстяные носки, явно вязанные своими руками. Орнамент на них весьма забавный, какой-то абстрактный рисунок и… сердечки.

– Ма, ты что, телеканал “Домашний” пересмотрела? – хмурится Гордей.

– Так, ты мне поумничай ещё. Это сердце материнское чувствовало, что пригодится, – смотрит на меня с хитрой улыбкой. – Вот, а это Анечке.

Протягивает мне такие же носки, только меньшего размера.

– Спасибо, – принимаю подарок, рассматриваю. – О, это вы сами вязали?

– Сама, – гордо кивает мама.

– Это ведь очень сложный рисунок, – удивляюсь я, заглядывая наизнанку. Всё очень аккуратно связано.

– Конечно. А ты что, и вязать умеешь? – прищуривается она.

– Спицами плохо, – честно признаюсь. – Немного умею крючком. А вот бабушка у меня любитель.

– Вот, Гордеюшка, – умиляется Людмила Степановна, – она ещё и вязать умеет.

– Ага, и на машинке строчить и крестиком вышивать, – угорает тот.

– Так, на диетах не сидишь, признавайся? – спрашивает тоном уполномоченного лица. Типа: “Судимости есть?”

– Нет, но я, вообще-то, склонна к полноте, – признаюсь сокрушённо.

– Цить! Склонна она. Фигаграммы всякие ведёшь?

– Нет. Как-то руки не доходят, да и фотографироваться я не очень люблю.

– Моя ж ты девочка, – опять умилённо складывает руки Людмила Степановна. – Так, Гордей, а теперь иди отсюда, снег мне почисть. А нам нужно “рецепт маминых котлеток” обсудить, – играет мне бровями.

Я в растерянности, ищу взглядом поддержки у Гордея, но он прикидывается ничего не понимающим.

– Терпи, Снегурка, всё будет хорошо. Немного осталось, – бросает напоследок и уходит.

А Людмила Степановна слегка приосанивается, наливает нам сама ещё по рюмке.

– Ну а теперь слушай сюда, Анна, – говорит строгим тоном, и я тут же напрягаюсь. – Пошутить – пошутили, теперь давай серьёзно поговорим. Ты сына моего любишь? – и тут же прижигает взглядом.

Я только киваю, но смотрю прямо, открыто, чтобы она не могла усомниться в моих словах.

– Это хорошо. Но ты ведь понимаешь, что просто не будет? Я свою, прости господи, невестку хорошо знаю. Змея она ещё та. Хитрая и изворотливая гадина. Несколько раз Гордей с ней хотел развестись, и каждый раз она находила, на что надавить, как его ухватить покрепче. На время становилась ласковой, покладистой, домашней, а потом опять начинала хвостом крутить. Я уж Гордею и не говорила половины, хоть он и сам не дурак, всё видел, да только мужики они такие, рубят только когда петух в одно место клюнет. Вот, надеюсь, сейчас всё получится.