Белая горячка. Delirium Tremens - Липскеров Михаил Федорович
– Да ни о чем, мать, – ответил Мэн, – просто идет речь о принципах адекватной оплаты гуманизма.
Жена кивнула головой, ничего не поняв, но она уже привыкла, что Мэн не всегда изъясняется в простоте, а, как все большие русские писатели современности, облекает свою нехитрую мысль в крайне сложные формы, именуемые художественными образами. А Старший, будучи большим современным русским писателем, тем не менее сказал просто:
– Не волнуйся, пап, похороним тебя вместе с печенью. – Но, будучи к тому же русским предпринимателем, добавил: – Да и не такие уж это деньги, чтобы хоронить отца, как полупотрошенную курицу.
– Действительно, – сказал Младший, – к тому же, если отца зарежут, тебе не придется платить за операцию.
«Растет парнишка, – с гордостью подумал Мэн о Младшем. – Глядишь, годам к тридцати встанет на ноги». (Так впоследствии и получилось. К тридцати Младший завел свое дело, связанное с Интернетом, а к тридцати трем жил с семьей в загородном доме. Старший построил загородный дом на год раньше, хотя и был старше Младшего на целых десять лет.)
Жена поцеловала Мэна, Младший подержал его за руку, а Старший ласково в редком приливе чувств стукнул Мэна по затылку, чуть не вышибив мозги.
«Здоровый малый, – подумал Мэн, приходя в сознание, – весь в меня в молодости. В ноябре шестьдесят второго года…»
Флэшбэк
В ноябре шестьдесят второго года итурупская геолого-съемочная партия, в которой Мэн был старшим геологом, прилетела с Итурупа в Южно-Сахалинск. По сложившейся традиции, Начальник отправил груз партии вместе с завхозом на базу экспедиции, что располагалась в шести километрах от Южного, в поселке Владимировка, а весь итээровский коллектив, не заезжая на место постоянной зимней дислокации, направился в центровой кабак «Сахалин», чтобы отметить окончание полевого сезона. Семимесячный период воздержания от нормальной пищи, алкоголя и женщин. И кровавой работы. Дело в том, что в целях экономии фонда заработной платы в составе партии вместо двенадцати итээровцев было только пять, а вместо тридцати двух рабочих набрали тринадцать, включая повариху, которую рабочие использовали не только как повариху, но и в личных целях. За эту экономию фонда Руководство экспедиции получало премии, а непосредственные работники – от х…я уши. Вообще-то вначале было шесть итээровцев, но в середине сезона Старший техник неведомыми путями хватанул где-то лейкемию, и его отправили сначала на Сахалин, а потом и в Москву. Так что план государственной съемки масштаба одна двухсоттысячная был выполнен пятью итээровцами и одиннадцатью рабочими. Так как одного, как сообщалось раньше, убили еще до отбытия на Итуруп, а еще один помер сам, выпив десять пузырьков тройного одеколона, выменянных на только что полученный х/б. Но это была естественная убыль. Которая никого особенно не взволновала. Один богодулом больше, одним меньше. О богодуле просто-напросто никому не сообщили. Потому что он нигде не был зарегистрирован из-за отсутствия документов и настоящего имени его никто не знал. Его втихаря закопали на берегу речки Водопадной и забыли.
Так что план был выполнен наличными силами. В процессе выполнения Мэн четыре раза чуть не погиб. Один раз его смыло со скалы в Тихий океан, откуда он еле вымылся на пляж. Второй раз он свалился с семидесятиметрового водопада, и его жизнь спасли простые березки, которые смягчили падение. После этого Мэн почувствовал прилив любви к русской природе, оказавшейся на территории бывшей Японии только для того, чтобы спасти Мэну жизнь. В третий раз они с Рабочим попали под тайфун «Нэнси» и ночь простояли по горло в воде, которая шла по ним, грозя подняться выше и унести их тела в Охотское море. Но к утру «Нэнси» расслабилась, и они выбрались к Охотскому морю своими ногами. А в четвертый раз Мэн с тем же Рабочим на узкой тропе по-над обрывом в океан столкнулись с медведем. Ни они, ни медведь не имели возможности развернуться и разойтись по-хорошему, поэтому медведь встал на задние лапы и с ревом попер на них. Мэн вытащил из кармана наган и стал стрелять в медведя в упор. Но тот оказался нечувствительным к нагану. Мэн уже был готов исполнить ярмарочный номер «борьба медведя с евреем», как вдруг у его уха раздался оглушительный грохот. Медведь грязно выругался и полетел вниз. Где над ним столкнулись свинцовые воды Великого Тихого океана, мать его так. Оказывается, Рабочий, пока Мэн расстреливал Медведя из нагана, положил на плечо Мэна карабин и три раза шарахнул в бурого бандюгана. Тот такой подлянки не ожидал и… стеною встал девятый вал, все золото унес. После окончания тропы Мэн и Рабочий долго гадили, сидя на отмели Великого Тихого.
И каждый из членов партии имел за сезон по паре-тройке таких приключений. Так что никаких семей, сдачи груза, предварительных докладов и прочей рутинной советчины. Кабак, и только кабак.
Заросшие бородами, в х/б, покрытыми дерматиновыми заплатами, в резиновых болотных сапогах, покрытых резиновыми же заплатами, они сидели в центральном зале кабака. Местная публика с почтением смотрела на них. «Геологи вернулись!» Они заказали пять бутылок чеченского коньяка, десять немыслимо дорогих салатов из помидоров с огурцами и по мясной кости из супа. Официантка даже не стала заикаться, что последнего блюда нет в меню. Она не первый год работала здесь и знала, что суп придется варить. Не для самого супа, а для мясных костей. А за помидорами и огурцами придется посылать на базар к корейцам.
– А пока, – приказал Начальник, – коньяка и хлеба.
Через минуту на столе стояли пять бутылок того, что называлось коньяком, и плетенка, доверху наполненная свежим хлебом. Все молча намазали хлеб горчицей, посыпали перцем и солью. Младший техник редкой национальности ульч разлил коньяк по фужерам. Население ресторана с интересом наблюдало за процессом. Непосредственные участники зрелища чокнулись и молча выпили. Потом разом понюхали бутерброды. Раскрыли рты от жара. И пока рты были раскрыты, Младший техник расплескал коньяк по второму заезду. Чтобы остудить горящие рты. И тут бутерброды были использованы без ущерба для здоровья. А потом закурили в ожидании салата и костей из супа. Окружающие с удовлетворением отметили, что все идет как по маслу, и продолжили свое естественное ресторанное существование.
Тут принесли вожделенный салат. Обнаружилось, что коньяка больше нет. Начальник посмотрел на подчиненных. Все кивнули головой.
– Пять бутылок коньяка, – сказал Начальник, и, хотя официантка уже отошла, коньяк каким-то образом объявился.
Опять Младший техник редкой национальности ульч разлил. Но! Уже по рюмкам. Ведь все же были, в конце концов, цивилизованными людьми с четырьмя высшими и одним средним специальным (у Младшего техника редкой национальности ульч), и не дело цивилизованным людям жрать коньяк из фужеров. И тут немного пришли в себя. Итуруп отвалился с тел, как использованная змеиная шкура. Огляделись по сторонам. А так как все, кроме Начальника, были людьми молодыми, не имевшими женщин все семь месяцев поля, то у всех возникла эрекция. Кроме Младшего техника редкой национальности ульч, потому что у него, очевидно, по этнической самобытности член всегда был эрегированным. Длиной в двадцать один сантиметр. При общей длине ульча в сто сорок восемь сантиметров. (Эти параметры были зарегистрированы в один из редких дней, когда все итээровцы встретились на базе партии.) Мэн загляделся на одну чувиху, которая сначала сидела за столиком в компании двух других чувих, пила вино «Рошу-де-десерт» и чего-то ждала. Пока ее не пригласил на танец какой-то чувак При галстуке. Мэн ей подмигнул. Чувиха через плечо При галстуке улыбнулась Мэну. Один ченч улыбками, второй. Наконец При галстуке это дело заметил, отставил чувиху, подошел к столику наших и, облокотившись о стол, заинтересованно обратился к Мэну:
– Что зыришь, жидовская морда?
Мэн было стал приподниматься, чтобы объяснить, что он зырит, но Начальник положил руку на плечо:
