Евгений Пузыревский - Седьмое лето
Ушел.
Аж три дня шел, прячась лесами да оврагами, питаясь ягодами, сырыми грибами и остальной подобной съестной атрибутикой, что дарит нам матушка природа в июле (из дома он не взял ни куска хлеба – самим пригодится). На четвёртый день, великое путешествие к великим целям, закончилось.
В поле, рядом с дорогой.
Два месяца назад, один из обладателей правильного черепа, но не правильного желудка, плохо реагирующего на местную пищу, забежал в высокую траву, растушую вместо не саженной в этом году пшеницы, чтоб его опорожнить, на, совсем недавно оккупированную территорию. Справившись, с поставленной природой задачей, он, счастливый, побежал за остальными, оставив на месте восседания противопехотную фугасную мину, тонкостям обращения с которой десять минут назад обучал недавно прибывшего и недавно же отпраздновавшего своё восемнадцатилетние, бойца. Ну приспичило, ну спрыгнул с транспорта с тем, что было в руках, ну забыл, ну с кем не бывает – объяснял он дико ржущим слугам истинного арийца с чёрной порослью под носом. Те же, в ответ, наградили его незабываемым прозвищем «Der expert nach den minen», которое он «гордо» носил, вплоть до сорок четвёртого года, пока его правильная костяная оболочка мозга, не была разбита советской сапёрной лопаткой, произведённой на Омутнинском металлургическом заводе далёкого Урала.
Сёма славился своей способностью, находить потерянное и очень этим гордился. Но не в этот раз. Так как обнаружил забытое не он сам, а его левая нога, которая тут же поспешила расстаться с телом.
При других обстоятельствах, его история могла бы на этом и закончиться, но вмешалась божественная сила (та, что так долго уберегала от всех покушений, рождённого в деревне Рансхофен и, до тысяча восемьсот семьдесят шестого года, носившего фамилию матери Шикльгрубер), которая направила именно этой дорогой, именно в этот день и именно в эту минуту, известную деревенскую знахарку Агрипину Фёдоровну с мужем Афанасием Георгиевичем. И, к счастью, на телеге.
Нашли, перевязали, перевезли, выходили.
Так, до конца войны, Сёма у них и прожил. Затем переехал в прореженный и голодный Киев, потом в Москву, удивительно быстро забывшую небесные аэростаты, после постепенно перебирался всё дальше и дальше вглубь страны, пока, наконец, окончательно не осел в маленьком городке на Урале, что в расстоянии двенадцати часов на поезде, от завода, произведшего орудие смерти, виновника его пожизненного дефекта.
Но он об этом, естественно и не догадывался.
О собаке Семён Семёнович узнал случайно – сосед по лестничной клетке, что трудится в кирпичном цеху, во время вечернего, после рабочего перекура между этажами, рассказал, как, день назад, нашли Муху с разбитой головой, лежащую в луже из своей собственной крови. Первое время подумали на шпионов, быстро проверили всё и вся, и, обнаружив, что ничего не пропало, как-то быстро все успокоились. Тем более – это там, в Москвах, двуличные капиталистические твари попрятались, а тут то, на северах, где «Медведи на велосипедах и снег по шею», чего им делать?
А что до собаки – она же не человек, пожила и хватит. Герой-то бывший, а стране настоящих подавай.
Железная логика.
Для всех, кроме одноногого участкового.
Во-первых – совершенна несправедливость к живому существу (детская твердолобость хоть и обтесалась жизненным опытом о временной абразивный камень, но при этом, как не крути, осталась), а во-вторых – это расследование. Настоящее расследование, которое неизвестно когда ещё повторится.
Да и повторится ли?
В каждой деревне/городишке есть свой Анискин, а на каждого Анискина есть свой Фантомас.
Семён Семёнович необыкновенно взбодрился, сбросил с себя, уже ставшую родной, кожу обыденной заплесневелости, отодвинул, лет пять как вышедшие на первый план, ночные боли в спине, однажды продутую, и впоследствии на всю жизнь защемлённую шею, давление в мозгу, реагирующее на резкую смену погоды и обветренную правую ладонь, которая периодически, в кровь, трескалась на ребре, делая ежедневный кроссвордный ритуал достаточно болезненным.
Он был готов.
Готов к великим свершениям.
Тщательно обследовав место преступления, опросив очевидцев и заручившись мнением недовольного патологоанатома, которому пришлось возиться с черепом эксгумированной Мухи (рабочие её закопали в тот же вечер, чтоб на жаре не разлагалась), повзрослевший Сёма понял, что «А Ларчик просто открывался»[26]
Это дети. Всего лишь дети, которые были замечены на заводской стене, воспитательницей рядом стоящего детского сада. Она с полной уверенностью подтвердила, что эти двое явно от чего-то убегали, причем именно в этот день и именно в это время.
Несколько разочарованный служитель правопорядка, прихрамывающий на протезную левую ногу (это сейчас бы его на службу не взяли, а тогда, в послевоенное время, любым живым рады были), с давно появившимися залысинами на местами посидевших волосах, скрываемых милицейской фуражкой, довольно легко выяснил имена беглецов.
Всю ночь, проворочавшись на своём единственном комплекте постельного белья, и так и не уснув, Семён Семёнович пришел к верному, на его взгляд, решению – необходимо провести пристыдительные и морально разъяснительные работы.
«Законны и справедливы требования тех, кто считает, что бездельников этих нужно учить и наказывать!»[27]
Итоги нескольких жарких майских дней:
1) Зарёванные и во всём сознавшиеся Ваня с Серёжей пообещали, что больше так делать не будут. Как именно «так», они поняли не до конца, но сам факт что «обещали» устроил обе действующие стороны процедуры.
2) Мёртвый и дважды захоронённый герой.
3) Новое, но пока затаившееся, чувство удовольствия.
4) Первое серьёзное испытание зарождавшейся мужской дружбы, которая, впоследствии, наставит ещё шрамов как на душе одного, так и другого.
5) Чувство выполненного долга у искренне в это верующего.
6) Двадцать одна неподаренная медаль, что так и остались лежать за шкафом, благополучно «забытые», в виду нежелательного воспоминания произошедшего, которое они бы повлекли за собой.
29
Павлик поднялся на ноги и спокойно, как ни в чём не бывало, полез по лесенке вверх.
Если бы он был, лет так на двадцать постарше, то естественной реакцией на произошедшее, можно было ожидать весь спектр эмоций, пролегающих на шкале «Внутреннее психологическое состояние», в аккурат между делений «Страх» и «Паника». Но детская некомпетентность в вопросах самосохранения, сделала своё дело и теперь, толком ещё ничего не понявший ребёнок, преодолел девять ступеней, отделявших его от поверхности.
