Сергей Носов - Фигурные скобки
— Вы хотите сказать, для вычисления КПД чуда надо полезную работу разделить на ноль? — спрашивает Воробьев и разбивает скорлупу на остром конце яйца точным ударом ножа.
— Вообще-то деление на ноль запрещено. Но если вместо нуля в знаменателе будете иметь в виду сколь угодно малую величину, стремящуюся к нулю, то и в результате вам надо ждать результата, стремящегося к бесконечности.
— КПД чуда — бесконечное число процентов?
— Ну, может быть, бессмысленно выражать бесконечность в процентах.
— А что касается волшебства, его КПД в процентах выражать, это, по-вашему, корректно? — спрашивает Цезарь, косясь на одноименный салат, который проносит мимо него Пожиратель Времени.
Капитонов резко отводит взгляд от проходящего мимо соседа.
— Это не я сказал. Это вы так выражаетесь, — отвечает Цезарю Капитонов.
— А вы, извините, кто?
— Евгений Капитонов. Менталист, если угодно.
— А если нет? Если нет никакого чуда? Если вообще ничего нет — ну, вот как сейчас, то каков КПД нашего бездействия? — спрашивает Воробьев.
— Это про что?
— Про то, что затраченной работы ноль, и полезной ноль. КПД — ноль поделить на ноль?
— КПД чего?
— А ничего. Того, что ничего не происходит.
— Как можно вычислить коэффициент полезного действия, если полезного действия нет? — не понимает Капитонов.
— Да вот так — ноль на ноль. Представим себе машину, которая создана исключительно для принципиального бездействия.
Капитонов отвечает:
— Ноль на ноль получится неопределенность.
— Неопределенность-то с чего взялась? — беспокоится Цезарь. — Не оттого ль, что отсутствует чудо?
— Нет, оттого, что в знаменателе отсутствует затраченная работа.
— Но при нулевой затраченной работе в знаменателе — в случае чуда, как вы только что сами заметили, мы в числителе должны иметь эффект, чудесный эффект, одним словом, не ноль. И тогда наш КПД — бесконечность.
— Да, но это не наш КПД.
— КПД чуда.
— Стоп, — говорит Воробьев. — Где оно, чудо? Получается, мы все время живем в состоянии неопределенности. В состоянии ожидания и ожидания именно чуда? Я вот в данный момент не затратил работы, и что получил? Ноль на ноль — неопределенность. Не понимаю. Я хочу знать КПД моего бездействия. Почему он не равен нулю? Если он — неопределенность, значит, я вправе рассчитывать на определенность? То есть на то, что будет чудо.
Помолчали. Подумали. Капитонову кажется, что его заболтали.
— При чем тут вообще КПД? — спрашивает Капитонов. — КПД — это просто процентное отношение одного к другому. КПД это не Бог, не демиург, не светлая или темная сила. Это просто КПД.
— Но от нас его требуют при аттестации.
— И чтобы он был больше ста процентов. Это влия ет на заработок, на категорию.
— Интересно, — говорит Капитонов.
— А вы разве не так зарабатываете? — спрашивает Воробьев.
— Я другим зарабатываю, — говорит Капитонов.
— Вам повезло.
— Подождите, но у вас есть права, — говорит Капитонов. — Кто-то должен вас защитить. У вас есть профсоюз?
— Скажите, Капитонов, а вы бы смогли пятью хлебами накормить пять тысяч человек? — спрашивает Цезарь.
— Что за вопрос? Нет, конечно.
— И я тоже.
Встает и уходит. Воробьев говорит:
— Совершенно не умеет спорить. Догматичен. Особенно когда касается принципиальных вопросов. А у меня котлетка была, она где?
— И у меня была — вот тут, на тарелке.
— Я не ел.
— И я не ел, — недоумевает Капитонов. — Куда-то исчезла.
— Ладно, хрен с ними, с котлетками, — говорит Воробьев и, ошеломляя Капитонова легкостью примирения с нестандартными обстоятельствами, как ни в чем не бывало приступает к инжиру.
— Это как же? — задается Капитонов неопределенным вопросом.
Удручен Капитонов. Когда что-нибудь невероятное его настигает, он пытается первым делом разобраться в себе: так ли воспринял?
— Может быть… мы забыли, — и, сам усомнившись в правомочности этого допущения, оборачивается посмотреть на других, а те сидят за своими столиками и непринужденно потребляют яства со шведского стола — кто омлет, кто отварные сосиски, кто салаты и сельдь под шубой, кто выпечку. И лишь Пожиратель Времени, убрав руки под стол, мрачно глядит в тарелку, на салат «цезарь». Мрачно глядит и плоховато выглядит: цвету лица Пожирателя Времени, равно как лица выражению, подошел бы эпитет «салатный». Зеленоват и помят.
— Простите. Забыли — что? — (Воробьев не понял — что сказал Капитонов.)
Капитонов возвращается к недодуманному:
— Ну, что съели их, забыли… котлетки.
— Мы забыли? Что съели? Нет, я не забыл. Я не ел.
Пожиратель Времени замечает, что они оба глядят на него, и еще сильней зеленеет. У него на лице — словно он подавился. Он встает, закрывает рот ладонью и направляется к выходу, так и не вкусив ничего.
— Зачем приходил? — спрашивает Воробьев Капитонова. — Наша пища ему не подходит.
08:49
Капитонов покидает каминный зал. В лифте он поднимается с одной из горничных. Она глядит мимо него на кнопку «вызов помощи», но улыбка ее адресована, он видит, ему. Он читает в этой улыбке ее знание о том, что он фокусник, и готовность с благодарностью воспринять все, что он захочет продемонстрировать. Однако ей надо на этаж выше.
У себя в номере (есть время)
08:55
он включает телевизор и переодевается.
Он открывает подаренный чемоданчик и думает, брать ли на конференцию рабочие документы и «волшебную палочку». Решает ничего из чемоданчика не вытряхивать и присовокупляет к содержимому тетрадь Мухина — чтобы как-нибудь вернуть Марине.
Тут как раз Марина звонит. Рано. Он думал, разговор состоится попозже. Он не очень готов к разговору. Поэтому не сразу соединяется.
— Прочитал?
— Прочитал.
— Что скажешь?
— Что скажу… А что ты хочешь услышать?
— Поправитель, он кто?
— Мариночка, я не знаю. Ты, судя по тексту, знаешь лучше меня.
— Я не знаю, кто такой Поправитель, — отвечает Марина. — Но это было чудовищно. Я действительно хотела взломать дверь. Скажи, я правильно поступила? Меня таскали, допрашивали… это уже после опознания. Меня подозревали, ты представляешь? И я не показала тетрадь. А надо было показать? Я правильно не показала?
— Марин, если б ты им показала, лучше бы не стало. Ты бы только все запутала, там очень много темных, не поддающихся объяснению мест. Ты все правильно сделала.
— Так все-таки, что ты думаешь, для чего он это писал?
— Мариночка, я не знаю.
