Сергей Носов - Фигурные скобки
03:34
Положив тетрадь на тумбочку рядом с пустой кружкой, Капитонов вытягивается на постели и выключает над головой лампу.
03:35
А дальше? — хочет спросить себя (а на самом деле спрашивает себя Капитонов).
Но зачем интересоваться продолжением, когда куда важнее вопрос: что это вообще было?
Капитонов глядит в потолок.
Во-первых, стиль. У Мухина, сколько помнит Капитонов, была обычная человеческая речь, человеческая по-настоящему и ничуть не человекоподобная. Капитонов наверняка читал какие-нибудь тексты, авторство которых принадлежало Мухину, да вот, например, Мухин, как все, светился в социальных сетях Интернета, но если Капитонов не помнит тех текстов, так это об одном свидетельствует: в них не было никакой чрезмерности.
Можно было бы предположить, что Мухин замыслил что-нибудь художественно-фантастическое — от первого лица, почему бы и нет? — но тогда зачем все это перегружать автобиографическими реалиями, сообщать истинные имена? Зачем свою частную жизнь подавать в таком странном и неестественном ракурсе? Какого лешего он приплел сюда Капитонова, да еще в таком нелепом контексте? Что ему Капитонов нехорошего сделал?
И главное «зачем»: зачем он писал в тетради — рукой? Права Марина — было бы гораздо проще то же самое настрочить на компьютере!
Не говоря уже о почерке. Он что, уроки чистописания брал?
И кстати, написано без единой помарки.
И кстати, зачем это все написано? Какого лешего Мухин все это излагал на бумаге? Для чего? Для кого? Для себя?
Капитонову приходят в голову лишь два варианта ответа:
— или Мухин слетел с катушек;
— или… его действительно подменили.
Если бы его подменили, все сразу бы стало на место: это писал Мухин совсем не тот, которого знал Капитонов.
Но тогда бы и форма отвечала содержанию. Другой человек — и нечего с него спрашивать.
Капитонов отправляется в туалет, принимает душ, чистит зубы и бреется (утро скоро уже — почему б не сейчас?). Совершая эти поступки, ни на одну минуту Капитонов не перестает думать о Мухине.
Он думает, что между двумя вариантами ответа нет большого противоречия. Мухин, безусловно, с катушек слетел. А слетевший с катушек Мухин — это, конечно, Мухин другой. Другая, можно сказать, личность.
Капитонов надеется, что уснет. При хронической бессоннице даже трехчасовой сон был бы подарком. Однако он и не думает просыпать завтрак. Он ставит будильник мобильного телефона на 7:30.
А сколько сейчас?
4:07
Ложится. Закрывает глаза и сразу видит, как мелькают фигурные скобки.
И снова уставился на потолок — на тускло различимую проекцию окна, освещенного со стороны улицы. Или это проекция окна, освещенного со стороны улицы, уставилась на Капитонова?
Оконная занавеска хотя и гасит потолочный прямоугольник, не мешает в нем отражаться еще и снегу, падающему за настоящим окном. Он скользит разряженным роем пятен от одной стороны прямоугольника к другой — от стены с окном к стене с дверью. Капитонов не отводит глаз. Прямоугольник на потолке напоминает технологический люк в другое пространство, где слева направо движутся тени. Вдруг показалось, что это не тени движутся, а сам люк-проем относительно них — вместе с комнатой — справа налево. А те неподвижны. И лежащий на спине Капитонов тоже, показалось ему, движется справа налево вместе с комнатой и кроватью, а тени, неподвижные пятна, проносятся как неподвижные камушки на песке — в открытом люке взлетающего самолета. Жутко представить, как падаешь вниз лицом в этот открытый люк и остаешься там, среди неподвижных теней в неподвижном пространстве, зная, что люк за спиной уже промчался куда-то влево вместе с опустевшей комнатой и всем тобой обихоженным миром, которому комната по-прежнему принадлежит, а ты уже нет. Захотелось даже взяться за край кровати, чтобы не отсоединиться от нее и не рухнуть в тускнеющий проем потолка, вдруг проявятся силы обратного притяжения. Но он не делает этого, а просто закрывает глаза.
И опять поползли фигурные скобки. И тогда он пытается себя успокоить тем, что это не его персональные, а из безумного текста Мухина. Так и есть — скобки имеют чуть заметный наклон, что характерно для письма от руки. Он решает отнестись к ним потребительски и начинает считать, как слонов. Раз скобка, два скобка, три скобка… одиннадцать скобка… Натуральный ряд — слишком простой для математика счет, не лучше ли их распределять в ряд Фибоначчи? Проблема в том, что фигурные скобки отнюдь не слоны, и являются они непредсказуемо то по одной, то парами, да и поди разберись, которая смотрит куда. Чтобы отделаться от их несанкционированных появлений, он придумывает использовать их как расходный материал и затевает строительство математической формулы. Но для этого приходится актуализировать сначала круглые, потом квадратные. К тому, что получилось в квадратных, он прибавляет для простоты единицу и решает все это возвести в степень… да все в тот же квадрат — вот и потрачена первая пара фигурных скобок. Он снова прибавил единицу и, потратив другую пару фигурных скобок, возводит все это хозяйство в третью степень. Затем, прибавив единицу и потратив очередную пару фигурных скобок, возводит все это в четвертую степень. Фигурные скобки нагромождаются в его голове по мере использования степеней. Он теперь считает, как слонов, степени, в которые возводится зажимаемое фигурными скобками. А сна так и нет. И тогда он снова вспоминает, что это не его, а чужие скобки, и продолжает думать о Мухине. А чтобы не думать о Мухине, он поворачивается на левый бок.
Он слышит, как тикает подобно часам
05:15
в левом виске, прижатом к подушке, кровь.
Кровь. Кровь. Кровь. Кровь.
Кровь — это группа крови и резус.
Он тогда не знал ее группу крови.
Мухин чушь написал. Никто не тонул ни в реке, ни в море, все было не так. Было все по-другому.
Было разбитое стекло, была платформа и кровь из шестилетней Анюты. И были врачи. И надо было назвать группу крови. А времени не было, даже минуты. Был телефон, был номер племянника без последних двух цифр. Он набрал — и две цифры последние он набрал наугад. И чудо — сразу попал. Хотя нет: он хотел одно сначала набрать, потом другое, но набрал третье — и верно. «Ваня, позови тетю Нину, она рядом? Скорее». (Нина потеряла тогда свой телефон.) «Нина, не спрашивай ничего, назови группу крови Анюты и резус». Она четко и быстро сказала: «Вторая, плюс».
Капитонов почти не помнит, что было после, и плохо помнит, что было до. Но тот звонок он не просто помнит, он им обладает, как чем-то предметным — как вещь, осязаемым, — вроде двойного крюка с той пляжной скелетообразной конструкции, на ветру поднимающей и опускающей крылья.
