Александр Житинский - Лестница. Плывун: Петербургские повести.
— Я тебе, Надюша, удивляюсь, — сказал дядя. — Он тебе кто? Брат, сват? Чего ему здесь делать? Если мер не принять, он здесь черт знает на сколько застрянет. А тебе будто хны.
— Ну он же не виноват, — вступилась за Пирошникова Наташа.
— А кто виноват? Я виноват? Или кто? — наседал дядюшка.
— Подождите, — сказала Наденька. — Можно, конечно, вызвать и врача, и милицию даже. Но зачем?
— Вот тебе и раз! — воскликнул дядя Миша, а Наташа умиротворяющее на него посмотрела и заметила, что не надо горячиться.
— Может, вы что-нибудь скажете, Володя? — добавила она.
Пирошников, до сей поры сидевший молча и ожидавший решения своей судьбы, встрепенулся, но сообразил, что никаких мер придумать не может, а потому решил повернуть вопрос другим боком.
— По-моему, нужно сначала разобраться, почему так случилось, — проговорил он медленно и рассудительно. — И уж конечно, это я должен сделать сам. Пока я не знаю…
Наденька еле кивнула головой, больше даже своим мыслям, чем словам Пирошникова, но дядюшка снова не согласился.
— Этак без конца можно антимонии разводить. Вот что, племяшка, ты как хочешь, а я этого дела так оставить не могу. Нужно его выпроваживать.
— Дядя Миша, зачем же так?
— Да ты пойми, что нужно бороться! Человек бороться рожден, — заявил дядюшка, формулируя свое кредо.
— Смотря как, — сказал наш герой. — Биться лбом в стену — это не лучший способ борьбы.
— Умен! Умен! — закричал дядюшка. — Ая вот дурак, всю жизнь головой в стену, головой в стену! И ничего, тоже получается, не хуже вашего.
Пирошников улыбнулся, что еще больше задело дядю Мишу.
— Я ж тебе добра хочу, умная ты голова, — продолжал он. — Ну, заплутал, бывает, так надо же выбираться. Спросил ученых людей. Так? Они тебе кукиш показали. Так? И что, сдаваться? Нет, надо пробовать. Капля — она по капле камень долбит, знаешь?
— По-моему, надо почаще выходить с разными людьми. Должно же когда-то повезти, — рассудительно сказала Наташа, взглянув в глаза Пирошникову. На мгновенье между ними как бы искорка проскочила, так часто бывает, когда, сам того не желая, заглянешь глубоко в глаза и тут же смутишься, будто переступил запретную черту. У нашего героя даже дыханье захватило, он поспешно отвернулся, а Наденька неожиданно рассердилась.
— Господи, болтаем ерунду! Оставьте человека в покое. Кому еще чаю?
— А налей-ка мне, Наденька, — присоединилась к компании старуха. Она подошла к столу с большой синей чашкой и протянула ее Наденьке. — Вы уж простите, ради бога, чайку захотелось.
— Пожалуйста, пожалуйста, — радушно пригласил дядюшка. — Вы присаживайтесь с нами.
— Нет, я уж у себя…
И бабка Нюра, получив чаю, снова укрылась в темном углу. Ее появление сбило разговор, и весьма кстати, потому как он явно зашел в тупик. Всем было ясно, что необходимо принимать меры, но относительно конкретных способов имелись расхождения. Пирошников смутно чувствовал, что активная, так сказать, борьба с лестницей в данном случае бесполезна. Однако последний взгляд Наташи что-то обещал, и наш герой подумал, что и вправду кто-то сможет его вывести (вполне возможно, что и она сама, поскольку она же привела его сюда).
Водка кончилась, и дядя Миша предложил спеть. Молодой человек, слегка шокированный этим предложением, промолчал, зато Наденька обрадовалась и заявила, что спеть непременно надо, и, не дожидаясь согласия, затянула «Рябинушку». Дядя Миша подхватил, отозвалась неожиданно из своего угла и старушка, хор вышел нестройный, но звучный; лишь Пирошников с Наташей сидели молча, впрочем, Наташа улыбалась, поощряя пение.
Спев «Рябинушку», приступили к «Стеньке» и спели до конца и с выражением, а когда начали «Ямщика», наш герой подпел едва слышно, умиротворенный пением и согретый водкой и чаем. Наташа все улыбалась одною и той же улыбкой, но в хор не вступала. Пирошникову вдруг почудилось сквозь тягучее пение, что он целую вечность знает этих людей, что он какой-то дальний их родственник, потерявшийся еще в детстве, но теперь обнаружившийся неожиданно для всех и принятый вновь в семью. Он распевался все слышнее и даже взмахнул раз или два руками, как бы дирижируя, на что дядюшка одобрительно кивнул, а Наденька рассмеялась, довольная.
Когда песня кончилась, Наташа встала и объявила о своем решении уйти домой, потому, как было уже поздновато. Она без дальнейших околичностей исчезла из кухни, а дядюшка, благодушествуя, подтолкнул локтем Владимира и сказал:
— Поди проводи девчонку, лестница-то темна…
— Проводи, — кивнула Наденька, загадочно улыбаясь.
Пирошников, ободренный напутствием и нисколько не боящийся новой встречи с лестницей, даже как будто о ней забыв, вышел в прихожую, где разглядел уже одетую Наташу.
— Подождите, я провожу вас, — сказал он шепотом, чтобы, не дай бог, не разбудить спящего в комнате мальчика, и, не дожидаясь ответа, вошел туда в носках, осторожно взял пальто (хотя зачем оно ему было? Однако кто знает?) и снова вышел.
Теперь они стояли в темном коридоре, каждый чего-то ожидая. Пирошников поспешно натянул пальто, не застегивая его, а потом взял Наташу за локоть и слегка потянул к себе. Она поддалась легко и уткнулась носом ему в воротник, а наш герой трепетно провел рукою по мягкой шапочке, шепча какие-то слова. Он почувствовал расслабленность, словно отпустило что-то душу и она провалилась глубоко в теплую темноту, где не было ни вопросов, ни ответов, а только успокоение и отпущение всех грехов. Наташа подняла лицо, ожидая поцелуя, но его не последовало. Молодой человек коснулся губами ее глаз и ощутил кожей волоски ресниц, которые часто вздрагивали, как антеннки радиостанции (да простят мне такое сравнение), а на своей шее почувствовал он горячее дыхание. Давно не испытывал наш герой подобной минуты, за которую не жалко, кажется, отдать все на свете и которая, конечно же, дороже самых сладких и острых любовных сцен, но прелесть ее неповторима и состоит как раз в этой неповторимости и скоротечности. Уже через секунду он нашел ее губы и прижал к ним свои, а Наташа закинула голову и обхватила Пирошникова, чтобы не упасть. Поцелуй был длительный, а с ним вернулась на место и душа, и мысли какие-то затеснились в уме, и беспокойство, и желание, и лихорадка.
— Пойдем, — прошептала Наташа, мягко отстраняя Пирошникова и поблескивая в темноте глазами. — Уйдем отсюда, правда?
— Да, да, — проговорил наш герой, спеша отогнать все мысли, лишь бы вернулась та минута, но она не вернулась, ибо Наташа потянула его к двери, за которой снова была лестница, готовящая и на этот раз, как он понял вдруг, что-то необычное. Мало, мало было одной минуты душевного покоя, чтобы вот так выйти и уйти с молодой женщиной на край света или хотя бы к себе домой. Дверь скрипнула и распахнулась, приглашая к новому путешествию по кругам лестницы.
