Павел Сутин - 9 дней
— Ну а вы, Израиль Борисович, помните свои бифуркации? — Гаривас поставил чашку на подлокотник и закурил. — Ваши личные развилки — вы помните их?
Израиль Борисович положил ногу на ногу и прищурился от закатного солнца.
— В сорок шестом году я работал на Омском авиационном заводе, — сказал он. — Мне только-только исполнилось двадцать два. Должен был пойти в серию Ил-28, первый фронтовой реактивный бомбардировщик. И на предприятии произошел серьезный сбой — воронежский завод не поставил своевременно стапельные домкраты, а без них сборка центропланов невозможна. Было решено изготавливать домкраты прямо на предприятии, для чего создали специальный участок. Сроки были определены кратчайшие, участок стапельных домкратов на десять дней стал на заводе ключевым. Ожидался с комиссией сам Булганин. А я тогда уже мечтал о научной работе и послал документы в ЦАГИ. Директором завода был Борис Николаевич Елиневич, лауреат, кандидат в члены Политбюро. Ни с того ни с сего меня назначают начальником участка по изготовлению стапельных домкратов.
Я тогда отчетливо понял: это ключевой момент моей биографии. Если своевременно обеспечу выполнение производственного задания, то жизнь пойдет вот так (Израиль Борисович показал рукой в одну сторону), а не справлюсь — вот так (и он показал в другую). Я десять суток не выходил с завода, спал урывками, по часу, по два. Техники, инструментальщики, работяги — все работали как бешенные, в три смены. Я добился, чтобы на время сборки домкратов Елиневич назначил меня своим дублером. В приказе так и было прописано: «Тов. Браверманна И. Б. на время решения задачи стапельных домкратов назначить дублером директора завода со всеми полагающимися полномочиями». К приезду Булганина в сборочном цехе стояло шестьдесят стапельных домкратов, «Ил» пошел в серию вовремя. Дали премию в размере месячного оклада, я купил маме зимние ботики, себе ратиновое пальто. В июле получил целевое назначение в аспирантуру ЦАГИ. Мою характеристику подписали Елиневич и секретарь обкома по промышленности. Елиневич лично говорил обо мне с директором ЦАГИ. Наверное, это определило всю мою жизнь.
— Ну а если бы вы поступили в аспирантуру позже? — спросил Гаривас. — Года через три, а?
— Года через три был пятьдесят второй год. Не думаю, что у провинциального инженера с фамилией Браверманн была бы возможность поступить в аспирантуру ЦАГИ в пятьдесят втором. Я поступил в сорок девятом. В пятьдесят первом защитил кандидатскую и стал работать у Глушко. Последнее обстоятельство уберегло меня от многих тогдашних… веяний.
— Ну, веяния эти исправно веяли и дальше. — Гаривас затянулся. — Ни Тамма, ни Зельдовича, ни Харитона я не имел чести знать лично. Но вас я знаю лично. И я всегда поражался: как вам удалось прорваться с пятой графой?
— Володя, я всю жизнь делал им ракеты. Чихать они хотели на мою пятую графу. Нет, конечно, всякой мелкой мерзости хватало… Но в общем я всегда занимался тем, чем хотел заниматься. И мне почти не мешали это делать.
— Башня из слоновой кости?
— Брось, это красивые словеса… Просто хотелось работать. Видишь ли, Володя, когда знаешь, что можешь — как Глушко, Королёв или фон Браун — тогда наплевать на все. Лишь бы не мешали.
Израиль Борисович помолчал, потом сказал:
— Всегда помнил Елиневича. Он в пятьдесят шестом умер от инфаркта. Видимо, это он меня… запустил на орбиту.
* * *Бравик спросил Худого:
— Когда можно ждать следующего файла?
— Если пойдет такими темпами, то завтра-послезавтра. Хорошо, что нет нужды в переборе по символам. Если б речь шла о человеке постороннем, то было бы сложнее. А про Вову я знаю очень много. Я взял «passwordlist» и добавил туда все, что может касаться Вовы. Фамилии, имена, даты, марки машин, поездки, Витю, Ольгу. Короче, все, что я вспомнил. Прога теперь подставляет не символы, а слова. Сначала я брутил через «3WHack», а вчера нашел прогу посильнее. Надеюсь, что завтра-послезавтра опять соберемся.
День шестой
Они собрались на следующий день. Худой всех обзвонил утром и сказал, что «раровский» файл «grandpa» содержит два jpg-файла и один текстовый. «Там две фотографии, — сказал Худой Гене. — На одной маленький Вовка, и с ним пожилой человек. Фотография сделана в Одессе, они стоят возле оперного театра». «Все правильно, — сказал Гена. — “Grandpa” значит “дедушка”. Раз в Одессе — значит, это Вовкин дед».
В четверть седьмого они встретились в ресторанчике у станции «Парк культуры». Ресторанчик назывался «Париж», они уже несколько лет бывали здесь, это место приметил Гаривас. Их тут знали, и если зал был полон, то для них выносили еще один столик. Они вошли, сели в углу, заказали коньяк и закуску, Худой раскрыл лэптоп. Официантка принесла коньяк, салями и нарезанный лимон. Худой открыл первую фотографию. У входа в оперный театр стояли пожилой лысый, крепкий мужчина в белой рубашке, брюках и сандалиях на босу ногу, и стриженный «под канадку» мальчишка в тенниске и шортах. Мужчина хмуро смотрел в объектив, положив правую ладонь на плечо мальчишке. Ребенок натянуто улыбался, держа в руках игрушечный теплоход. У мужчины левый рукав рубашки был подколот к плечу булавкой.
— Черт! — сказал Гена.
— Что такое? — быстро спросил Бравик. — Что не так?
— Вот что не так! — Гена показал на рукав. — Нет руки! У Николая Ивановича была насыщенная биография, он прошел фронт. Он лагеря прошел. У него были ранения, но руку он не терял. Осколочное ранение стопы в сорок втором, контузия и пулевое ранение в сорок четвертом. Но руки были на месте.
— А брат-близнец? — спросил Никон. — Однорукий брат-близнец?
— Индийское кино, — сказал Бравик, — ерунда, не выдумывай.
Худой сказал:
— Может, шутка какая-то? Генка, он как — веселый был человек?
— Не сказал бы.
— Я племянника Петю как-то разыграл. Показал, как палец откусываю. Пацан перепугался до смерти.
И Худой показал нехитрый фокус с откусыванием большого пальца.
— Слушайте! — Гена хлопнул ладонью по столу. — Я вспомнил! Черт, я вспомнил! Мы однажды с ним об этом говорили!
— С Вовкой? — спросил Никон.
— С Николаем Ивановичем. Он рассказал нам одну совершенно мистическую историю.
— Про то, как он потерял руку?
— Да не терял он руку, говорят тебе! Но он рассказал, как едва ее не потерял! В августе восемьдесят седьмого мы с Вовкой приехали в Одессу…
— После Рыбачьего? — перебил Никон.
Гена сказал Бравику:
— В августе восемьдесят седьмого мы с Никоном и Гаривасом были в Рыбачьем, под Алуштой. Сняли сараюшечку на три кровати. В саду была летняя кухня, мы сами себе готовили, душ имелся… Короче, шикарные условия. Познакомились на рынке с девчонками из Харьковского педа, Вовке досталась брюнеточка, заводная, пикантная…
