Павел Сутин - 9 дней
— Значит, ему помогли, — сказал Гена. — Вопрос: кто?
— Нет. — Бравик отрицательно двинул подбородком. — Главный вопрос прежний: зачем? Кто бы ни помог ему это сделать — это не так важно. Это сделано. Перед нами видеофайл. С действительностью он ничего общего не имеет. Этих проводов на рыбалку не было. А видео — есть.
— Да, еще текст… — Худой поднял голову. — В раровском файле, кроме видео, есть текст.
— Показывай, — сказал Гена.
— Вот, — Худой открыл текстовый файл. — Это про Израиля Борисовича.
— Читай, — сказал Бравик Гене.
— Почему я?
— У тебя хорошая дикция.
— И красивые обертоны, — добавил Никон. — Читай, не бзди.
Гена стал читать:
— «Браверманн-пэр как-то раз сказал мне, что если у человека есть в руках специальность, то человек этот не пропадет ни при каких политических погодах. Ну да, как же. Сто раз я видел, как у человека в руках была специальность и как его зубы были на полке. И сто раз я видел, как никчемные людишки знали прикуп и жили в Сочи. К тому же страна, в которой нас догадало родиться с умом и талантом, исправно пережевывала и выплевывала в самое что ни на есть говно самых достойных.
Их кости — в Казахстане и Магадане, среди снега и ковыля. Нередко «достойным» удавалось вывернуться, создавать квантовую физику, делать ракеты и писать замечательные книги. Но и тут, на бифуркациях их судеб, их ждали всякие парткомы-месткомы-обкомы или иные подлые разнообразные случайности. Израиль Борисович сделал заурядную научную карьеру. Хотя завотделом отраслевого института — это не так мало, учитывая обстоятельства, в которых ему довелось начинать».
— Все, — сказал Гена и отложил лист.
— Я слышал от него это слово, — сказал Бравик.
— Какое? — спросил Худой.
— «Бифуркация».
— Ты не только от него это слышал, — сказал Никон. — Ты это и от сосудологов слышал, и от торакальных хирургов. Слово как слово.
— Я слышал от него это слово не в клиническом контексте, а в частной беседе.
— При каких обстоятельствах?
— При обычных. На лоджии.
— Подробнее. — Гена закурил. — Время, кто присутствовал.
— Это было пару лет назад, у нас дома. Папа с Вовкой играли в шахматы на лоджии. Я писал статью у папы в кабинете и слышал весь их разговор.
* * *Гаривас завез Бравика к родителям и остался ужинать. Потом Израиль Борисович предложил партию. Гаривасу нравилось быть подле секретного академика. Он играл с Израилем Борисовичем в шахматы и помогал ковыряться с «Волгой». Израиль Борисович купил ее после госпремии, в шестьдесят четвертом. Водил он мало, а после случая с лосихой и того реже. Осенью семьдесят третьего он ехал на дачу и в тумане сбил лосиху. Его увезли к «Склифосовскому», а машину месяц рихтовали в институтском гараже. Никон любил пошутить: «Бравик, расскажи, как батя на лосей охотится». Ни рыбалкой, ни охотой академик не интересовался, а любил в свободное время повозиться с машиной. А Гаривас любил его послушать.
Они устроились на лоджии, в раскладных креслах, Гаривасу достались белые. Разыграли начало, Гаривас пожертвовал пешку за инициативу и начал атаку на короткую рокировку. Израиль Борисович достал из футляра трубку и покровительственно сказал:
— Хочешь поставить пешку на h3, чтоб я взял ее слоном… Незамысловатое вы, все-таки, поколение.
Гаривас поставил пешку на е5.
— Ну-ну, — благодушно сказал Израиль Борисович и двинул коня.
Гаривас пошел ладьей, Израиль Борисович защитил слона.
— Я тут прочел майский номер, — сказал Израиль Борисович.
Он регулярно читал «Время и мир», хоть и находил его легковесным.
— Очерк о Королёве и Янгеле. — Израиль Борисович набил трубку. — В нем есть существенные недочеты.
— У кого их нет? — Гаривас пошел ферзем. — Nobody’s perfect.
— Автор преувеличил личный антагонизм Янгеля и Королёва. — Израиль Борисович пустил ароматное облачко и поставил слона на g1. — Уверяю тебя, они искренне уважали друг друга.
— Допускаю.
Гаривас пошел конем на h8.
— Разумеется, они соперничали. А на войне как на войне. Но это было… — Израиль Борисович поставил ферзя на е3. — Как говорится: ничего личного, чистый бизнес.
— Так они делали бизнес?
— Они делали дело. Свое наиглавнейшее дело. И от того, кого поддержит Политбюро, зависело — смогут ли они построить это дело так, как они считали единственно возможным и верным. Вражда Янгеля и Королева была конфликтом интересов и идей, но не личной неприязнью. Они соперничали и, разумеется, мало чем гнушались в этом соперничестве. Удивляться тут нечему, на кону стояли гигантское финансирование, появление новых научных направлений, открытие НИИ, строительство заводов и огромная власть. В силу тогдашних политических обстоятельств эти люди мерили свои дивиденды и преференции не деньгами. Да, они желали наград, власти, признания… Они жили не на облаке. Но в первую очередь они желали делать свое ДЕЛО. А автор очерка принизил противостояние двух исторических фигур до банальной дворцовой интриги.
— Я укажу автору, — пообещал Гаривас и поставил пешку на b7. — И все же, очерк вам понравился?
— Понравился. — Академик величественно качнул головой. — Автор — человек с фантазией, хоть и излишне афористичен. Он верно угадал ситуацию, которая могла бы сложиться, если бы верх взяла точка зрения Королёва. И он совершенно справедливо предположил, что жидко-топливные двигатели отнюдь не были тупиковым направлением в развитии ракетной техники.
— И это говорит сподвижник Янгеля? — укоризненно сказал Гаривас.
— Но я же не давал клятвы пятьдесят лет придерживаться одной только «твердотопливной» концепции, — лукаво улыбнувшись, сказал Израиль Борисович и пососал трубку.
Он разыграл эндшпиль и попросил жену принести кофе.
— А ты не хочешь продолжить серию подобных очерков? — спросил Израиль Борисович, выбивая трубку. — Ты мог бы описать «моменты бифуркации», как ты это назвал, в прочих отраслях науки и в культуре, и в политике. Тема-то благодатная.
— У меня общественно-политический еженедельник. — Гаривас пригубил густой кофе. — А «альтернативной историей» пусть пробавляется журнал «Вокруг света».
— Я имел в виду не описание возможных вариантов исторических и научных событий, но отыскание самих «моментов бифуркации». Это же чертовски интересно, Володя. Ведь в эти моменты делаются судьбы.
— Ну а вы, Израиль Борисович, помните свои бифуркации? — Гаривас поставил чашку на подлокотник и закурил. — Ваши личные развилки — вы помните их?
