Рубен Гальего - Я сижу на берегу
– Чего тебе надо?
Голос Алексеевны неожиданно молодой и чистый. Я моментально понимаю, что водки она не пьет совсем. Умный, прямой взгляд.
– Миша зовет.
– Так сказали же тебе, что придем, зачем стоять?
– Миша зовет.
– Если я сейчас в комнату пойду, ты опять стучать будешь?
– Буду.
– Ты не понимаешь, что мы только что пообедали, нам надо отдохнуть?
– Не понимаю.
– Совсем глупый?
– Совсем. Отсутствие реакций на внешние раздражители, неспособность концентрироваться на обсуждаемом предмете долгое время, периодические приступы с потерей сознания. А еще я не могу давать себе отчет о содеянном и адекватно отображать окружающую реальность.
– По–простому можешь?
– По–простому я дебил. Полный идиот.
– Не похож ты что–то на идиота.
– Не вам решать. Вы не врач. Учительница математики тоже говорила, что не похож. Дебил – значит, дебил. Буду стучать в дверь, пока к Мише не пойдете.
– Палку и отобрать можно. – Голос Алексеевны произносит эти слова просто и без злобы. Я понимаю, почему даже Миша ее боится.
– Можно. Только это не палка. Это трубка от сломанной кровати. Сломанных кроватей много, а у меня еще две такие трубки спрятаны.
Я перехватываю взгляд Алексеевны, поспешно добавляю:
– Да и палка мне не очень нужна. Я могу еще задом развернуться и стучать в дверь спинкой коляски.
– Вот ведь сволочь какая. И не стыдно тебе?
– Не стыдно. Я привык. Я родился инвалидом.
Алексеевна окидывает меня быстрым взглядом профессионала.
– Да я и сама вижу, что с детства. Те, которые с детства, – особенно наглые.
Дверь в комнату нянечек приоткрывается.
– Алексеевна, оставь ты его. Или давай я его запру где–нибудь.
– Закрой дверь, я сама разберусь. – Алексеевна говорит тихо, почти шепотом, но дверь захлопывается моментально.
Алексеевна как–то странно разглядывает меня. На секунду мне кажется, что она на самом деле хочет меня понять.
– Не боишься?
– Чего мне бояться? Меня сюда подыхать привезли, перед смертью чего можно бояться?
– Мало ли чего. Коляска сломается, или из коляски выпадешь неудачно, тебя на третий этаж переведут.
– Не, не боюсь. Я ползать умею. Приползу к вам под дверь и буду головой в дверь стучать.
– Наглый, – говорит Алексеевна почему–то уже радостно. – Не цыган?
– Хуже, – я стараюсь говорить убедительней, – венесуэлец.
– Это хуже?
– Хуже, – отвечаю я тихо и смотрю в сторону.
– Кто он тебе, Миша этот, брат, родственник?
– Он мне больше, чем брат. У меня никого, кроме него, нет. Мы с детского дома знакомы, он меня защищал и делился всем.
Алексеевна не реагирует на слово «защищал», или делает вид, что не реагирует.
– Конфетами, небось?
Я не сел бы играть с ней в покер. Миша говорит, что мне вообще не следует играть в покер, я не люблю покер, но с Алексеевной я не сел бы играть ни за что. Я бы все время проигрывал.
– Маслом подсолнечным.
На мгновение взгляд Алексеевны теплеет, или мне это кажется. Кажется, что еще чуть–чуть, и она заговорит со мной нормально. Неважно. Уже через мгновение она смотрит на меня в упор, не мигая.
– И много у тебя таких друзей?
– Раньше много было, но все умерли.
Голова Алексеевны дергается, как будто она старается отогнать муху или воспоминание.
– Мое какое дело? Умерли и умерли. Я тебя не об этом спрашиваю. Ты только к Мише нас будешь звать или ко всем лежачим?
– Только к Мише.
Алексеевна разворачивается и идет по коридору. Ходит она быстро, уверенно, комната нянечек далеко от нашей с Мишей комнаты, я медленно толкаю колеса коляски. Когда я подъезжаю, Алексеевна все еще в нашей комнате, дверь плотно прикрыта. Из–за двери я различаю едва слышные голоса. Медленно, стараясь передвигаться как можно тише, я отъезжаю от двери задом. Тяну колеса коляски на себя, я не хочу, чтобы Алексеевна подумала, что я подслушиваю.
Алексеевна выходит из комнаты, быстро проходит мимо меня, не замечая моего присутствия. Я заезжаю в комнату. Миша сидит в коляске очень хорошо. Я вижу, что Алексеевна высоко подтянула его на сиденье. Даже рубашка Миши аккуратно заправлена в штаны.
– Видишь, Миша, у меня получилось.
– Ну и что? Один раз не считается.
– Один раз не считается, но она теперь всегда будет приходить, когда я позову.
– С чего ты взял? Я тебе говорю, она только в этот раз пришла.
– Ты говорил, что она вообще не придет.
Миша думает. Миша умеет играть в шахматы. Когда он выигрывает, он не показывает своей радости, когда проигрывает – спокойно анализирует позицию.
– Что ты ей сказал?
– Правду.
– Перестань. Зачем ей твоя правда?
– Я сказал ей ее правду.
Миша молчит. Он не сдался, он всего лишь просчитывает варианты. Если его не остановить, он может просчитывать варианты бесконечно.
– Миша, все проще, чем ты думаешь.
– Все сложнее. Если я чего–то не учел, значит, все сложнее, чем я думаю.
– Тогда ты не учел, что я дурак.
– Я знаю, что ты дурак.
– Ты знаешь, что я дурак, но не учел этого, когда просчитывал варианты. Я – дурак, но она тоже не профессор. Два дурака быстрее договорятся, чем дурак с умным.
– Что ты ей сказал?
– То, что она могла понять. Я вывалил ей все, что она могла принять за правду.
– Что конкретно ты ей сказал? Ты можешь ответить на простейший вопрос?
– Не могу. Я много чего наговорил, тебе же надо обязательно знать, что именно на нее подействовало.
– Расскажи все, я сам выберу, на что она могла клюнуть.
– Нечего рассказывать. Я доказал ей, что я хуже цыгана, то есть буду приставать к ним, пока они к тебе не придут. Но я все–таки думаю, что подействовало не это.
– Что?
Выражение лица Миши не меняется. Миша умеет играть в покер.
– Посчитай, сколько ей лет. Подействовало не это.
– Посчитал, при чем тут ее возраст?
– Она была ребенком после войны. Тогда не было конфет. Я сказал ей, что ты делился со мной подсолнечным маслом. После войны взрослые давали детям хлеб с сахаром или хлеб с подсолнечным маслом. Хлеб с сахаром был редкостью. Поэтому я и рассказал про подсолнечное масло. Я мог еще про шоколадки рассказывать, но шоколадки не вызвали бы прямых ассоциаций.
Миша смотрит на меня недоверчиво.
– Ты сильно стучал в дверь?
– Я сильно стучал в дверь, но это не важно.
– Это важно. К ним в дверь не многие стучат.
– Нет, Миша. Если бы она мне не поверила, она бы не пошла.
– Ты стучал в дверь. Она могла пойти ко мне, чтобы от тебя отделаться.
