Иосиф Гольман - Счастье бывает разным
— Может, — кивнула Марина. — Рынок есть.
— У тебя умный бизнес-консультант, — оживился Береславский. — И, наверное, красивый.
— Красивый, — согласился Чистов. — Слушай, а почему ты этому экодеревенщику про дармовой навоз не расскажешь?
— Но меня же ты просил помочь! — удивился Ефим. — Тому помогать не надо, у того все и так хорошо.
— Понял, спасибо. Еще какие идеи?
— Вторая тоже с говном, — стоял на своем Береславский. — У одного моего друга — спиртоводочный завод. От производства остается так называемая барда. Выливать в реку ее нельзя, огромные штрафы. А в ней высокое содержание питательных веществ. Ее можно перерабатывать и продавать как корм для сельскохозяйственных животных.
Чистов посмотрел на Марину, она согласно кивнула.
— Так вот, мужик согласен вложиться: оплатить НИОКР, закупить оборудование и платить за каждую тонну этой барды, которую у него будут забирать. У него только одно условие — никак его не припахивать. У него и с водкой куча головной боли.
— Что такое НИОКР? — спросила Ли Джу.
— Научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, — объяснил Чистов.
Эта идея тоже показалась ему интересной. Но следовало пройти по списку до конца.
— Я так понимаю, вы не только с этими друзьями пообщались?
— Не только, — согласился Ефим. — Есть еще друг в Сыктывкаре. Это под две тысячи километров от нас. У него несколько лесопилок. За опилки пожарные штрафуют нещадно. А их немерено, и каждый день все больше. Сжигать — не приветствуется. У него, по сути, то же предложение. Он оплачивает все расходы, платит за утилизацию каждой тонны, а партнер превращает опилки в продукт. Вариантов — два. Либо в плиты, что сложно. Либо в топливные брикеты, что гораздо проще. Или хоть в космос их отправляет, ему без разницы. И то же самое условие: его к работе, кроме финансовых вопросов, не привлекать.
— Опять интересно, — сказал Чистов.
Здесь, правда, его несколько смутило расстояние до поставщика сырья. Поскольку сырье дешевое, оборудование нужно будет ставить там. А значит — постоянно ездить, особенно на первых порах.
— Сами-то какую из трех считаете наиболее перспективной? — спросил Владимир.
— Четвертую, — усмехнулся Береславский. — Этот мужик, с экодеревней, подписал под нее государственные деньги. Большие. И не собирается их тырить. Но лучше всего, на мой взгляд, там делать не сельхозпредприятие, а коммуникационную площадку для экотехнологий и оборудования. Подтягивать всех — производителей ветряков, тепловых насосов, микрогидротурбин, солнечных коллекторов и батарей. Им это будет выставка с продажей. А целевую аудиторию нагнать на всякие приманки: экодеревню, опытные поля, экосельхозтехнологии. Ну, чего я тебе объясняю, ты же сам из рекламного бизнеса.
— Какой из меня рекламист, — усомнился Чистов.
Но действительно все идеи казались привлекательными.
В них было главное, то, что отличает бизнес от пустого трепа: понятный сбыт, реальное финансирование и сильная потребность в реализации идеи у тех, кто ее продвигает.
— Я тебе подробности на почту кинул, — продолжил Береславский.
— Спасибо, профессор. Все внимательнейшим образом изучу.
Но из громкоговорителя его телефона уже неслись короткие гудки — Ефим Аркадьевич Береславский был, безусловно, человеком стремительным.
— Первые три идеи — очень интересные, надо подробно смотреть, — сказал Чистов Марине.
— А мне четвертая понравилась, — ответила она. — Реально и с размахом. Всё одно к одному ложится: сельское хозяйство к альтернативной энергетике, экология к стремлению людей возвращаться к корням. Если всерьез сделают — может быть большая фишка. Тут и Басаргин, и мой отец могут помочь. Им это нужно в нынешней ситуации.
— Ну, может быть, — ушел от обсуждения непонятной ему темы Владимир. — Просто для меня это слишком круто.
И наткнулся на оценивающий взгляд Марины. Не осуждающий, а именно оценивающий.
— Вас напрягает, если человек сам себе ставит ограничения? — спросил он.
— Если планка занижена — напрягает, — созналась Ли Джу. — На Востоке лень и трусость считаются пороком.
— На Западе тоже, — почти обиделся Чистов. Но ограничился намерением более не подставляться.
Эта девушка начинала его интересовать. Впрочем, пока скорее как личность, чем как женщина.
К третьей заводчице приехали — уже начало смеркаться.
Татьяна, так ее звали, была на удивление неприветлива. Чуть не с поджатыми губами провела в идеально чистое помещение, где резвились малыши.
Здесь все было не только блестяще продумано, но и скрупулезно выполнено.
Автоматические люки открывались… самими собаками, которые тут были везде: и в большом доме, и на участке, и в пристройке, где, в частности, был расположен «детский сад».
Взрослые были разных окрасов и породных линий: голубые, черные, даже шоколадные. Они и сложены были по-разному: если коричневые и голубые вырастали высокими и стройными, то черные выглядели как атлеты-штангисты в тяжелом весе. Их лапы казались вдвое шире, чем у голубых, хотя ростом они особо не отличались.
Щенки были черными все четверо.
— Это — мамаша? — спросил Чистов, когда к нему подошла обнюхать мощная, с квадратными челюстями, черная сука.
— Бабушка, — пояснила Татьяна. — Она уже не рожает. Шестой год пошел, может быть вредно для здоровья. И так, слава богу, два отличных помета.
А вот черного папу они узнали без представления.
Он открыл люк с улицы, зашел в пристройку и деловито обнюхал гостей. Лапы его были вряд ли тоньше рук Чистова. Широченная грудь подошла бы и владимирскому тяжеловозу. Короткая приоткрытая пасть показывала чудовищных размеров клыки, а небольшие, в красном обрамлении, глаза внимательно и цепко осмотрели каждого, после чего папа удалился так же внезапно, как и вошел.
— Он у меня с характером, — объяснила Татьяна.
Могла бы и не объяснять.
Характер — достоинство, отвага и любовь — легко читался в этом животном даже теми, кто никогда не общался с собаками. Но любовь не ко всему человечеству, а к конкретно взятой Татьяне. Он, даже когда выходил, незаметно дотронулся до любимого человека.
Его порода передалась и всем щенкам, правда, в разной мере. Двое были точной копией папы, двое — чуть с иными, менее брутальными, пропорциями. Еще была сучка, но поскольку гости хотели приобрести кобелька, ее не показали.
— Какой же он огромный! — восхитился Чистов.
— Это так кажется, — охладила Татьяна. — Он не выше голубого. А что крепкий — так, слава богу, сухих кормов в жизни не знал, все на натуралке.
