Джонатан Коу - Номер 11
Без пяти девять Элисон, с большой тарелкой бурого риса и жареных овощей, уже сидела на диване в ожидании шоу. Звук во время рекламы она выключила, и ее поразило, как тихо в доме, как пусто без матери, пусть даже вечно подавленной и неразговорчивой. Элисон скучала по ней, и даже сильнее, чем могла себе представить. Может, когда она увидит мать по телевизору, станет легче?
Спустя час Элисон пыталась разобраться в том, что же она увидела. Мать показывали очень мало: ее присутствие на экране, включая прибытие в лагерь, уложилось минуты в две-три, не более. Момент, когда Вэл вскинула голову и провозгласила «Всем привет!» получился совсем уж мучительно неловким: камеры бессердечно длили сцену, смакуя молчание, последовавшее за приветствием, снимая Вэл крупным планом, чтобы зафиксировать желание понравиться, читавшееся в ее глазах, а затем туман разочарования. Какой маленькой и старой она выглядит, думала Элисон. И почему раньше она ничего не замечала? И откуда у нее эта сутулость? Ужасная осанка. Впрочем, после сцены приветствия Вэл практически исчезла, программа была смонтирована в основном из долгих планов Даниэль, известной топ-модели, и Пита, звезды реалити-шоу, обоих в купальных костюмах. Вновь на экране Вэл появилась лишь однажды. Она разговаривала с Даниэль, сидя в гамаке модели, пока остальные спали.
Вэл: …я думала, меня встретят немножко поэмоциональнее, вот и все.
Даниэль: Знаешь, все слегка приустали. Не бери в голову.
Вэл: Это как с небес на землю, особенно после вертолета, где было все так… забавно.
Даниэль: Типа ледяной водой полили, ага…
Вэл (после паузы): Ты хотела сказать «окатили»?
Даниэль: Что?
Вэл: Правильнее говорить «окатили холодной водой».
Даниэль: А, понятно. То есть ты меня поправляешь?
Вэл: Ничего страшного, это распространенная ошибка.
Даниэль: Я всегда думала, что водой поливают, она льется, это же вода, не колесо.
Вэл: Да, многие так рассуждают. И все же в данном случае «окатили».
Даниэль: О’кей, о’кей. (Пауза.) Спасибо, что открыла мне глаза.
Передача закончилась, но Элисон еще долго сидела на диване, пялясь на потухший экран. Это шоу стало одним из самых странных событий в ее жизни. Она знала свою мать досконально, лучше – много лучше, – чем кого-либо еще. И в женщине на экране легко можно было опознать Вэл. И однако Элисон не могла отделаться от ощущения, что в коротеньких эпизодах с ее матерью она наблюдает за чужим человеком. Она видела Вэл такой, какой ее видели камеры и люди, монтирующие передачу, и эти ракурсы, на взгляд Элисон, не знали пощады. Их не пропустили через фильтр любви.
Что касается Твиттера, то и здесь любви к Вэл после показа очередной серии особо не прибавилось.
О блин, какая же дурында
Уберите эту тетку с моего гребаного экрана
Присоединяйтесь к кампании #вонВэл
Скольким ты отсосала чтобы попасть в шоу
Грамотная нашлась фашистка
Руки прочь от Даниэль
Да кто ты блядь такая чтобы поправлять Даниэль
Как ты смеешь так разговаривать с Даниэль Старая уродливая свиноматка
Тупорылая кобыла #вонВэл
Убирайся в свою библиотеку и оставь Даниэль в покое #командаДаниэль
Пошла на хер в свою библиотеку
Полили окатили да всем пофиг кроме облезлой библиотекарши
Сука сраная да мы тебя уроем
Элисон опять тратила время, блокируя самых остервенелых. И опять чувствовала себя бессильной, словно король Кнуд, не сумевший обуздать прилив[6]. Количество посещений в Твиттере ее матери выросло до 6111. Неплохо, если не принимать во внимание 314 566 фолловеров Пита и число, неумолимо приближающееся к миллиону, у Даниэль.
Расклад, отдавала себе отчет Элисон, явно не в пользу ее матери.
* * *Вэл сидела в тени эвкалипта, одна. Руками она крепко стискивала согнутые ноги, подбородок упирался в колени. И так, свернувшись мячиком, Вэл раскачивалась назад-вперед, закрыв глаза и всхлипывая изредка, как всхлипывают, когда плакать уже нет сил. Она надеялась, что ее никто не видит, хотя вполне вероятно, что хотя бы одна камера сейчас направлена на нее. Камеры были повсюду: спрятанные в дуплах деревьев или в тайных расщелинах среди камней, укрепленные на шестах среди густой зелени. Уединиться не было никакой возможности, в принципе. Верно, она сама отказалась от приватности, когда подписала контракт. Но Вэл и вообразить не могла, насколько это будет трудно…
Назад-вперед, раскачивалась она, вперед-назад. Попробовала вспомнить технику медитации, которой учил ее инструктор по йоге, но это было так давно. Да медитация и не помогла бы. Образы, что она пыталась выбросить из головы, наседали крепко, давили всей своей тяжестью, не позволяя ни подумать, ни вспомнить ни о чем другом. Первыми возникали картинки простые, неброские: позднее утро, начало дня, все как обычно. Дневной свет, что приятно. Яркое солнце. Затем поляна, куда привел ее проводник. Стол, за который ей велели сесть. Пластиковая банка на столе, а внутри… о господи. Насекомое… страшное, как оно называется? Палочник-голиаф, может уколоть, сообщили, давясь смехом, ведущие. Боже милостивый, эта дрянь была по меньшей мере в шесть дюймов длиной. Пронзительно-яркого зеленого цвета. Шесть тонких, распластанных в стороны лапок, длинное тело в защитном панцире, твердом, прочном, и наконец… голова, непостижимым образом (если не считать двух длинных рожек) похожая на человеческую, только очень маленькую, глазки-бусинки в упор смотрели на Вэл, такие живые, цепкие. (Выражение ужаса в этих глазах, что вряд ли было плодом воображения Вэл, лишь доказывало – Господи, прошу, пусть так оно и будет, – антропоморфность зеленой твари.) Ее попросили надеть пластиковые очки как у сварщика (она до сих пор на понимала зачем) и крепко зажмуриться, а потом «смотритель за насекомыми» (да, в штате передачи имелась и такая должность) извлек из банки это несчастное отвратительное создание, Вэл широко открыла рот, и вот оно уже у нее внутри, у нее во рту, она чувствовала его, чувствовала, как оно лихорадочно вертится, пытаясь вырваться на волю, как его непристойно длинные лапки мечутся по ее языку, нёбу, по всей полости рта, превратившейся в тюрьму, в запертую клетку для этой твари… Почти сразу к горлу подступила тошнота, и Вэл отчаянно тянуло рыгнуть, вывалить насекомое на стол, но она помнила: за каждые десять секунд, что она удерживает его во рту, ее сотоварищам в лагере полагается порция еды, и она не хотела их подводить. Насекомое извивалось, билось о преграды еще безумнее, пыталось сбежать через «черный ход», забравшись в горло, но Вэл лишь зажмурилась еще крепче – из уголков глаз потекли горькие слезы – и сомкнула губы еще решительнее. Но даже тогда насекомое частично – одной из лапок, наверное, – торчало у нее изо рта, иначе кто-то из ведущих передачи не сказал бы: «Давай же, Вэл, будь молодчиной, заглоти его целиком», а другой не хохотнул бы: «О-ох, спорим, ты давно не слышала таких слов от парня, а, Вэл?» – и вся съемочная бригада заржала, но только теперь, вспоминая, она осознала оскорбительную похабность тех слов, тогда же она собирала все свое мужество в кулак, молясь, только бы не вытошнило, только бы не открыть глаза или рот, из последних сил игнорируя длинные узловатые лапки, царапающие язык и щеки, – и вдруг все замерло. «Боже, – подумала Вэл, – я его убила?». Но мысль продержалась не долее секунды, потому что затем во рту образовалось кое-что еще, нечто жидкое, а на вкус… Бог мой!.. Ничего более омерзительного, более гадостного она в жизни не пробовала и понятия не имела, что такое вообще существует, и Вэл сообразила, что палочник гадит у нее во рту, буквально обсерается от страха, и струйка жидких экскрементов уже потекла вниз по ее горлу, желудок вздыбился, и рвота громкими, перебивающими дыхание рывками выплеснулась на стол вместе с насекомым, слюной и желчью, после чего она, должно быть… если не потеряла сознание в полном смысле слова, то, во всяком случае, утратила вскоре представление о том, где она и что с ней, потому что не помнила ни восторженных воплей, ни аплодисментов ведущих, а то и всей съемочной бригады, не помнила ничего, а когда пришла в себя, то уже сидела в кресле, закутанная в одеяло, и мелкими глотками прихлебывала воду, полоскала ею рот и сплевывала в неодолимом стремлении избавиться от того привкуса, жуткого привкуса, она и сейчас временами его ощущала, и каждый раз это сопровождалось рвотными позывами…
