Эдуард Лимонов - В Сырах
Вопреки неуклюжим сценам, наивным персонажам, вопреки всему — трагедия «Фауст», — величайшее произведение, когда-либо написанное о высшем типе человека, о сверхчеловеке. То, что Гёте оперировал такими наивными условными моделями, позволяет запросто переводить их в зрительный ряд любой эпохи. «Фауст» — это притча.
Необычный сюжет позволил Гёте взять и необычный ракурс вИдения на человека и человечество, а именно — сверху, а именно — свысока. В этом взгляде сверху и свысока — одно из величайших достоинств трагедии. Уже в «Прологе на небесах» Мефистофель безапелляционно утверждает, обращаясь к Господу:
Мне нечего сказать о солнцах и мирах:
Я вижу лишь одни мученья человека.
Смешной божок земли, всегда во всех веках
Чудак такой же он, как был в начале века!
Ему немножко лучше бы жилось,
Когда б ему владеть не довелось
Тем отблеском божественного света,
Что разумом зовёт он, свойство это
Он на одно лишь смог употребить —
Чтоб из скотов — скотиной быть…
На что Господь, не оспаривая его утверждение, задаёт ему вопрос:
— Ты знаешь Фауста?
В данном случае Господь использует свой вопрос как аргумент. Дескать, да, человек смешной божок земли, но ты знаешь, мы с тобой знаем, есть вот Фауст, сверхчеловек. То есть все параметры заданы заранее. Да, смешное, жалкое человечество, но есть вот Фауст. Трагедия «Фауст» — кастовая книга, иерархическая книга. Она — не для всех. Потому большинству первых читателей «Фауста» нравилась первая часть, в неё Гёте включил отдельной темой душещипательную, вполне бюргерскую историю о соблазнённой и покинутой четырнадцатилетней Маргарите, Грэтхен, трудолюбивой и набожной. Убившей ребёнка и казнённой за это. (Нет, совсем не придумана была Гёте жестокая казнь Грэтхен. В годы детства Гёте в Германии женщинам ещё отрубали головы за детоубийство.) Вторая часть «Фауста» была принята холоднее, в ней нет бюргерской Истории и возлюбленной Фауста становится античная Елена Троянская. Да и вообще там происходят малопонятные даже просвещённому бюргеру события.
Следует сказать, что в юности Гёте бросил свою Грэтхен, дочь пастора Фредерику. Девушка очень его любила. Она не погибла, однако молодой Иоганн-Вольфгант доставил ей немало несчастий. У Гёте вообще был любвеобильный темперамент, и он страдал от любви в юности. В двадцать четыре года он расстаётся со своей Фредерикой (известной как Лотта в «Страданиях молодого Вертера»), хочет покончить с собой, но не делает этого. Затем у него долгий роман с фон Штейн. С этой дамой он расстаётся, когда ему тридцать семь лет. Это 1786 год. Он переживает, но уже думает о самоубийстве недолго. Оставив на время свои министерские обязанности в Веймаре, он отправляется в путешествие в Италию, на два года. Там у него историей зафиксированы несколько любовниц. Некая Фаустина, среди прочих. В возрасте семидесяти четырех лет Гёте влюбляется в девятнадцатилетнюю Ульрику фон Леветцов. Хочет на ней жениться, его друг и работодатель герцог Саксон-Веймарский отправляется в семью Леветцов просить для Гёте руки дочери. Ему не отказывают сразу, неудобно, ведь правящий герцог, но затем всё-таки отказывают. Близкие Гёте тоже против. В последний раз он видится с Ульрикой в Мариенбаде. Уже в экипаже он сочиняет стихи, отличающиеся необыкновенной для старика мощью и страстью.
«Художественные склонности, по всей видимости, не что иное, как вторичные половые признаки», — предполагает некто Мёбиус, современник Гёте. Позднее эту догадку разовьёт Фрейд.
Одной из последних связных фраз, произнесённых Гете на смертном одре была следующая: «Посмотрите, какая прелестная женская головка в чёрных локонах на чёрном фоне». Через несколько вздохов Великий старец скончался. Вероятнее всего, он увидел перед последним вздохом Троянскую Елену, Грэтхен, ведь по традиции — German blond. А может быть, ему предстала такою смерть? Ведь она тоже дама.
В значительной степени «Фауст» — это метафизическая автобиография Гёте. Правда, плюс ещё многие неосуществившиеся желания и стремления. В последних сценах второй части Фауст возглавляет огромные работы по отвоёвыванию у океана болотистой затопляемой низменности. Министру копей и путей сообщения Веймарского правительства было не сложно писать о больших работах. Кто, как не сам Гёте в Германии его времени, заслуживал звания Сверхчеловека! Это общепризнанно великий человек, авторитет своего времени, «олимпиец». Он, выпутавшись из своих страстей, после путешествия в Италию, приближаясь к сорока годам, обрёл олимпийское спокойствие, невозмутимую детскую радость жизни. Одновременно с мудрым пониманием её ограничений приобрёл взгляд на человечество сверху, присущий только очень Великим людям. Обрёл высшую ментальность смертного Бога, Сверхчеловека. Само это слово, кстати, впервые употребляется в его современном смысле именно в «Фаусте» в 1-й сцене.
Дух Земли, после того как Фауст в страхе отпрянул от него, закричав: «Уйди, твой вид невыносим!» — отвечает Фаусту так
Дух:
Не ты ли сам желал с тоской упорной
Увидеть лик, услышать голос мой?
Склонился я на зов отважный твой —
И вот я здесь! Но что за страх позорный,
Сверхчеловек, тобою овладел?
. . . .
Фридрих Ницше лишь через полстолетия напишет «Так говорил Заратустра».
В начале XXI века я бродил по старым красным (!) полам, в них щели, и вата из щелей, рабочего дома в Сырах на Нижней Сыромятнической улице, построенного для социалистических пролетариев завода «Манометр» в 1924-м далёком году, и с наслаждением думал, думал, думал об Иоганне-Вольфганге Гёте. И о себе. Я — связанный лилипутами, бумажными офицеришками; Гёте — гигант, напрягающийся, чтобы разорвать путы. Так видел я себя.
Шаман и Венера
«И тут я встретил актрису, самую красивую в моей стране». Случилось это спокойным апрельским вечером, — было тепло, зелени ещё не было, но снег стаял, потому город выглядел голым. И выжидающим.
«Волгу» мы оставили на бульваре. Пересекли посыпанный песком голый двор. (Здание буквой «П», с большими окнами. Просторно. Пусто. Струйкой через двор текут ко входной двери гости.) Внутри также просторно, обширные помещения, стены увешаны картинами. Картины моего… другом назвать Вильяма было бы несправедливо, он один из действующих лиц моей жизни. И я его «описал», либо «изобразил» в одной из моих книг, а именно: «Укрощение тигра в Париже». Помимо картин, запах сигар, и подают коньяк. Поскольку устроители выставки — дистрибьюторы импортного коньяка и сигар в России.
