Ирина Волчок - 300 дней и вся оставшаяся жизнь
— Да что сдам-то, Леш, у меня диплом красный десять лет как, — сказала Инночка и проснулась.
В ванной шумел душ, Виткина плазма что-то ненавязчиво бубнила, стол, не считая двух красивых черных тарелок с белыми иероглифами, был пуст. Она заснула! Заснула в чужом доме, пусть на несколько минут, и ей приснился сон. А ведь Лилька-то умерла, утонула пять лет назад в озере, вокруг были десятки людей, а хватились ее часа через два… А Сережа Борзунов повесился, когда от него ушла жена. И детей забрала. Он повыл в пустой квартире неделю и повесился. Талантливый художник, между прочим, был, хоть и пил порядком… Инночка поежилась — сон был странный. И заснула она как-то уж совсем нелепо. Перед глазами возник захламленный стол…
— Как с родными повидался! — На пороге появился счастливый Витка в халате и с полотенцем на голове.
— Я пойду. Мне звонок надо сделать важный.
— Чтобы сделать звонок, никуда ходить не надо. Звони, я чай пока заварю тебе.
— Нет. Мне надо пройтись. Не обижайся.
Вот теперь он насторожился: пока он там, в ванной, оттирался-отмокал, с ней что-то произошло. Что-то сломалось. Не будет больше хрупкого очарования этих совместных вечеров, не будет ожидания — он, как терпеливый пес, начинал ждать ее с самого утра. Ничего этого не будет. Уверенность была такой острой… Что-то случилось.
Она собралась очень быстро. Встала на цыпочки, клюнула его в свежевыбритую щеку:
— Не сердись. На работе в понедельник увидимся.
В понедельник?! В понедельник? Ему с трудом удалось не закричать. Вместо этого он, глядя в пол, спросил:
— Позвонить-то можно?
— Позвонить? Позвонить можно. И мне нужно позвонить. Прямо сейчас… — Донеслось уже с лестницы.
До дома Инночка не дотерпела, да и поговорить там не дадут, позвонила Фридке прямо с улицы, с сотового:
— Ты дома?
— А где мне быть? — удивилась Фрида. Официально она нигде не работала, жила на стипендию областного Союза писателей и редкие гонорары.
— Не занята? — нервно спросила Инночка и, не дожидаясь ответа, предупредила: — Я сейчас подойду.
Идти действительно было недалеко — через мост, которым, собственно, и кончалась Ленинская, а потом в противоположную от рынка сторону, по переулку во дворы. Там, в окружении кустов нераспустившейся еще сирени, стоял двухэтажный старинный дом красного кирпича. Говорят, до революции принадлежал каким-то польским дворянам, то ли Хмелевицким, то ли Новоковальским. После семнадцатого года прошлого века «красный дом» навеки сменил статус: из особняка предприимчивые новые хозяева страны сделали две огромные бестолково спланированные коммуналки. Внутренние перегородки без конца сносили и ставили новые, то каменные, то фанерные, в зависимости от изменения состава жильцов, озверело судились за «квадраты» жилплощади… В общем, «красный дом» был во всех отношениях зданием историческим, практически все социальные ураганы двадцатого века оставили в нем свой след, и только огромные изразцовые печи, давным-давно переделанные в газовые, имели прежний хмелевицко-новоковальский внешний вид.
На втором этаже, деля общую кухню с древней старушкой-соседкой, и обитала поэтесса Фрида, одна из трех Инночкиных лучших подруг.
Именно к Фридке в «красный дом» кинулась Инночка, напуганная своим сном, потому что поэтесса была склонна к мистике, удивительно талантливо гадала на картах, и, что сейчас было особенно актуально, толковала сны.
— Та-ак, — протянула Фрида, выслушав и напоив запыхавшуюся Инночку чаем. — Давай разберемся. Ты самих покойников видела? Или тебя только с ними в одну группу неудачников определили?
— Ну да. А Лешка Тихомиров сейчас вообще в Америке живет, от него сто лет ни слуху ни духу…
— Так вот, Лучинина, это скорее с Лешкой твоим Тихомировым что-то случилось, а не с тобой. Ты — вот она, сидишь живая и здоровая. Важно здесь другое… — Фрида затянулась своей длинной и безникотиновой, как подозревала Инночка, сигаретой. — Слушай, а чего ты в восемь вечера прискакала, как загнанная лошадь? Тебе эта мура когда снилась-то? Вчера?
— Ты знаешь, Фрид, тут вообще такая петрушка получается…
И Инночка рассказала про свой псевдороман с шефом: предысторию вкратце, а пару дней с подробностями. Совсем непонятно, как она заснула: вроде не устала, последнее время не нервничала. Да и не заснула — просто в какой-то неуловимый момент изменился стол. Что комната? Нет, комната вроде бы не изменилась. Точно не изменилась, потому что ничего, кроме этой самой комнаты и стола, она, собственно говоря, и не видела, только был голос в телефонной трубке. Не сон, а транс какой-то, честное слово.
— Вот именно, транс… — задумчиво пробормотала Фрида. — Скорее всего так: заснула ты у него в доме ни с того ни с сего потому, что ты ему доверяешь. А вот судя по замене предметов и их функций… Слушай, Ин, а ведь ты его не любишь, и даже не влюблена. Тебе нужно телеканалы переключить, то есть, совершить действие с какой-то целью. Причем, цель определенная, а действие активное. Вместо этого ты бестолково возишься с заведомо негодным для этой цели предметом. Этот человек не «твой», Инночка, ни он тебе не нужен, ни ты ему не нужна. Только вы, дураки такие, этого еще не понимаете. На руку бы его посмотреть — я бы тебе еще точнее все сказала.
— А может, карты кинешь, Фрид, а? — робко попросила Инночка подругу. Та гадала виртуозно, но крайне неохотно, а если не видела необходимости — то вообще не соглашалась.
— Хорошо. Только ответь мне сначала на один вопрос. Помнишь посиделки наши последние? Ты сказала, что у тебя кто-то есть, вернее — был, в декабре. А новый шеф в вашу богадельню пришел, если мне память не изменяет, уже весной. Ну, после Рождества — это точно. Нестыковочка, а Лучинина? Мне как врачу или адвокату…
— Только правду, я знаю. Нет, Фрид, зимой был совсем другой человек.
— И где он сейчас?
— Не знаю, — беспомощно сказала Инночка.
— Ладно, молчи, сейчас сама все узнаю.
Фрида встала, шаль, упавшая с правого плеча, волочилась за ней по полу, пока она шла по комнате к старинному, довоенному еще буфету, кисти мели паркет, пока она доставала темную шкатулку, из нее — яркий сверток, и только из ткани — толстую колоду крупных, непривычных и очень затрепанных карт.
— Гадать надо в новолуние, на голодный желудок и при свечах. С двумя первыми пунктами у нас кризис. А вот свечи мы зажжем, почему бы не зажечь… — Фрида чиркнула спичкой, потом, подобрав шаль, бесшумно скользнула к выключателю. Сразу стало загадочно.
Фрида перетасовала колоду, подсунула Инночке подснять: к себе, Ин, левой рукой к себе, — и начала бросать на стол карты: то по две, то по три, беря их то сверху, то снизу. Заявила, что получается полная чушь, задула и вновь зажгла свечи, принесла и поставила на стол стакан воды, снова попросила подснять…
