Дмитрий Кедрин - Стихотворения и поэмы

Ложишься спать, когда в четыре
Дадут по радио отбой.
Умрешь — единственная в мире
Всплакнет сирена над тобой.

Где звезды, что тебе знакомы?
Их нет, хотя стоит июль:
В пространствах видят астрономы
Следы трассирующих пуль.

Как много тьмы, как света мало!
Огни померкли, и одна
Вне досяженья трибунала
Мир демаскирует луна.

…Твой голос в этом громе тише,
Чем писк утопленных котят…
Молчи! Опять над нашей крышей
Бомбардировщики летят!

Когда над стропилами щели
Умолкнут зенитные пушки,
Мы втащим узлы и постели
В убогие наши избушки.

Мы вычистим скарб этот жалкий
И щель нашу плугом запашем,
Посадим ночные фиалки
На бомбоубежище нашем.

И, все забывая на свете,
С улыбкой посмотрим с террасы,
Как наши беспечные дети
Играют осколками в классы.

Дом разнесло. Вода струями хлещет
Наружу из водопроводных труб.
На мостовую вывалены вещи,
Разбитый дом похож на вскрытый труп.

Чердак сгорел. Как занавес в театре,
Вбок отошла передняя стена.
По этажам разрезанная на три,
Вся жизнь в квартирах с улицы видна.

Их в доме много. Вот в одной из нижних
Рояль в углу отлично виден мне.
Обрывки нот свисают с полок книжных,
Белеет маска Листа на стене.

Площадкой ниже — вид другого рода:
Обои размалеваны пестро,
Свалился наземь самовар с комода…
Там — сердце дома, тут — его нутро.

А на вещах — старуха с мертвым взглядом
И юноша, старухи не свежей.
Они едва ли не впервые рядом
Сидят, жильцы различных этажей!

Теперь вся жизнь их, шедшая украдкой,
Открыта людям. Виден каждый грех…
Как ни суди, а бомба — демократка:
Одной бедой она равняет всех!

Еще и солнце греет что есть силы,
И бабочки трепещут на лету,
И женщины взволнованно красивы,
Как розы, постоявшие в спирту.

Но мчатся дни. Проходит август краткий.
И мне видны отчетливо до слез
На лицах женщин пятна лихорадки —
Отметки осени на листьях роз.

Ах, осень, лета скаредный наследник!
Она в кулак готова все сгрести.
Недаром солнце этих дней последних
Спешит дожечь, и розы — доцвести.

А женщины, что взглядом ласки просят,
Не опуская обреченных глаз, —
Предчувствуют, что, верно, эта осень
Окажется последней и для нас!

Ни облачка! Томясь любовной мукой,
Кричат лягушки, пахнет резеда.
В такую ночь и самый близорукий
Иглу в траве отыщет без труда.

А как луна посеребрила воду!
Светло кругом, хоть по руке гадай…
И мы ворчим: "Послал же черт погоду:
В такую ночь бомбежки ожидай".

Есть некий газ. Ни с воздухом, ни с влагой
Несходен он на запах и на цвет,
Неуловим лакмусовой бумагой,
Но от него противогаза нет.

Он протечет в убежище любое,
Ты дверь закроешь, он войдет в окно.
И то, что было некогда тобою,
Вдруг замычит, в скота превращено.

Его симптом — не слезы и не кашель,
Он не из тех которыми бомбят,
Но от него синеют щеки наши
И распухают животы ребят.

Он душит все народы друг за дружкой.
Вслед за войной его приходит час…
Сам люизит — лишь детская игрушка
В сравненьи с ним! Царь Голод этот газ!

Ты заскучал по дому? Что с тобою?
Еще вчера, гуляка из гуляк,
Ты проклинал дырявые обои
И эти стены с музыкой в щелях!

Здесь слышно все, что делают соседи:
Вот — грош упал, а вот скрипит диван.
Здесь даже в самой искренней беседе
Словца не скажешь — разве если пьян!

Давно ль ты врал, что угол этот нищий
Осточертел тебе до тошноты?
Давно ль на это мрачное жилище
Ты громы звал?.. А что, брат, скажешь ты,

Когда, смешавшись с беженскою голью,
Забыв и чин и звание свое,
Ты вдруг с холодной бесприютной болью
Припомнишь это бедное жилье?

Ни слова сквозь грохот не слышно!..
Из дома, где мирно спала,
В убежище девочка вышла
И куклу с собой принесла.

Летят смертоносные птицы,
Ослепшие в прожекторах!
У женщин бескровные лица,
В глазах у них горе и страх.

И в этой семье сиротливой,
Что в щели отбоя ждала,
По совести, самой счастливой
Тряпичная кукла была!

О чем горевать этой кукле?
Ей тут безопаснее всех:
Торчат ее рыжие букли,
На толстых губах ее смех…

"Ты в силах, — спросил я, — смеяться?"
И, мнится, услышал слова:
"Я кукла. Чего мне бояться?
Меня не убьют. Я мертва".

Только глянула — и сразу
Напрямик сказала твердо:
"Не хочу противогаза —
У него слоновья морда!"

Дочь строптивую со вздохом
Уговаривает мама:
"Быть капризной — очень плохо!
Отчего ты так упряма?

Я прощу тебе проказы
И куплю медовый пряник.
Походи в противогазе!
Привыкай к нему заране…"

Мама делается строже,
Дочка всхлипывает тихо:
"Не хочу я быть похожа
На противную слониху".

Мать упрямице курносой
Подарить сулила краски,
И торчат льняные косы
С двух сторон очкастой маски.

Между стекол неподвижных
Набок свис тяжелый хобот…
Объясни-ка ей, что ближних
Люди газом нынче гробят,

Что живет она в эпоху,
Где убийству служит разум…
Быть слоном теперь неплохо:
Кто его отравит газом?

Туч серебряные глыбы
Расступились — и видны,
Точно призрачные рыбы,
Самолеты близ луны.

Так и кажется, что некто
Сел за рощицей вдали
И, как удочку, прожектор
К ним закинул от земли.

И бежит с негромким треском
В небеса не потому ль,
Как светящаяся леска,
Цепь трассирующих пуль?

На конце их зыбкой нитки
От луны невдалеке
Заплясал разрыв зенитки,
Как наживка на крючке.

Нехитер закон охоты:
Миг — и рыба тут как тут!
Но приманку самолеты,
Проплывая, не клюют.

Если нас не изувечат,
То воронки поутру
Скажут нам — какую мечут
Эти окуни икру!

На погост завернула дорога,
Белый крест осенила сосна…
Ну, приятель! Теперь ни тревога,
Ни бомбежка тебе не страшна.

Как бы звонко сирены ни пели, —
Из-под этой косматой сосны
Ты не встанешь: могильные щели
Не боятся воздушной волны.

Хороши блиндажи гробовые!
И когда начинается бой, —
Что таиться? — Судьбою живые
Поменяться готовы с тобой.