Джеймс Херлихи - Полуночный ковбой
— Мы — соль земли, но если соль теряет свою крепость, куда она годится? Так сказал Иисус. Вот я и говорю: Иисусе! Помоги нам! Прежде чем уныние унесет всю нашу крепость духа, ничего не оставя от нее!
Джой двинулся дальше, и скоро голос проповедника стал неразличим в других уличных шумах. Повернувшись, чтобы бросить последний взгляд, он заметил, что евангелист, проповедуя, даже не смотрел на собравшихся на тротуаре людей. Взор его был устремлен поверх их голов, словно готовясь встретить пришествие, которое вот-вот должно было состояться. Джою показалось, что этот человек производил весь шум совершенно с другой целью, чем та, которую он провозглашал: он вопил и размахивал флагом, как заблудившийся путник, который хочет привлечь внимание кого-то в отдалении. Но кого? Какой-то женщины? Ребенка? Откуда, по его мнению, они должны были появиться? Из Нью Джерси? С Восьмой авеню? Откуда-то с Запада? Или с неба?
Тем не менее представление было впечатляющим, когда этот степенный искатель истины с дикими глазами отчаянно простирал руки, ожидая посещения чего-то непонятного. Джой невольно поежился. Он пробормотал про себя «земляне!» и снова предался бесцельным шатаниям, стараясь забыть все виденное.
И вскоре после полудня произошло событие, которое изменило всю его жизнь: во время прогулки он наткнулся на эту калеченую свинью, Крысеныша Риччио.
11
Двигаясь по Восьмой стрит к Гринвич-Вилледж, он поймал на себе взгляд больших карих глаз над чашкой кофе, уставившихся на него из-за витрины кафе.
Увидев, что Джой заметил его, Рэтсо быстро закрыл глаза и застыл на месте, как человек, взывающий, чтобы небо даровало ему невидимость. Но Джой, который скитался бездомным странником, вот уже три недели, у которого из всех вещей остались только часы, был поражен, увидев знакомое лицо. Он остановился как вкопанный, заставляя себя привыкнуть к свалившемуся на него столь приятному ощущению, и ему потребовалось несколько минут вспомнить, что Рэтсо Крысеныш Риччио — его враг. Джой направился прямиком к двери и вошел в заведение.
Когда рука Джоя легла ему на плечо, Рэтсо затрепетал, стараясь провалиться сквозь землю.
— Не бей меня, — сказал он. — Я калека.
— О, я не собираюсь бить тебя. — Но гнев в его голосе был наигран, носил актерский характер, ибо он был так рад увидеть хоть кого-то, кто был ему знаком, что не мог сдержаться. — Но первым делом, я хочу, чтобы ты вывернул передо мной свои карманы. Давай, начнем вот с этого.
Крысеныш повиновался, не пискнув. В ходе обыска появилось:
— 64 цента;
— Две с половиной жвачки «Дентайн»;
— 7 плоских изгрызанных пробок от напитка «Рейли»;
— одна коробочка спичек;
— две квитанции из ссудной кассы.
— Что у тебя в носках? — спросил Джой, не забыв придать голосу рыкающие нотки.
— Ни цента, клянусь Богом, — Крысеныш поднял правую руку и быстро вскинул глаза к небу. — Клянусь здоровьем матери.
— Если я найду то, что ты от меня прячешь, — сказал Джой, — я пришибу тебя так, что и глазом моргнуть не успеешь. — Он толкнул по стойке к Крысенышу содержимое его карманов. — Забирай это дер-рьмо, оно мне не нужно.
— Оставь себе шестьдесят четыре цента, Джой. Они твои, и я хочу их отдать тебе.
— Да эта мелочь просто воняет, ты что, сосал их? Не хочу к ним даже притрагиваться. Сунь их себе обратно в карман.
Поняв, что ему тут больше нечего делать, Джой решил, что должен покинуть раз и навсегда того паршивого Крысеныша. Но почему-то он не мог сдвинуться с места. Его охватило странное смущение: рассудок говорил ему, что перед ним сидит его заклятый враг, и тем не менее, у него не было никакого желания вкушать сладости мести. Он провел столько времени в одиночестве, и с ним что-то случилось: сердце, самый неверный, непостоянный орган тела, было преисполнено радостью встречи чуть ли не с родственником.
Крысеныш затараторил относительно первой ночи.
— Богом клянусь, я не понял, что там такое было, — но чувствовалось, что он хочет откреститься от того свинства, в котором участвовал.
— Если ты хочешь получить бесплатный медицинский совет, — сказал Джой, — то я посоветовал бы тебе заткнуться на весь остаток ночи, ясно?
— О'кей, ладно, ладно, о'кей! — сказал Риччио. — Но только вот что: где ты живешь? Все еще в гостинице?
Вопрос заставил Джоя вспомнить то, что он все эти дни старался изгнать из памяти свою черно-белую седельную сумку, захваченную гостиницей. Во всей своей реальности она предстала перед ним, говоря о той жизни, которая навсегда ушла от него. В эту секунду он отчетливо понял, что никогда больше ее не увидит, и с неожиданной радостью воззрился на лицо Риччио, искривившееся в гримасе сочувствия его страданиям. Ему пришлось стиснуть зубы, чтобы на лице не дрогнул ни один мускул, после чего он повернулся и, выбравшись на Шестую авеню, направился в верхнюю часть города.
Когда он оказался у Девятой стрит, кто-то окликнул его. Обернувшись, он увидел, что его догоняет Риччио, припадая на бок при каждом шаге, рискуя потерять равновесие и свалиться. Джой хотел остаться в одиночестве, но понимал, что если увеличит шаг, то коротышка будет еще быстрее хромать за ним. В таком настроении у него не было желания устраивать спектакли: он замедлил шаг.
Когда Рэтсо наконец вцепился в него, Джой сказал:
— Слушай, ты, шишка на ровном месте, отвали-ка от меня. И помни, что я тебе сказал.
— Где ты живешь, Джой? У тебя есть какое-то место?
— Ты слышал, что я тебе сказал?
— Да у меня есть. Есть у меня местечко для тебя.
— Учти, Крысеныш. Я не бросаю слов на ветер. Только подойди ко мне, и я тебе башку с плеч снесу.
— Да я просто приглашаю тебя, черт возьми, — сказал Рэтсо. — Говорю тебе, что я приглашаю тебя.
— Ах ты меня приглашаешь, дер-рьмо такое.
— Ну да.
— И куда же?
— Идем, я тут же все тебе покажу.
Они бок о бок двинулись в верхний город.
— С тобой жить я не хочу, — сказал Джой. — Ты думаешь, у меня совсем мозги потекли, если считаешь, что я буду с тобой?
Рэтсо не обратил внимания на его возражения.
— Там нет отопления, — сказал он, — но, когда наступают холодные дни, я уматываю во Флориду. Так что чего мне беспокоиться, верно?
— Я, должно быть, совсем с ума сошел, — сказал Джой. — Ты у меня все зубы вытащишь и продашь, пока я сплю.
— В сущности, у меня там и кровати нет. Но одеял столько, что на хорошую лошадь хватит — с головы до ног.
— И что ж ты с ними собираешься делать, ты, хромая черепашка? Завалить меня ими до смерти. Ты-то уж точно попробуешь.
— И я обхожусь без света. Черт с ним, у меня есть свечки. Верно?
Мало-помалу, Джой стал представлять себе жилищные условия Риччио.
В Нью-Йорке было немало зданий, откуда из-за аварийного состояния были выселены жильцы. Семья одна за другой покидали обреченное строение, и, когда оно пустело, владелец (какая-нибудь крупная корпорация) малевал большие белые кресты на каждом из окон опустевшего дома. И Рэтсо обитал в целой серии таких «икс-квартир», как он называл их, — с тех пор, как в шестнадцатилетнем возрасте ушел из дома. Нуждаясь в квартире, он бродил по улицам в поисках окон, на которых были намалеваны большие белые кресты. Порой ему приходилось ломать замок, чтобы попасть внутрь, но куда чаще дверь была нараспашку. Порой ему даже случалось обнаружить остатки мебели, которую оставляли, уезжая, прежние обитатели квартир. Он перетаскивал свои скудные пожитки на новое место и невозбранно пользовался им как своим домом, пока управляющему не становилось известно о его присутствии или с отъездом последнего жильца в доме окончательно не отключали воду.
Теперешнее его жилище располагалось в большом квартале, населенном пуэрториканцами, в районе Западных Двадцатых улиц. Приведя Джоя сюда, он провел его в пустую квартиру на пустой этаж двумя пролетами выше, где в конце холла располагалась маленькая квартирка. Солнце клонилось к вечеру, но в комнатке было еще светло, и Джой понял, что тут куда приятнее, чем во всех тех местах, где ему доводилось спать в последнее время. Единственной мебелью у Рэтсо были стол и стул, но одеял было вдосталь. Взгляд Джоя упал на большую кучу их, сложенных в углу около окна, любых видов, которые только можно было себе представить: ватные, стеганые, армейские, индийские — все они были аккуратно расстелены на полу, образуя уютное мягкое ложе.
Рэтсо с удовольствием демонстрировал преимущества своего положения. Он предложил Джою стул, а сам наполнил жестянку водой, чтобы приготовить гостю растворимый кофе. Джой, намеривавшийся было расположиться на стуле, миновал его и опустился на ложе из одеял. Он буркнул что-то относительно его жесткости, но, не успев закончить предложение, провалился в глубокий сон без сновидений.
